— Нет. — Кристофер глубоко затянулся. — Он просто знает, что зависеть от травки — стыдоба.
— Обычно никто не хочет проводить здесь субботний вечер, — засмеялась Дафна. — Так что у тебя произошло? Родители нашли твою заначку? Тебя поймали за торговлей в школе? Или ты встретил девушку, которой больше нравишься, когда ты не под кайфом?
— Я здесь… потому что хочу быть здесь, — ответил я.
— Ну да, конечно, — усмехнулась Дафна.
— Что?
— Все это чушь собачья. — Дафна пристально смотрела на меня. Кристофер усмехнулся. — Но выглядишь ты так, будто тебя действительно задело. Я это вижу по твоим глазам.
Я поднял руку и потер лоб, закрывая лицо.
— Ривер, проблема не в том, что тебе нужна травка, — сказала девушка. — Проблема в том, почему она тебе нужна. Так почему? Почему тебе нужна травка?
Жаль, что я не курил, как Кристофер, тогда можно было бы задумчиво и глубоко затянуться. Но вместо этого я просто смотрел на тротуар и думал о Пенни.
— Наверное, потому, что с ней моя жизнь была полной. А без нее…
— Ты пуст.
— Ну, спасибо за вечер воспоминаний, — усмехнулся Кристофер. — Я отчаливаю.
— Да, я тоже.
Повернувшись, я двинулся в западном направлении. «Ларго» был не так уж далеко отсюда — может, я подожду конца шоу Тиг Нотаро и доеду до дома вместе с Мэгги. Или мне повезет и там остались билеты. Здоровый смех мне сейчас не помешает.
Меня окликнула Дафна:
— Эй, Ривер! Ты… идешь пешком?
— Да.
— Никто в Лос-Анджелесе не ходит пешком!
— Кроме меня.
Билетов на шоу не осталось, охранника никак не тронул факт, что в зале сидит моя лучшая подруга, а мне очень нужно сейчас посмеяться, и окончания шоу я дожидался на автобусной остановке напротив. Пенни была права. За все семнадцать лет жизни в Лос-Анджелесе я ни разу не ездил на автобусе. И пока я ждал Мэгги, мне стало ясно почему: за сорок пять минут, проведенных мной на остановке, автобус так и не пришел.
Когда на улицу начала вываливаться толпа, я принялся искать Мэгги. Людей было много, я встал на лавку, чтобы лучше видеть, и в конце концов заметил их, плечом к плечу, все еще улыбавшихся после какой-то шутки: Мэгги, Уилла и Люка.
Я не стал их звать. Не знаю, почему меня так задело, что Мэгги промолчала о том, что на шоу они собираются все вместе. Обычно они все делали вместе, пока я проводил время с Пенни. Но Пенни я потерял, и теперь до меня начинало доходить, что дружбу я тоже теряю. Я испортил все.
Я смотрел, как ребята садятся в машину Уилла — он бы легко сошел за рок-звезду, потому что удача всегда была на его стороне, — и уезжают.
Я сел на лавку. Я не знал, довезет ли меня автобус, который так и не приехал, до района, где я жил, но я дал ему еще пятнадцать минут и, когда он не появился, достал телефон и позвонил маме.
Не буду врать — я думал позвонить Пенни. После всего, через что мы прошли, разве могла она бросить меня на автобусной остановке на углу Ла Сьенега и Оквуд в десять вечера? Но я не стал ей звонить, потому что хотел, чтобы она думала, будто я где-то развлекаюсь, забыв о ней, и, может, даже с другой девушкой.
— Привет, милый!
— Привет, мам!
— Ты в порядке?
— Ты не могла бы меня забрать?
— А где Пенни?
— Долгая история. Ты можешь приехать?
— Конечно.
Глава пятая
После моего рассказа во время поездки мама испекла на завтрак блины. Блины, для которых она сама разделяла яйца и взбивала белки, а не пользовалась готовой смесью.
— О-о, домашние блины, — сказал Леонард. — По какому случаю?
— Все нормально, Леонард, — усмехнулся я. — Не делай вид, что не знаешь. Мама наверняка рассказа ла тебе, и я не против. Со мной все в порядке.
— Мама рассказала папе что? — спросила Натали.
