Дворец Хэмптон-корт
Зима 1547 года
Посланник прибывает во дворец на баркасе по темной полуночной реке, торопя гребцов выжать все что можно против усиливающегося отлива. Путешествие было долгим и холодным; стражи принимают у него сочащийся влагой плащ у дверей моих покоев и распахивают перед ним двери. Одна из моих фрейлин, разбуженная стуком дверей, бежит ко мне со словами о том, что прибыло важное сообщение от Тайного совета, и не соблаговолю ли я принять его сейчас.
Меня тут же охватывает страх, потому что при дворе все быстро учатся бояться неожиданного стука в дверь. Я тут же начинаю размышлять, кто из дорогих мне людей мог оказаться в опасности и какова вероятность того, что они пришли за мной. Я набрасываю на себя самый теплый зимний халат и выхожу в приемную, где уже ожидает один из слуг Сеймуров, переминаясь с одной мокрой ноги на другую и стряхивая на пол дождевые капли. Нэн выходит следом за мной, а остальные фрейлины выглядывают из дверного проема, и в свете факелов их лица кажутся белыми. Кто-то осеняет себя крестным знамением, и я вижу, как Нэн сжимает челюсти, опасаясь плохих известий.
Гонец встает перед мной на одно колено и снимает шляпу.
– Ваше Величество… – начинает он.
Что-то в его неподвижной бледности и в том, как он делает вдохи, словно готовясь произнести отрепетированную речь, а также поздний час и неотложность известия уже дают мне понять, что я сейчас услышу. Я смотрю поверх его плеча, чтобы понять, стоят ли за ним лейб-гвардейцы, чтобы арестовать меня, и думаю, не стоит ли сейчас его баркас возле причала с погашенными огнями. Я пытаюсь найти в себе силы наконец принять то, чего я так давно боялась. Возможно, они все-таки пришли за мной.
– Ваше Величество, к моему великому прискорбию, я должен сообщить вам, что Его Величество король умер.
* * *
Итак, я свободна. Я свободна и жива! Вступая в этот брак почти четыре года назад, я и не мечтала о том, что этот день наступит. Когда я увидела ордер на свой арест в руках доктора, я не думала, что проживу и неделю, – но я выжила. Я пережила короля, который бросил двух жен, оставил одну умирать в родильной горячке и убил двух оставшихся. Я выжила, заплатив за это предательством своей любви, веры и друга. Я чувствую себя как человек, живущий в городе, в котором только что окончилась жесточайшая многолетняя осада. Вот он выходит на улицу и с удивлением осматривает проломленные городские стены и разбитые ворота, разрушенные рынок и церковь, понимая, что он все-таки выжил, в то время как другие погибли. Опасность прошла мимо меня. Я спасла себя, но стала свидетельницей разрушения того, что было мне очень дорого.
Я сижу у окна своей спальни и жду наступления утра. Позади меня в камине потрескивает огонь, но я не пускаю слуг, чтобы те подбрасывали поленьев, или несли горячую воду, или помогали мне одеться. Я хочу побыть одна остаток ночи и подумать о том, как в Уайтхолле псы, как он их называл, терзают королевство, разрывая его на части, чтобы каждому из семейств досталась надлежащая часть. Они найдут завещание короля или то, что назовут его завещанием. По крайней мере, им придется договариваться о том, на чем смогут согласиться они все, и самые большие почести должны перепасть тем, кто первым оказался у остывающего тела, словно оно и было главным призом в гонке.
Принц Эдвард однозначно останется наследником, только вот что-то подсказывает мне, что в этом завещании я не буду объявлена регентом. В важном деле наставления принца Эдварда на путь истинный до того момента, как тому исполнится восемнадцать, обязательно должен будет участвовать Тайный совет. Эдвард Сеймур был слишком быстр и решителен, и мне было его не переиграть. Он назвал себя лордом-гофмейстером Англии, который стоит выше Тайного совета, и вместе с пятнадцатью другими представителями дворянства получает право управлять им. Стефана Гардинера нет среди этих пятнадцати, как нет и меня. Томас слишком поздно явился на дележку, и ему придется выжимать из брата все, что он сможет добыть. Но ему придется поторопиться. Двор, как свора легавых, уже вовсю рвет павшего кабана на клочья. Уже сейчас обнародовано восемьдесят удивительных по своей наглости заявлений о том, что обещал придворным король.
Отец оставил дочерям хорошее приданое и некоторое состояние мне. Но он исключил меня из Тайного совета, с тем чтобы я не участвовала в руководстве Эдвардом. Это был его последний жест, призванный заставить меня замолчать.
