Мне вспомнился наш разговор, состоявшийся несколько месяцев назад. Я хотел отдать тебя кому-то более мягкому.
Насколько мягче, папа? хотела спросить я. В нашем мире нет мягких людей.
— Ты поступил так, как считал нужным. — попыталась я.
Папа горько рассмеялся. Он чуть не подавился своим вином, так сильно он смеялся.
Я попыталась отнять у него бокал, но он не ослабил хватку: — Хочешь немного моей воды, папа?
— Нет, — он отставил вино. — Выпей вина, bambolina. Это хорошее вино. Дита достала его для меня.
— Не сегодня. Может быть, в следующий раз.
Папа нахмурился. Он посмотрел на мой пустой бокал для вина, а затем на мою едва тронутую еду: — Ты в порядке, bambolina?
— Я в порядке.
Он поднял на меня глаза, на его лице был легкий шок. — Ты беременна.
Солгать или сказать правду? Я хотела сообщить отцу хорошие новости, тем более что он выглядел таким расстроенным. Я улыбнулась ему и осторожно коснулась его запястья: — Да. У меня всего пять недель. Но к октябрю ты станешь дедушкой.
На лице моего отца не отразилось никакой радости. Вместо этого папа схватил меня за запястье и крепко сжал: — Никому не говори.
Я дернулась, но он не отпустил меня. Его хватка была болезненной.
— Папа...
— Я серьезно, София, — он никогда не называл меня по имени. — Ты не должна никому говорить. Ни своим друзьям, ни Дите. Ни Роккетти, и уж точно не твоему безбожному мужу.
Его выражение лица было таким напряженным, таким суровым. Я сглотнула.
— Папа... я думаю, ты уже достаточно...
— Я не пьян, — папа сжал крепче. — Может быть, немного, но не настолько. Ты должна меня выслушать. Мне все равно, если ты мне не веришь, но ты должна меня послушать. — он наклонился ближе ко мне. За всей этой суровостью скрывался чистый ужас. Чего он так боялся? — Пожалуйста, София... пожалуйста, пообещай мне, что сохранишь это в тайне.
— Я…
— Пожалуйста, bambolina.
Я посмотрела на него: — Почему, папа? Почему я должна скрывать свою беременность?
Страх охватил его лицо: — Я не могу тебе сказать. — его голос чуть не сорвался. Я никогда не видела своего отца таким эмоциональным. Это было ужасающе. — Но мне нужно, чтобы ты пообещала. Пообещай мне, София.
— Если это так важно для тебя...
— Да.
— Я сохраню это в тайне. Я никому не скажу.
Папа отпустил мое запястье, и я вернула его обратно. Он сделал еще один глоток вина. Его глаза были стеклянными: — О, Боже, — сказал он жалобно. — Ты забрал мою Кэтрин, а теперь пришел за моей Софией. Оставь их... оставь моих девочек...
Я поднялась со своего места: — Пойдем, папа, — сказала я. — Давай уложим тебя в постель.
Мой отец уступил мне контроль. Он позволил мне отвести его наверх, снять обувь и уложить его в постель. Я дала ему аспирин и стакан воды. Папа все больше и больше уставал, но его бормотание не прекращалось. Он продолжал молить Бога оставить его дочерей в покое.
Я пытался успокоить его, чтобы он уснул: — Бог оставил нас в покое, папа. Кэт в безопасности на небесах, а я с тобой, — я погладила его по густым волосам. Глаза папы беспокойно затрепетали. — Постарайся отдохнуть.
— Пожалуйста, пощади моих девочек... — снова пробормотал он.
Я крепко зажмурила глаза. Слезы наворачивались на глаза, но я не хотела расстраивать отца еще больше. Вместо этого я сидела рядом с ним, пока он не заснул. В конце концов, папа тихонько захрапел.
На его прикроватной тумбочке стояла наша с Кэт детская фотография. Кэт была маленьким карапузом и держала на руках меня новорожденную. Она зубасто ухмылялась, глядя на фотографию, с озорством в глазах.
Это была та фотография, которую он хранил, подумала я.
Я обвела очертания пухлых щек Кэт. Будет ли ребенок брать пример с меня? Следовательно, будет похож на Кэт. Было бы здорово иметь возможность передать сестру в следующее поколение, дать ей возможность снова жить.
