Она даже попыталась представить, какими будут эти ее новые куклы, но перед глазами сразу встало другое — как Иван посмотрел на ее ангела, надевавшего крылья, а потом посмотрел на нее… Как только Лола позволила себе подумать о нем, целый поток воспоминаний сразу хлынул в эту брешь, пробитую в защитной оболочке, которой она умело окружила свою душу.
Вот он втягивает ее за руку на крепостную стену, и его рука похожа на виноградную лозу — так же много незаметной и живой силы… Вот они плывут по темной воде, и вода эта кажется ей пугающе глубокой, а он смеется над ее детскими страхами, и его плечо, в которое она судорожно вцепилась, движется легко и мощно… Вот он говорит: «Меня как будто паралич разбил», — а жизнь горит в его глазах вопреки этим словам…
Лола даже представить не могла, что в две короткие встречи может вместиться так много воспоминаний! Они теснились у нее внутри все время, пока она ехала от Ломоносовского до Малой Дмитровки, и ни одно из них ни разу не повторилось. Ей пришлось закрыть эту внутреннюю брешь сознательным и настойчивым усилием воли: иначе она просто не смогла бы внятно вести себя во время делового разговора, который ей предстоял.
Лола подошла к ермоловскому подъезду, начала набирать код и вдруг услышала у себя за спиной:
— К родственникам торопишься? А может, сначала со мной поговоришь?
Она обернулась и увидела Романа Алексеевича Кобольда. Он стоял в двух шагах и смотрел на нее гладкими перламутровыми глазами.
— О чем мне с тобой говорить? — Лола пожала плечами. — О Карамазорском комбинате? По-моему, мы обо всем уже переговорили. Тебе ч го-то непонятно?
— Мне-то как раз все понятно, — усмехнулся он. — А вот тебе, по-моему, не все.
— О тебе — все, — в тон ему ответила Лола.
Она не удивилась его появлению. Не зря же она только что силком вернула себя в обычную свою жизнь. В ее обычной жизни существовал, в числе всего прочего, и Роман Кобольд, поэтому не было ничего удивительного в том, что он ее нашел. Да ему и нетрудно было это сделать: она сама рассказывала ему о своих родственниках, и их адрес вместе с фамилией значился в журнале, который он выписывал.
— Я уже переговорил с твоей Анной Александровной, — словно предупреждая ее вопрос, сказал Роман. — Она производит впечатление достаточно умной дамы.
— Тебя беспокоит уровень ее интеллекта?
— Меня беспокоит твоя дальнейшая жизнь. Поэтому я попросил ее отменить ваши сегодняшние переговоры.
— Да какое ты… — возмущенно начала Лола.
— Такое право, что переговоры со мной для тебя гораздо существеннее.
— Что для меня существенно, что нет, решать не тебе.
— А я и не собираюсь ничего решать, — пожал плечами Кобольд. — У меня есть для тебя кое-какая информация, и я хочу донести ее до твоего сознания. Если не веришь, что встреча отменяется, можешь позвонить родственнице.
— У меня нет телефона, — сердито сказала Лола.
— У тебя вообще ничего нет. Тебе не кажется, что это глупо? Я считал, у тебя достаточно ума, чтобы обойтись без красивых жестов.
— Что ты называешь красивыми жестами?
— Эффектный побег через окно. Швырянье кредитками. Уход в чем пришла.
Если ты помнишь, я пришла к тебе в платье из — как ты сказал? — да, из бабушкиной скатерти, — напомнила Лола. — Но его я не нашла. Поэтому вполне рационально воспользовалась оплаченным тобой гардеробом. И сняла с твоего счета достаточно денег, так что никакого швырянья кредитками…
— Вот что, — перебил он, — вести такие разговоры в подворотне — как раз красивый жест и есть. Поехали куда-нибудь, все обсудим.
Лола хотела было сказать, что никуда не поедет, потому что обсуждать ей с ним нечего. Но тут она краем глаза увидела, как со стороны Садовой-Кудринской во двор входит Матвей. В ту же секунду она представила, что может произойти, если в его присутствии она станет… А что, собственно, она станет делать? Орать и вырываться из рук Кобольда вряд ли придется… Хотя кто его знает? Ей, во всяком случае, известно, что в стремлении добиться своего Роман Алексеевич способен на многое. И хотя он не похож на обкуренного наркомана, реакцию племянничка на его настойчивость предугадать нетрудно.
— Ладно, поехали, — торопливо сказала Лола. — На беседу с тобой у меня полчаса.
— А больше, скорее всего, и не понадобится, — усмехнулся Кобольд.
* * *
Ресторан «Лед» на Сретенке был-очень дорогой, поэтому в нем было достаточно мест для уединения. Обедать Лола отказалась, и Кобольд сразу провел ее в зимний сад. Утро было солнечным, а теперь, днем, вдруг пошел снег, и Лоле казалось, что все как-то… сошло со своих мест. Вокруг цвели и благоухали немыслимые тропические растения, за сплошными стеклянными стенами падали крупные снежные хлопья, и ощущение абсолютной нереальности происходящего было от всего этого совершенно отчетливым.
Лола села на стеклянную садовую скамейку. Конечно, скамейка была сделана не из стекла, а из какой-то прозрачной пластмассы, но эффект зачарованного царства она дополняла удачно. На этот эффект здесь работало все. Даже пол в благоухающей галерее был такой, что казалось, будто все яркие здешние цветы растут из тускло-зеленого речного льда. Рядом со скамейкой стояла огромная ваза-аквариум, выстеленная упругими прутьями с маленькими снопиками беби-нарциссов. Ваза смотрелась очень стильно и тоже свидетельствовала о дороговизне дизайна.
— Что ты хотел мне сообщить? — спросила Лола. Роман сел на скамейку напротив и молча смотрел на нее — окидывал с ног до головы знакомым оценивающим взглядом.
— Ты не изменилась, — наконец сказал он.
— Мы не виделись всего два месяца, — напомнила Лола. — Ты думал, я постарею от разлуки с тобой?
— Я имею в виду, когда мы с тобой виделись в последний раз, ты была неплохо упакована, не то что теперь. Но выглядишь и теперь точно так же.
Кобольд был в своем репертуаре. Он совсем не чувствовал, как устроена жизнь, а потому относился к ее внешнему устройству с дотошностью и пугался в мелочах.
Лоле стало смешно.
— Спасибо за комплимент, — сдерживая улыбку, кивнула она. — Это все, что ты хотел мне сказать? Хватило бы и подворотни.
— Да нет, я хотел… — Он вдруг запнулся. Лоле показалось даже, что он покраснел, во всяком случае, под скулой вспыхнуло неровное алое пятно, очень заметное на бледном, как всегда, лице. — В общем, я тогда погорячился. Но ты тоже!.. Сама прикинь: вроде бы только вчера с Младичем познакомилась, а беседуешь, как с родным, под танцы-обжиманцы он тебе на ушко про какие-то совместные дела шепчет… Что я должен был подумать? Тем более, ты мне ведь и правда как раз тогда подвернулась, когда я насчет Карамазора суетился…
