Насколько на репетиции все шло вкривь и вкось, настолько гладко, как по маслу, прошла на следующий день презентация. Тимми не уставала радоваться, что сама за всем проследила. Упусти она хоть одну мелочь, в суете обязательно потеряли бы какие-то важные детали, она была в этом уверена. Доверить показ коллекции кому-то другому? Да ни за что на свете! Все они поздравили друг друга, и в восемь вечера Джейд и Дэвид вылетели в Нью-Йорк. Это была последняя демонстрация, им теперь предстоит провести несколько дней в Нью-Йорке, потому что там назначены деловые встречи, и всё – можно наконец возвращаться в Лос-Анджелес.
Тимми планировала вернуться в пятницу и провести субботу и воскресенье в Нью-Йорке, посетив сначала их фабрику в Нью-Джерси. На понедельник и на вторник у нее были назначены деловые встречи, а вечером во вторник они все полетят домой, в Лос-Анджелес. И вдруг в какой-то миг Тимми осознала, что Зак ей так и не отзвонился. Наверняка наказывает ее за то, что не взяла его с собой в Париж, и с тем большим злорадством, что прослушал ее сообщение на автоответчике, где она пожаловалась ему, что заболела. Мог ли он упустить такой замечательный повод и не поиздеваться над ней, тем более что его пожелание исполнилось. Раз она заболела, значит, ей плохо без него в Париже, зачем же он будет ей звонить. То, что она болеет и, возможно, жизнь ее действительно превратилась в кошмар, давало ему некое чувство превосходства над ней. Грустно, но Тимми знала, что душа у него мелкая и что он способен подолгу таить зло.
Она так устала после презентации и общения с несколькими журналистами и редакторами из «Вог», с которыми пришлось что-то пить в баре, что заказала ужин себе в номер. Джейд и Дэвид уже летели в Нью-Йорк. И Тимми, и ее помощники были без сил после напряженнейших недель представления коллекции готовой одежды. А представление ее не только в Нью-Йорке, но и в Европе, ложилось на них двойной тяжестью, и сейчас Тимми с трудом поднялась к себе. Не прикоснувшись к поданному ей ужину, она рухнула на кровать, не раздеваясь, и заснула.
Когда она проснулась, то не могла понять, который сейчас час. За окнами было темно, и единственное, что она ощущала, это режущую боль в правом боку. Боль была такая сильная, что она не могла вздохнуть, и сейчас у нее уже не было сомнений, что это такое. Доктор Вернье все-таки оказался прав. Она лежала на кровати и плакала, в отчаянии пытаясь нащупать на прикроватной тумбочке листок бумаги с его телефоном. Ее охватила паника, но листок все-таки нашелся, и она, корчась от боли, набрала номер его мобильного телефона. И тут увидела, что часы показывают четыре утра. Знала она только одно: с ней случилась беда, и беда большая. Он ответил после второго гудка, и она с трудом что-то произнесла. Сначала он ее не узнал. Она всхлипывала, борясь с болью и ужасом, но ей все-таки удалось назвать свое имя, и тогда он понял, кто это. И догадался, как минуту раньше догадалась она, что произошло. Аппендикс прорвался или вот-вот прорвется, это ясно как день. Она не звонила ему три дня, и он стал надеяться, что все обошлось и что он ошибся со своим диагнозом. Увы, ничего не обошлось, и он не ошибся.
– Доктор, простите ради бога, что звоню вам так поздно… – бормотала она, задыхаясь и всхлипывая, – я… у меня такие сильные боли… мне…
– Понимаю. – Ей не надо было ничего ему объяснять, он мгновенно проснулся и был собран и спокоен. – Я немедленно высылаю за вами машину «Скорой помощи». Оставайтесь в постели. Не двигайтесь. И не одевайтесь. Когда вы подъедете к клинике, я вас там встречу. – Он говорил ясно, твердо и уверенно, с профессиональным спокойствием, и она почувствовала, что ему можно довериться.
Он понимал, что она в крайнем отчаянии и в большой опасности. В такой ситуации медлить нельзя.
– Я ужасно боюсь… – И она заплакала не таясь, совсем как маленькая девочка. – У меня такие боли… что вы будете делать? – Ей не надо было спрашивать, она и без того все знала, и он не дал ей прямого ответа. Он просто успокаивал ее и говорил, что бояться совершенно не надо.
– Ваши помощники с вами? – Он вспомнил, что в прошлый раз она была одна. Это произвело на него тяжелое впечатление, и он сейчас тревожился за нее. Какая глупость, что она отказалась от обследования три дня назад, но что сейчас об этом вспоминать. Нужно как можно скорее отвезти ее в клинику и передать в руки хирургов. Они обследуют ее уже в операционной, готовя к операции.
– Они улетели в Нью-Йорк, – прошептала она.
– Вы одна?
– Да.
