– Это работа Гардинера, – говорит она спустя пару мгновений.
Доктор Уэнди кивает.
– Да, он называл вас предательницей и еретичкой. И убеждает короля в том, что вы – змея, которую он пригрел на своей груди.
– Так, значит, мало того, что я – Ева, мать всех грехов, так теперь он сделал меня еще и змеем? – Я прихожу в ярость.
Доктор Уэнди снова кивает:
– Но у него нет доказательств!
– А они им не нужны, – доктор констатирует очевидное. – Епископ Гардинер говорит, что та вера, о которой вы говорите, отрицает власть лордов и королей, потому что утверждает, что все люди равны. И что она есть не что иное, как подстрекательство к мятежу.
– Я ничем не заслужила смерти, – говорю я и слышу, что мой голос дрожит.
– Как и все остальные, – напоминает Екатерина.
– Епископ говорит, что всякий, исповедующий ваши взгляды, заслуживает смерти. Это буквально его слова.
– Когда они будут здесь? – перебивает его Нэн.
– Как это «будут здесь»? – Я не понимаю, о чем она говорит.
– Когда они придут ее арестовывать? – повторяет она свой вопрос к доктору. – Каков план? Когда они за ней придут? И куда ее отправят?
Ее практичность не изменяет ей, и она уже отправилась к моему бюро, вытащила мой кошель и стала искать, куда это упаковать. У нее так дрожат руки, что она не сразу справляется с ключом в замочной скважине. Я кладу руки ей на плечи, будто мешая ей собирать меня в тюрьму. Я не дам свершиться аресту.
– Лорд-канцлер получил приказ арестовать королеву. Он должен будет сопроводить ее в Тауэр, но я не знаю, когда это произойдет. И я не знаю, на какой день назначен суд.
Когда я слышу про Тауэр, подо мною подкашиваются ноги, и Нэн приходится усадить меня на кресло. Я наклоняюсь вперед и сижу так, пока у меня не перестает кружиться голова. Екатерина протягивает мне бокал с элем, который на вкус кажется мне прокисшим. Я думаю о Томасе Ризли, который всю ночь собственноручно пытал Анну на дыбе и который придет сюда, чтобы отвести меня в Тауэр, на то же самое место.
– Я должна вас покинуть, – говорит Екатерина. – У меня осталось два сына, у которых нет отца. Я должна уйти.
– Нет! Не уходи!
– Я должна это сделать.
Нэн молча кивает в сторону двери, показывая ей, что она может идти. Екатерина опускается в глубокий поклон.
– Да благословит вас Господь, – говорит она. – Прощайте.
Когда за нею закрывается дверь, я понимаю, что она только что попрощалась с обреченной на смерть.
– Как вы об этом узнали? – спрашивает Нэн доктора.
– Я был там, когда они принимали это решение, составлял ему снотворное в дальнем углу комнаты. А когда менял повязку на его ноге, король сам сказал, что это не жизнь для мужчины его возраста, когда ему читает нотации собственная молодая жена.
Я поднимаю голову:
– Он так сказал?
Доктор кивает.
– Только это? Больше ничего? Больше он ни в чем меня не обвинял?
– Только это. Но разве этого мало? А потом на полу в комнате между его покоями и кабинетом Тайного совета я нашел ордер. Он просто лежал там у двери, и, как только я его увидел, отправился к вам.
– Вы нашли этот ордер? – с подозрением спрашивает Нэн.
– Да… – Его голос срывается. – О, похоже, его там оставили специально для меня.
– Ордер на арест королевы не роняют случайно на пол, – говорит Нэн. – Кто-то хотел нас предупредить. – Сестра начинает метаться по комнате, стараясь все обдумать. – Иди-ка ты к королю, – говорит она мне. – Иди к Генриху сейчас, падай на колени, ползай перед ним, как кающаяся грешница, моли прощения за свои ошибки. Проси прощения за то, что позволила себе говорить.
– Это не сработает, – возражает доктор. – Он велел запереть двери. Он не примет ее.
– Это ее единственный шанс. Если ей удастся попасть к нему и показать себя смиренной… более смиренной, чем мир вообще видел женщину. Кейт, тебе придется ползать перед ним, ставить его обувь себе на пальцы…
– Я буду ползать, – обещаю я.
– Он уже сказал, что не станет ее принимать, – неловко заметил доктор. – Стражники уже получили приказ не впускать королеву.
– Он так же запирался от Китти Говард, – вспомнила Нэн. – И от королевы Анны.
Они замолчали. Я смотрю то на одного, то на другого и никак не могу придумать, как мне быть дальше. В голове бьется только одна мысль: за мной придут, чтобы отвести меня в Тауэр, и мы с Анной Эскью станем пленницами одной холодной тюрьмы. И из моего окна по ночам будут слышны ее стоны и крики боли. Мы будем ожидать смертельного приговора в соседних камерах, и я смогу услышать, как ее поведут на костер, а она услышит, как мне строят виселицу на холме.