Я посмотрел на нее. От Леонарда она унаследовала темные волосы и самые большие карие глаза, какие я только видел. Никаких скандинавских проклятий. На ней все еще была полосатая пижама с закрытыми ступнями. Я завидовал ее пижаме. Насколько же проще быть восьмилеткой.
— Дело в том, Нат, — сказал я и накрыл ее руку своей, — что мы с Пенни расстались.
Девчушка прикрыла рот ладошкой:
— Нет! — Ее глаза наполнились слезами. — Нет! Нет, нет, нет!
— Ничего, малышка. Правда. Я в порядке. Видишь? — Я взял руку сестренки и положил себе на лоб. — Температуры нет. — Потом постучал ее пальцами по своей груди. — Ничего не болит. — Я улыбнулся, надеясь, что это выглядит искренне. — Все хорошо.
— Но… Пенни была такой милой. Такой красивой.
— Да, Пенни была такой. И все еще есть.
— Нет, она не милая, раз тебя бросила.
— Почему ты думаешь, что это не я ее бросил? Натали посмотрела на меня так, словно я был полным идиотом:
— Ты бы никогда этого не сделал.
— Верно, — со вздохом согласился я.
Мы доели блинчики, я начал мыть посуду, а Натали ушла в свою комнату. У меня скопилось множество домашних дел: всю последнюю неделю я их откладывал, обращаясь с собой как с инвалидом. Теперь гора дел казалась неодолимой. Я хотел лишь одного — вернуться обратно в постель, что в конечном итоге и сделал. И проспал еще два часа.
Проснувшись, я заставил себя сесть за стол и открыть учебник по математике, но числа и знаки роились перед глазами, нечитаемые, как иероглифы. Все мои заявки в колледжи были отосланы, оценки давали возможность не напрягаться, но я не мог просто взять и не выполнить домашнюю работу.
Раздался легкий стук, который мог исходить только от маленькой ручки Натали.
— Входи.
Сестренка сунула под дверь сложенный лист красного картона. Я развернул открытку. Натали использовала блестки, которые покрыли мне руки и просыпались на пол.
«Дорогой Ривер Дин.
Не хотел бы ты сегодня пойти со мной в кафе-мороженое?
Поставь галочку рядом с „да“. Или галочку рядом с „нет“».
Твоя сестра, Натали Маркс.
То, что у нас были разные фамилии и разные отцы, стало для Натали навязчивой идеей. Неважно, насколько часто я говорил, как сильно ее люблю. И как я счастлив, что ее отец — Леонард, а не мой папаша, самовлюбленный козел. Конечно, я не говорил «самовлюбленный козел», а выражался немного иначе — «придурок». Однако девчушке было сложно принять нашу семейную ситуацию, и она умоляла меня изменить фамилию.
— Разве тебе не нравится, как звучит Ривер Энтони Маркс? — спрашивала она.
— Нравится, — соглашался я. — Но я привык к своей фамилии.
— Почему? — Это был ее любимый вопрос.
— Потому что это я и есть, — отвечал я.
— Думаю, ты больше Ривер Маркс, чем Ривер Дин, — продолжала спорить со мною сестренка.
Теперь мы шли к новому кафе-мороженому, которое открылось в нескольких кварталах от нашего дома. Мороженое после блинчиков — это, конечно, чересчур, но как я мог отказать Натали после такого блестящего приглашения, особенно если это давало хороший повод закрыть учебник?
Центром притяжения в кафе была старомодная стойка; мы расположились за ней на двух табуретах, а парень в галстуке-бабочке и бумажном колпаке принял наш заказ.
Натали покопалась в сумочке.
— Собираешься сегодня платить?
— Ни за что. Я хочу достать блокнот.
— Зачем?
— Вот глупый! Потому что сейчас мы будем записывать.
— Что записывать?
— Как тебе вернуть Пенни.
Ну как эту малышку можно было не любить? Никто — ни один человек в моей жизни — даже не надеялся, что у нас с Пенни все еще может сложиться.
Я немного подумал.
— Я принес ей суп, — сказал я Натали. — Любимый суп из ее любимого магазина. Даже не знаю, ела она его или нет.
— Девочкам не нравятся супы. Они любят красивые вещи.
— Я купил ей цветы.
Натали вытащила карандаш, написала в блокноте «цветы», изобразила рядом квадратик и поставила в нем галочку.
— Цветы. Это уже лучше. — Она постучала карандашом по подбородку. — Как насчет стихов?