Несмотря на то что Генрих умер моим мужем, он завещал похоронить себя рядом с Джейн Сеймур в часовне Святого Георгия в Виндзоре, и он оставил целое состояние на то, чтобы монахи служили по нему поминальные службы, а целых два священника позаботились о том, чтобы он был избавлен от чистилища, в существование которого не верил. Когда мне об этом рассказывают, мне приходится изо всех сил сжать руками деревянные подлокотники кресла, чтобы не расхохотаться. Рассказывают, что перед смертью король исповедался. Он послал за Томасом Кранмером, и архиепископ соборовал его, так что король умер верным сыном католической церкви. Судя по всему, он сказал Кранмеру, что ему почти не в чем было каяться, потому что все, что он делал, было сделано к лучшему. Я улыбаюсь мысли о том, что он умирал, не боясь надвигающейся темноты, как всегда уверенный в правильности своих суждений – и на всякий случай омытый елеем. Но разве он не положил всю свою жизнь на то, чтобы спасти свое королевство от этих ритуалов? О чем же он тогда думал в конце?
Я потеряла мужа и освободилась от тюремщика. Я буду оплакивать человека, который по-своему меня любил, и праздновать избавление от мужчины, который чуть меня не убил. Когда я вступала в этот брак, я знала, что он закончится только смертью одного из нас. Были времена, когда я думала, что он точно меня убьет и я никак не смогу этого избежать. Бывало и так, что мне казалось, что его страстное желание всегда оставлять за собой последнее слово подтолкнет его к тому, чтобы заткнуть мне рот навсегда, но мне удалось пережить его угрозы и его издевательства. Этот брак стоил мне потерянного счастья, любви и гордости. Самой страшной ценой, которую мне пришлось заплатить за сохранение своей жизни, была мучительная смерть Анны Эскью, когда я ее предала и позволила ей пройти через все это. Но и это я тоже пережила и за это сумею простить.
Я намерена издать свои переводы Нового Завета и закончить свою новую книгу. В ней я опишу свои убеждения безо всякого страха и подпишу их своим именем. Никогда больше я не стану печататься, трусливо скрывая имя автора, не признаваясь в их принадлежности. Я буду говорить то, что у меня на сердце, и ни один мужчина больше не сможет меня остановить.
Я буду воспитывать своих приемных детей в обновленном вероисповедании и молиться Богу на родном мне языке. И буду смотреть на то, как Томас Сеймур идет навстречу мне, чтобы поцеловать мою руку, не боясь, что кто-то заметит радость и желание на моем лице. И я буду целовать его губы, и принимать его ласки в постели. Я буду жить, как умная и страстная женщина, вкладывая то, чем наградил меня Господь, во все, что я буду делать.
Я считаю, что быть свободной женщиной означает быть одновременно и страстной, и умной, – и теперь я свободна. Наконец.
Меня удивляет, что о Екатерине, Kateryn the Quene, KP как она подписывалась, так мало известно. Последняя жена Генриха, которой удалось пережить женоубийцу, уничтожившего четверых из пяти ее предшественниц, явно была удивительно упорной и стойкой женщиной. Она выявила и разоблачила целые серии заговоров традиционалистов английской церкви, которые были полны решимости вернуть католическую веру в Англию, вырастила двоих младших детей короля в протестантской вере, которая позже стала стержнем и основой их будущего правления, подружилась с его старшей дочерью, леди Марией, строгой сторонницей католицизма, и поддержала возвращение ее статуса наследницы. Она послужила своему королевству в качестве регента, самого важного лица в отсутствие короля, и сделала это достойно.
Она во многом походила на прежних жен Генриха: ее сделали регентом, как испанскую принцессу, Екатерину Арагонскую; она родилась в Англии и была воспитана, как Екатерина Говард; она была прекрасно образована и стремилась к реформам церкви, как Анна Болейн; и, как Анна Клевская, была аутсайдером для двора, потому что происходила родом с севера страны.
Она растила сына Джейн Сеймур и любила ее брата. Если бы Джейн не умерла, то она вполне могла стать ей невесткой.
Но самым интересным в ней, пожалуй, было ее стремление к чтению и переводу. Мы не знаем, насколько хорошо она была образована, когда только попала во дворец совсем молодой вдовой северянина лорда Латимера. Скорее всего, она изучала латынь и французский язык вместе с братом и его гувернерами, но ее занятия закончились вместе с отъездом брата. Поэтому, когда она появилась при дворе, который бурлил спорами о том, на каком языке должна быть издана Библия, на английском или латыни, что принимают верующие во время причастия – просвиру или плоть Господню, какой должна быть церковь, католической или реформаторской, – она решительно взялась за самообразование.
