Ознакомительная версия.
– Мисс Элла, – спросил я однажды, почесывая голову, – а что это такое?
Мисс Элла вытерла о передник руки, стащила меня со стула и усадила на буфетную стойку. Прижавшись ко мне лбом, она приложила указательный палец к моим губам:
– Ш‑ш‑ш, – прошептала она.
– Но, мисс Элла, что оно значит?
Вскинув голову, она прошептала:
– Такер, это такое слово, произносить которое запрещает третья заповедь Господня. Это скверное, очень скверное слово, самое худшее из всех, что есть на свете. И твоему отцу не следует его произносить.
– Но почему же он произносит?
– Иногда взрослые, когда на что-нибудь сердятся, так выражаются.
– А почему я от тебя никогда его не слышал?
– Такер, – она поставила мне на колени миску с кукурузным тестом, чтобы я помог ей его месить, – обещай, что сам ты этого слова никогда не скажешь. Обещаешь?
– А вдруг ты тоже рассердишься и произнесешь его?
– Никогда! А теперь, – и она взглянула мне прямо в глаза, – обещай! Обещаешь?
– Да, мэм.
– Нет, ты как следует скажи!
– Я обещаю, мама Элла.
– А вот этого никогда не повторяй!
– Чего?
– «Мама Элла»… Он сразу же меня уволит.
– Да, мэм.
– Ну и хорошо, а ты мешай тесто, мешай! – И она посмотрела в ту сторону, откуда к нам доносилась брань Рекса: – Давай скорее, он, наверное, проголодался. – Подобно не раз битым собакам, мы научились распознавать все оттенки Рексовой брани и прекрасно различали, чем она угрожает на этот раз.
Уверен, что каждый день своей жизни мисс Элла тяжко трудилась. Я много раз слышал, как, положив руку на бок и согнувшись, мисс Элла признавалась Мозесу: «Братец, мне сейчас бы рот прополоснуть, позаботиться о своем геморрое, съесть несколько початков кукурузы и опустить, наконец, голову на подушку», – но вместо этого мисс Элла надевала на голову косынку и принималась за грязную работу, ползая по полу на коленях. Вот так начинался ее рабочий день, и, начавшись, он мог продолжаться до ночи.
Мысль о Рексе заставила меня снова оглянуться на дом. Если Рекс там, но не смог одолеть лестницу наверх, то, наверное, он может заметить меня из тыльной части особняка и дверь домика мисс Эллы, но я все равно стремглав бежал к ней. Повернув помойное ведро вверх дном, я вставал на него и подтягивался вверх на руках, пока не упирался подбородком в подоконник, дрыгая ногами в носках и колотя ими по холодной кирпичной стене. А внутри, в домике, мисс Элла стояла на коленях возле постели и молилась. И так бывало часто… На ее склоненной голове желтеет резиновая шапочка для душа, кисти рук сложены вместе и покоятся на раскрытой Библии, лежащей на постели. Будь что будет, но она неизменно вкушала ежедневную порцию Божественной пищи. И цитировала Библию часто и очень торжественно. Да она и вообще редко употребляла слова или фразы, которых не было бы в Ветхом или Новом Заветах. Чем больше Рекс пил, чем больше он сквернословил и сыпал проклятиями, тем больше мисс Элла молилась. Я однажды заглянул в ее Библию и увидел, что многие места там подчеркнуты. Я тогда читал не очень хорошо, но, по-моему, это была Книга псалмов. Они приносили мисс Элле особенное утешение, и прежде всего псалом двадцать пятый.
Вот и сейчас мисс Элла молча шевелила губами и слегка, в такт чтению, кивала головой, а ее закрытые глаза окружали глубокие морщины. Вот такой я ее время от времени и вспоминаю – коленопреклоненную леди. А то, что я мог разглядеть лишь ее спину, совершенно ничего не значило. Я все равно видел под жесткими, как проволока, курчавыми, ею собственноручно подстриженными волосами два маленьких, словно бусинки, глаза, которые замечали все происходящее и видели даже то, что никому не зримо. У нее были как бы две пары глаз: одна впереди – добрые и ласковые, а другие на затылке – они всегда ловили меня на каком-нибудь проступке. Иногда я даже представлял, что вот когда она заснет, я тихонько подкрадусь сзади и постараюсь найти эту вторую, скрытую ото всех, пару глаз. Меня останавливал только страх. Я боялся, что даже если и удастся подкрасться к ней, когда она спит, и снять с ее головы желтую резиновую шапочку, раздвинуть на затылке волосы и увидеть закрытые веки, то эти глаза-бусинки вдруг откроются и прожгут меня огнем насквозь, и я, создание из плоти и крови – живое, любопытное, облизывающее губы от нетерпения все узнать, – сразу превращусь в огненный столп и – пыхх! – только меня и видели!