– Подождите, а что, если его убедить прийти к вам? – неожиданно предлагает доктор Уэнди. – Скажем, он подумает, что вы больны…
Нэн тихо вскрикивает.
– Если вы скажете ему, что она так страдает от горя, что может умереть, и что просит последней возможности увидеть его перед смертью…
– Как королева Джейн в родильной горячке, – уточняю я.
– И как королева Екатерина, последние слова которой были о том, что она хотела его видеть, – добавляет Нэн. – Беспомощная женщина, при смерти от переполняющего ее горя…
– Он может прийти, – соглашается доктор.
– Вы можете это сделать? – бросаюсь я к нему. – Вы можете убедить его в том, что я отчаянно хочу увидеть его и что сердце мое разбито?
– И что он проявит великое благородство, если ответит на просьбу умирающей королевы и все будут им восхищаться!
– Я попробую, – говорит он. – И сделаю это прямо сейчас.
Я вспоминаю, что Томас советовал мне никогда не плакать при короле, потому что Генрих любит вид женских слез.
– Скажите ему, что я вне себя от горя и что плачу не останавливаясь, – говорю я.
– Спешите, – говорит Нэн. – Когда Ризли придет ее арестовывать?
– Не знаю.
– Тогда идите прямо сейчас.
Доктор подходит к двери, а я вскакиваю и беру его за руку.
– Только не подвергайте себя опасности, – прошу я, хотя мне больше всего хотелось приказать ему сделать все, что могло бы меня спасти. – Не рискуйте. Не стоит говорить им, что вы меня предупредили.
– Я скажу, что услышал, будто вы больны и страдаете от горя, – говорит он, глядя на мое лицо в потеках от слез и испуганные глаза. – И скажу, что он разбил ваше сердце.
Доктор кланяется и выходит из моей комнаты в приемную, где меня уже ожидают дамы, сидя в полном молчании и пытаясь угадать, придется ли им давать показания в очередном суде по обвинению очередной жены Генриха, который должен закончиться вынесением смертного приговора.
* * *
– Распусти волосы, – быстро говорит Нэн. Она посылает одну служанку распускать и расчесывать мне волосы и, открыв дверь, отправляет другую за моим черным шелковым ночным платьем с разрезными рукавами.
Затем сестра выходит сама и возвращается, когда приходят еще две служанки, чтобы поправить постельное белье и взбить подушки.
– Благовония, – бросает она, и ей подают кувшин с розовым маслом и перо, чтобы разбрызгать его по простыням. Затем поворачивается ко мне. – Подкрась губы, только совсем чуть-чуть. И капни белладонны в глаза.
– У меня есть капли, – говорит одна из фрейлин и отправляет служанку бегом в свои комнаты.
В это время возвращается моя служанка с ночным платьем. Я снимаю свою повседневную ночную рубаху и надеваю шелковую, и ощущаю холод прикосновения шелка к коже. Нэн завязывает ленты возле горла и ниже, оставляя одну не тронутой, чтобы была видна моя белая кожа на фоне черноты шелка и чтобы угадывалась форма моей груди. Затем опускает волосы мне на плечи – рыжеватые локоны мерцают на черном шелке – и закрывает ставни, чтобы атмосфера в комнате стала более интимной.
– Принцесса Елизавета должна сидеть в приемной и читать рукописи короля, – бросает она через плечо, и кто-то тут же выскакивает из комнаты, чтобы пригласить принцессу на отведенное ей место. – А мы оставим тебя одну, – тихо говорит она мне. – Я буду здесь, когда он придет, но потом выйду. Я постараюсь забрать с собой его пажей. Ты знаешь, что тебе делать?
Я киваю. Мне холодно в этом шелковом платье, и я побаиваюсь, что покроюсь гусиной кожей и начну дрожать.
– Начинай в кровати, – советует Нэн. – Я вообще сомневаюсь, что ты сможешь стоять на ногах.
Она помогает мне забраться на кровать. Аромат роз кажется почти удушающим. Сестра расправляет ночное платье и немного распахивает его спереди, чтобы король мог видеть мои стройные голени и округлость лодыжки.
– Не искушай его слишком, – предупреждает она. – Инициатива должна исходить от него.
Я откидываюсь на подушках, а она сбрасывает один из локонов мне на голую белую кожу плеча.
– Это омерзительно, – говорю я. – Я ученый и королева. Я не шлюха.
Она кивает с таким же видом, с которым свинопасы ведут свинью к борову.
– Да, да.
Из приемной до нас доносится скрежет и стук колес королевского кресла, затем дамы приветствуют короля, и он отвечает им смущенным «доброе утро» и приветствует принцессу Елизавету, которой хватает ума не стрелять глазами по сторонам, а всячески изображать прилежание.
