– Ваше Величество оказали мне великую честь своим вниманием, – лепечу я.
– Я просмотрел их, – продолжает король. – И спросил Кранмера, что он о них думает. И Кранмер их похвалил. Для женщины это весьма недурная работа. Он даже обвинил меня в том, что я тебе помогал, но я сказал: «Нет, нет, это полностью ее заслуга». Так что тебе следует поместить на молитвенник свое имя, Кейт. Авторство должно принадлежать королевскому дому. У кого еще из королей христианского мира такая образованная жена? У Франциска Французского жена не ученый и не женщина!
– Я готова поставить свое имя на молитвенник лишь в знак своей безмерной благодарности вам, – осторожно отвечаю я.
– Так и сделай, – спокойно говорит Генрих. – Мне очень повезло. Существует только две вещи, которые беспокоят меня, но ни одна из них не представляет собой ничего, стоящего переживаний. – Он поудобнее устраивается на кресле, а я подвигаю поближе к его руке блюдо с бисквитами и вином.
– Что это за вещи, милорд?
– Булонь, – тяжело отвечает он. – После всех подвигов и отваги, потребовавшейся для ее захвата, Совет желает, чтобы я вернул ее французам. Но я никогда этого не сделаю. Я отправил Генри Говарда туда на смену отцу, чтобы он всех убедил в том, что мы ее удержим.
– А ему удастся их в этом убедить?
– О, он клянется, что не уйдет из этого города, и заявляет, что само предложение сделать это уже считает бесчестием, – посмеивается Генрих. – А его отец все шепчет мне на ухо, что он еще мальчишка, который должен вернуться домой и жить так, как ему велит отец… Обожаю, когда вздорят отец с сыном. Это так облегчает мне жизнь: они танцуют под разные мелодии, но и ту и другую наигрываю им я.
Я пытаюсь улыбнуться.
– Но как вы знаете, кто из них достоин веры?
В ответ король постукивает пальцем по крылу носа, как бы намекая на свои ум и хитрость.
– Никак, и в этом весь секрет. Я слушаю сначала одного, потом другого и даю каждому из них поверить в то, что я склоняюсь на его сторону. А потом внимательно слушаю их перебранку и выбираю.
– Но это же настраивает отца против сына, – говорю я. – И вашего главнокомандующего во Франции против вашего Тайного совета, что раздирает королевство на две части.
– Тем лучше, потому что так им будет сложнее плести против меня интриги. В общем, я не могу вернуть Булонь Франции, что бы там ни хотел Тайный совет, потому что Карл Испанский настаивает на том, чтобы я держал этот город за собой и чтобы мы не заключали мира с Францией. Мне приходится также стравливать Испанию и Францию, как двух псов. И поддерживать их боевой настрой.
– А что стало второй причиной для вашего волнения? – тихо спрашиваю я.
– Хвала небесам, это просто незначительные сложности. Ничего серьезного. В Портсмуте чума.
– Чума?
– Да, косит моих матросов, помоги им Господь. Конечно же, им придется нелегко. Моряки живут на судах или в самом дешевом жилье этого несчастного городка; капитанам и боцманам немного легче. Они там все сидят друг у дружки на головах, да еще эти болота – постоянный источник заразы… Когда она доходит до моих новых замков, солдаты мрут там, как мухи.
– Но адмиралы же в безопасности?
– Нет, потому что я велел им не бросать флот, – отвечает он так, словно жизнь Томаса Сеймура для него не значила ровным счетом ничего. – Им приходится рисковать.
– Может быть, разрешить им вернуться домой на время чумы в Портсмуте? – предлагаю я. – Сохранить жизнь капитанам и старшим офицерам будет только разумно. Они понадобятся вам в сражении. Вы же должны сохранить их жизни?
– Господь сохранит тех, кто служит мне, – спокойно отвечает король. – Он не карает ни меня, ни тех, кто мне принадлежит. Я – Божий помазанник, Екатерина, не забывай об этом. Никогда.
В полночь он отсылает меня к себе, потому что хочет побыть один. Но вместо того, чтобы вернуться в спальню, я направляюсь в часовню, чтобы упасть на колени перед алтарем и взмолиться в душе: «Томас, Томас, да благословит тебя Господь и сохранит тебя в твоих путях, любовь моя, моя единственная любовь! Да защитит тебя Всевышний от вод морских и моровой язвы, убережет от греха и горя и вернет тебя домой, живым и невредимым! Я не молю небеса о том, чтобы ты вернулся домой ко мне. Я так тебя люблю, что готова благословить тебя, где бы ты ни находился, лишь бы тебе ничего не угрожало».