Я легонько постучал битой в окно и прошептал: «Мисс Элла!» Вечер был холодный, изо рта вырвался пар, похожий на дым Рексовой сигары, я смотрел вверх и ждал, а холод расползался по коже под комбинезоном. Пока я дрыгал ногами в воздухе, держась за подоконник, мисс Элла встала, накинула на плечи старую шаль, подошла к окну и подняла раму. Увидев меня, она протянула руку и втащила меня в комнату, все мои почти что тридцать килограммов: я знал свой вес точно, потому что на прошлой неделе они с Мозесом водили меня к врачу по случаю моей пятилетней годовщины, и, когда Мозес поставил меня на весы, она воскликнула: «Дитя, ты уже весишь вполовину меня!»
Мисс Элла закрыла окно и, снова опустившись на колени, спросила:
– Такер, ты почему не в постели? Ты знаешь, сколько сейчас времени?
Но я только покачал головой. Тогда она сняла с меня ковбойскую шляпу, расстегнула ремень на комбинезоне и повесила их на столбик деревянной кровати.
– Ты что? Хочешь замерзнуть насмерть? Иди-ка сюда.
Мы сели в ее качалку перед очагом, в котором еще тлели угольки. Мисс Элла подбросила в очаг несколько поленьев и стала легонько раскачиваться взад-вперед, согревая мои озябшие руки в своих теплых ладонях. Слышались только поскрипывание кресла-качалки и стук моего сердца… Прошло несколько минут.
– Так что с тобой приключилось, дитя? Что с тобой? – спросила она, откинув волосы с моего лба.
– У меня живот болит!
Она кивнула и погладила меня по голове. От пальцев пахло ее обычным лосьоном.
– Тебя тошнит? Или тебе нужно в уборную?
Но я покачал головой.
– Ты не можешь заснуть? – я кивнул. – Ты чего-то боишься?
Я снова кивнул и попытался рукавом вытереть слезу на щеке, а она обняла меня еще крепче и снова спросила:
– А может, расскажешь, что случилось?
Но я снова покачал головой, шмыгая носом.
Мисс Элла еще крепче прижала меня к своей теплой, уже обвисающей груди и замурлыкала, в такт покачиванию, какую-то песенку, и я почувствовал себя в полнейшей безопасности.
Потом она положила мне руку на живот и прижалась головой, словно врач, к моей груди, чтобы послушать сердце. Через несколько секунд, кивнув головой, она схватила одеяло и крепко меня закутала.
– Такер, у тебя сейчас болит то место, где живут люди…
– Какое такое место? – удивился я.
– Место, в котором у нас всегда живут другие люди… Ну, это как маленькая шкатулочка для драгоценностей.
– И в ней есть деньги?
– Нет, не деньги. – мисс Элла улыбнулась и покачала головой: – Там не деньги, там люди, которых ты любишь и которые любят тебя. И человеку хорошо, когда эта шкатулочка полна, и плохо, когда в ней пусто. И сейчас она у тебя становится все больше и потому болит, ну вот как у тебя икры болят и лодыжки. – Она дотронулась до моего пупка. – И вот тут у тебя много чего накопилось…
– А чего?
– Того, что Бог вложил, нас создавая.
– И это у всех так?
– Да.
– И у вас тоже?
– Даже и у меня, – прошептала она.
– А можно мне посмотреть?
– Нет, видеть этого нельзя…
– Тогда почему мы знаем, что это есть?
– Ну, мы чувствуем это. Словно здесь у нас у всех огонь горит. Вот ты сейчас уже не видишь, как полено горит, а тепло от него все равно идет. И чем ближе подвигаешься к теплу, тем больше его чувствуешь!
– А что у вас там, внутри?
– Сейчас посмотрим… Ну, например, ты… И Джордж…
Так звали ее мужа, который умер за полгода до того, как Рекс дал объявление в газету. Она редко рассказывала о муже, но его фотография стояла на ее каминной полке.
– Ну, еще Мозес, мои родители и все братья и сестры… Ну и другие родственники…
– Но ведь они все уже умерли, кроме Моза и меня!
– Но если кто и умирает, то ведь это не значит, что человек этот покинул тебя насовсем.
Легонько, пальцами, она повернула к себе мое лицо:
– Любовь, Такер, вместе с людьми не умирает!
– А кто живет внутри у моего папы?
– Ну… – она с минуту помедлила, а затем, видно, решила выложить если не всю правду, то хотя бы часть ее.
– Главным образом, там живет «Джек Дэниелс»[3].
– Но вам он почему-то не нравится?
– Ну, во‑первых, – рассмеялась мисс Элла, – мне сам вкус виски не нравится, и, во‑вторых, я пробую лишь то, что люблю или могу полюбить раз и навсегда. Ведь когда пьешь «Джек Дэниелс», то потом опять хочется выпить, и это плохо, потому что человек в конце концов напивается допьяна. А у меня нет времени на такие глупости…
Язычок огня в последний раз лизнул полено, и оно превратилось в угольки, подернутые пеплом.
Ознакомительная версия.