– Пусть кто-нибудь из прислуги отеля побудет с вами. А я вызову «Скорую помощь». Мадам О’Нилл, все будет хорошо, – сказал он уверенно и спокойно, но его уверенность и спокойствие не прогнали ее панику.
– Нет, все плохо, я знаю. – Она плакала навзрыд, как ребенок, и он подумал, что наверняка дело не только в аппендиксе, который вот-вот прорвется, есть еще какая-то беда! Она смертельно испугана, но он не хотел терять время.
– Когда вы приедете в клинику, я вас там уже буду ждать, – произнес он спокойно и разъединился. Выбора у нее не было. Заботясь о ней, он отправляет ее в Американскую клинику, а не в больницу университетского комплекса Пти-Сальпетриер, где работает и преподает сам. И в клинике, и в больнице он пользовался особыми привилегиями.
Тимми вызвала горничную, та через несколько минут пришла, села рядом, заботливо взяла за руку и так просидела с ней до приезда санитаров, санитары уложили Тимми на каталку, накрыли одеялами и быстро покатили по пустым коридорам отеля. Появление санитаров вызвало в вестибюле отеля немалый переполох: когда ее вывозили, вышел дежуривший в ту ночь помощник администратора. Через несколько минут машина «Скорой помощи» уже мчала Тимми по ночным улицам Парижа, а она тихонько плакала. Санитары не говорили по-английски и потому не могли ее успокоить. Наконец приехали и стали выносить ее из машины, ее глаза расширились от непереносимого ужаса, и первое, что она увидела, оказавшись во дворе больницы, был доктор Вернье, который ее уже ждал. Он взглянул на ее лицо, молча взял за руку и так и держал, пока ее быстро катили по коридорам клиники к операционной, где уже готовились ее оперировать.
– Я попросил приехать одного из лучших хирургов Парижа, – негромко сказал он, когда Тимми вкатывали в ярко освещенную операционную, и она поглядела на него глазами полными ужаса.
– Я боюсь, – прошептала она, сжимая его руку, боль была такая сильная, что только на это усилие она и была способна. – Прошу вас, не бросайте меня здесь одну. – И она громко всхлипнула. Он кивнул и улыбнулся ей. В эту минуту к ним подошла сестра с бумагами, которые ей надлежало подписать. Он объяснил Тимми, что это за бумаги, и спросил, кому они должны сообщить, что она находится здесь и что ситуация осложнилась, если она и в самом деле осложнится. Тимми задумалась на минуту и потом сказала, что никому звонить не надо. Ближайшим родственником она назвала Джейд Чин, объяснив им, что она ее помощница и ее можно будет найти в гостинице «Времена года» в Нью-Йорке. Дала номер ее мобильного телефона, но просила позвонить ей только в том случае, если случится что-то непредвиденное. Нет никакой необходимости тревожить ее сейчас, ведь она ничем не может ей помочь из Нью-Йорка. Он слушал Тимми и думал, как грустно, что у этой женщины, которая имеет так много, так знаменита и почитаема во всем мире, нет никого, кроме секретаря, кому можно было бы позвонить и сказать, что она заболела. Как много это открыло ему о ее жизни, о решениях, которые она принимала, и о цене, которую ей приходилось за эти решения платить. Ему стало жаль ее, и пока ей делали ультразвуковое обследование, он держал ее за руку. Диагноз, который он поставил три дня назад, оказался правильным. Ее аппендикс прорвался, и гной хлынул в полость живота.
– Пожалуйста, не оставляйте меня, – прошептала Тимми и судорожно вцепилась в его руку, он ответил успокаивающим рукопожатием.
– Конечно, не оставлю, – тихо проговорил он, наблюдая, как анестезиолог готовит ее к наркозу. Он действовал очень быстро, сейчас было ясно, что положение довольно опасное. Предстояло удалить остатки ее аппендикса и по возможности собрать вытекший гной. Пока анестезиолог говорил Тимми что-то по-французски, а Жан-Шарль переводил, по-прежнему держа ее за руку, она неотрывно смотрела ему в глаза.
– Вы останетесь, даже когда я засну? – спросила она. По ее лицу опять полились слезы.
– Останусь, если вы хотите. – От него веяло таким спокойствием, уверенностью, силой. Весь его облик убеждал ее, что на него можно положиться. И вдруг она почувствовала, что доверяет ему безоглядно.
– Я… да… я хочу, чтобы вы остались… и пожалуйста, зовите меня Тимми… – Переводя ей слова анестезиолога и объясняя, что будет происходить, он называл ее «мадам О’Нилл». Какое счастье, что она ему позвонила! Рядом с ней сейчас находится знакомый человек, она уже встречалась с Жан-Шарлем, ей рекомендовал его ее добрый друг в Нью-Йорке как прекрасного врача. Она знала, что находится в хороших руках, но все равно ей было страшно.