* * *
Нога короля снова опухла, рана открылась и стала еще глубже. Она больше не выдерживает его веса, и к ножкам его огромного кресла приделывают колеса, чтобы Генрих мог передвигаться по дворцу. На удивление, его настроение не страдает от этого факта, и он продолжает считать себя великим манипулятором, о чем с гордостью мне и говорит. Он собирается отправить Стефана Гардинера на встречу с императором в Брюгге, чтобы обсудить с французами условия договора, который положит конец войне между тремя величайшими королями Европы. В то же самое время он приглашает к себе представителей немецких лютеранских правителей, чтобы те стали посредниками в заключении тайного соглашения между Англией и Францией, целью которого будет низложить испанского императора. При таком раскладе мы получаем два мирных договора, причем один из них подписан при участии паписта, а другой – лютеранина. Только ни один из этих договоров мы не сможем подписать.
– Нет, это открывает прекрасные возможности перед нашей верой, – не соглашается Екатерина Брэндон, когда мы сидим за длинным столом в моих покоях, приготовив ручки и бумагу и ожидая прихода проповедника.
– Если лорды-лютеране смогут положить конец войне в христианском мире, именно реформаторы станут духовными лидерами современности, светом всему миру. И они будут трудиться на благо короля, потому что будут нуждаться в его защите от испанского императора. Этот монстр призывает к крестовому походу против них! Против своего собственного народа, и всего лишь из-за вопросов веры! Да хранит их Господь…
– Только вот епископ Гардинер их в этом опередит, – предрекаю я. – Он привезет домой договор о мире с Францией раньше, чем это смогут сделать лютеране.
– Только не он! – с презрением восклицает она. – Он уже изжил себя. Король больше к нему не прислушивается. Он отправляет его с глупым, шутовским поручением в Брюгге, чтобы убрать с глаз долой, пока сам будет договариваться с германцами. Он сам мне об этом сказал.
– Прямо так и сказал? – недобро переспрашиваю я, и Нэн, подойдя поближе и услышав резкий тон в моем голосе, посмотрела на меня вопросительно.
– Только не подумайте, я не говорила ничего, что могло бы предать нас или навредить нам, – быстро оговаривается Екатерина. – Я никогда не стала бы признаваться в том, чем мы занимаемся и что мы читаем. Но я клянусь, что король об этом знает, и он одобряет нас. Он с такой похвалой говорит о ваших трудах, Ваше Величество!
– Да, Библию на родном языке нам дал именно король, – соглашаюсь я.
– И это именно то, чего хотят лютеране.
– И именно Стефан Гардинер забрал ее у людей снова. А сейчас король собирается встретиться с лютеранами, а Гардинер отослан за море. По мне, так он вообще может оттуда не возвращаться. Пока его здесь нет и пока король оказывает поддержку Генри Говарду, удерживающему за собой Булонь вопреки желаниям собственного отца, наши враги не получают должного внимания, и мы с каждым днем становимся все сильнее.
– Ну, слава Богу, – вступает в разговор Нэн. – Только подумай, что будет, когда это королевство придет к истинной вере, основанной на знании Библии, а не полной предрассудков тарабарщине, выстроенной на заученных, как заклятья, словах, образах и ритуалах.
– Индульгенции, – произносит Екатерина, почти содрогаясь от отвращения. – Вот что я больше всего ненавижу. Я говорила вам, что на следующий день после смерти моего мужа к нам в замок пришел какой-то нечестивый священник и сказал, что за пятьдесят ноблей он гарантирует мне мгновенное вознесение Чарльза в рай и даже покажет мне знак, доказывающий, что это случилось?
– Какой знак? – с любопытством спрашиваю я.
– Кто же его знает, – пожимает плечами Екатерина. – Я даже не спрашивала. Уверена, он был готов дать мне все, что бы я ни пожелала. Может, он показал бы мне какую-нибудь кровоточащую статую из разгромленного аббатства? Или портрет Мадонны, брызжущий молоком? Как оскорбительно даже просто предположить, что душу человеческую можно спасти путем платы дюжине злобных стариков, чтобы те пробормотали псалом-другой! Да как вообще в подобное можно поверить? Как об этом можно думать сейчас, когда люди прочитали Библию и узнали, что спасение приходит с верой, и лишь с нею одной?
Раздается стук в дверь, стражник открывает ее, и в комнату входит Анна Эскью, свежая и красивая, словно только что вышла от портнихи. Она входит с лучезарной улыбкой и опускается предо мною в глубоком поклоне.
– Господи, помилуй! – восклицает Нэн и, забывшись, осеняет себя крестным знамением, словно увидела привидение.