Я поцеловала отца в лоб и выключила свет.
Глава 13
Первое марта началось с дождя.
Одеваясь, я смотрела, как капли дождя стекают по большим окнам. Мне казалось, что я нахожусь в своем собственном маленьком мире. Звук ударов по крыше напугал Фрикадельку, и он искал утешения под моим теплым одеялом.
— Через минуту станет легче, — сказала я ему. — Это просто мать — природа убирает снег для цветов.
В доме было тихо и темно. Я провела свое утра так же, как и всегда. Я приготовила себе хороший завтрак, а потом выкинула его. После этого я выпила немного теплого чая с крекерами.
Когда пришло время, я взяла свой зонт и надела на Фрикадельку его маленькие ботинки. Обычно он был рад прогулкам, но тут, похоже, почувствовал мое настроение. Он шел рядом со мной, не прыгая и не пытаясь вырваться, как обычно.
Внизу ждал Оскуро. Я поспешила к портье и попросила принести цветы. Я заказала их ранее, чтобы доставить 1-го числа.
Портье передал цветы с сочувственной улыбкой.
Оскуро молчал, пока мы шли к машине, припаркованной на улице. Он открыл мне дверь, стараясь защитить меня от капель.
Я возилась с букетом, пока мы ехали на кладбище. Красивый букет из цветов, лаванды, орхидей и эхинацеи. Любимым цветом Кэт был фиолетовый. Это цвет королевской семьи, говорила я ей. Кэт ответила, что он ей нравится, потому что это расслабляющий цвет.
Мы остановились у кладбища. Снова начался дождь.
— Миссис Рокетти, составить вам компанию? — спросил Оскуро.
— Нет, — я схватила свой зонт. — Не мог бы ты составить компанию Фрикадельке? Он не любит дождь.
— Конечно.
Я вышла из машины и открыла зонт. Я хорошо знала это кладбище. Знала дорожки и могилы лучше, чем свой район. Здесь было похоронено большинство погибших из Наряда, и я была здесь несколько месяцев назад на похоронах Тони Скалетта, Паолы Оссани и Николы Риццо.
Но моя сестра находилась в стороне от проторенной дорожки, возле большого нависающего дерева.
Несмотря на плохую погоду, безмолвная красота места ее упокоения сохранилась.
Папа купил для Кэт не статую ангела, а статую Екатерины Александрийской. Это была святая, в честь которой назвали Кэт. Статуя была не очень большой, но святая женщина привлекала внимание. Она носила корону и опиралась на меч, одетая в свои старые одежды.
Дождь стекал по лицу статуи, очищая ее от пыли и грязи.
Под святой Екатериной была мемориальная доска Кэт.
Здесь покоится Кэтрин Роза Падовино,
любимая дочь и дорогая сестра.
25 ноября 1991 года — 1 марта 2013 года.
Верьте, что мы встретимся вновь.
Я положила цветы у надгробия. Дождь сразу же намочил их.
— Я скучаю по тебе, Кэт, — прошептала я. — Я скучаю по тебе каждый день. Я ищу тебя повсюду, куда бы я ни пошла, и мне все время не хватает твоего присутствия. Я все еще слышу твой... — я прервалась, подавив рыдания. Слезы начали падать, подражая дождю. — Я скучаю по тебе, — неубедительно закончила я.
Трава под моими ногами была идеально подстриженной и ярко-зеленой. Странно было думать, что она находится в нескольких метрах подо мной, покоясь в своем вечном сне. Я не хотела видеть ее в гробу, и похороны были закрытыми. Автокатастрофа... сильно повредила ее тело.
Я хотела провести кремацию, но это было не принято в нашей религии.
Я вытерла слезы. Я должен был попрощаться с ней как следует, должна была вести себе по-взрослому и посмотреть на тело. Но я не могла видеть ее такой, неподвижной и тихой.
Такой... безжизненной.
— Многое произошло с тех пор... с тех пор, как я видела тебя в последний раз. — у меня перехватило дыхание. — Я вышла замуж. Когда мы виделись с тобой в последний раз, я не была помолвлена. Но теперь я замужем... — слезы потекли сильнее. — Я беременна. Ты станешь тетей, — странный смех вырвался у меня. — Нет, не станешь. Потому что ты мертва. Уже два года как.
