Ознакомительная версия.
На самом деле связь между социальным капиталом и «размером» государства далеко не столь однозначна – в частности, скандинавские страны, будучи мировыми лидерами по уровню доверия и другим ключевым индикаторам социального капитала, в то же время предлагают своим гражданам самые масштабные, по мировым меркам, социальные программы и услуги.
Дело в том, что социальный капитал не только позволяет в некоторых случаях обойтись без государства, но и делает государство более эффективным и подотчетным, и тогда граждане охотно доверяют власти большие ресурсы и обширные полномочия. Вопрос в том, уверены ли граждане, что власть надлежащим образом распорядится этими ресурсами. Такую уверенность дает гражданская культура, которая создает исключительно важное общественное благо – эффективную и подотчетную обществу власть. Если в отношении других общественных благ общество может в большей или меньшей степени полагаться на правительство, то в достижении должной работы властей оно может рассчитывать только на себя. Это означает, что социальный капитал и власть не только взаимно заменяют, но и взаимно дополняют друг друга – чем больше в обществе гражданской культуры, тем выше отдача на ресурсы государственного сектора.
В обществах, бедных социальным капиталом, способность граждан заменить государство и собственными силами поддерживать порядок и создавать общественные блага крайне ограничена, и с этой точки зрения в таких обществах следует ожидать значительного «спроса на государство». Вместе с тем люди распространяют недоверие друг к другу и на государство, имея для этого все основания – при дефиците гражданской культуры государство неподотчетно и неэффективно. Таким образом, возникает противоположно направленный эффект, когда нехватка социального капитала сокращает спрос на государство. В реальности первый эффект преобладает над вторым, вследствие чего возникает парадокс социального капитала, впервые обнаруженный Патнэмом для регионов Италии и затем неоднократно подтвержденный на данных других стран, включая Россию[7]. В городах, регионах и странах, испытывающих нехватку социального капитала, жители недовольны работой органов власти, справедливо считая их коррумпированными и безразличными к нуждам людей, и тем не менее высказываются за более жесткий государственный контроль над экономикой и обществом. Очевидно, выбирая между анархией в обществе без способности к самоорганизации и плохим государством, люди предпочитают государство как меньшее из двух зол.
Тренды социального капитала
Социальный капитал современных развитых государств зарождался в самоуправляемых городах Средневековья и эпохи Возрождения. Работы экономистов и историков свидетельствуют о том, что чем более автономным был город столетия назад – в силу географических, политических и прочих причин, тем, при прочих равных условиях, в этом городе сегодня больше доверия и гражданской культуры. Исторический опыт самоуправления способствует накоплению «демократического капитала», который, как показано Т. Перссоном и Г. Табеллини, является важной предпосылкой успеха и устойчивости демократической формы правления[8]. В автономных городах возникали гильдии и другие общественные объединения, которые также стали инкубаторами социального капитала.
Вместе с тем на протяжении последних десятилетий интенсивность прямого общения жителей постиндустриальных городов идет на убыль. Уже упоминавшийся Роберт Патнэм объясняет этот тренд усилением конкуренции на рынке труда и возросшими стандартами потребления, заставляющими трудоспособных членов семьи больше времени отдавать работе, разрастанием городов и переездом жителей в «спальные районы» и пригороды, преобладанием нуклеарных семей и быстрым развитием электронных медиа[9]. Кроме того, в современных городах углубляется сегрегация населения по имущественным, социальным и этническим признакам – богатые отгораживаются от бедных, в том числе и буквально, заборами и охраняемыми территориями, возникают этнические анклавы и т. п.
Планировка городов и системы застройки также влияют на социальный капитал и нередко подавляют его традиционные формы. Время в дороге на работу и домой, в том числе в пробках, не может быть использовано для общения, а заполненные транспортом городские магистрали приводят к тому, что местные жители хуже знают друг друга и с большей настороженностью относятся к окружающим. Концентрация шопинга и досуга в крупных торгово-развлекательных центрах затрудняет и вытесняет общение горожан с теми, кто живет по соседству, и не способствует возникновению новых социальных связей[10].
Нередко круг общения горожанина ограничивается пределами многоквартирного жилого дома – жильцы таких зданий замыкают социальные связи на своих соседей и меньше связаны с городом и интересуются его делами и проблемами, чем те, кто проживает в отдельном доме[11]. На социальный капитал влияют и права собственности – согласно Дениз Дипаскуале и Эдварду Глейзеру, собственники жилья оказываются более активными гражданами, чем те, кто проживает в съемных квартирах[12]. Связь гражданской активности с владением жильем объясняется тем, что качество городского управления и привлекательности города капитализируется в рыночной стоимости домовладений; вдобавок владельцы жилья более укоренены в городе по сравнению с арендаторами. Наконец, согласно Рональду Инглхарту и Кристиану Вельцелю, модернизация и экономический рост смещают ценности в направлении большей автономии и самовыражения, что также объясняет растущую «атомизацию» населения современных городов[13].
В то же время наблюдаемая эрозия традиционного социального капитала (в большей степени выраженная в англосаксонских странах и не столь отчетливо в континентальной Европе и Японии) не означает, что то же происходит и с гражданской культурой. Современные исследования опровергают бытовавшие в конце прошлого века представления о том, что социальный капитал представляет собой однородную субстанцию, все ингредиенты которой – общение, доверие, ценности и сети – суть разные стороны одной и той же медали и как таковые сильно коррелированы друг с другом. На самом деле движение различных компонентов и разновидностей социального капитала часто оказывается разнонаправленным. Отмечаемый рост индивидуализма в современных городах не обязательно ставит под угрозу общие ценности, толерантность и чувство гражданской ответственности. Интенсивное общение горожан в пределах местных сообществ и иных малых групп сменяется более обширными, разветвленными и дисперсными социальными связями. Социолог Марк Грановеттер подчеркивал ценность и силу такого рода «слабых связей» в политике, на рынке труда и в других сферах человеческой деятельности; то же, очевидно, касается и городского развития[14]. Обитатели современных городов не могут так же активно, как и в прошлом, непосредственно общаться друг с другом в своей повседневной жизни, но если они при этом остаются вовлеченными в общественные дела и осознанно распоряжаются своими политическими правами, то такого современного социального капитала оказывается достаточно для благополучия городов и горожан.
Социальный капитал в России: ценности выживания или гражданская культура
Популярность в России в годы перестройки идей демократии, самоуправления, прав и свобод оказалась недолговечной и сменилась в начале 90-х глубоким разочарованием и общественной апатией. Столь радикальное изменение общественных настроений объясняется тем, что демократические идеи не были укоренены в обществе в виде гражданской культуры и их поддержка была связана с надеждой на то, что по примеру развитых стран демократия принесет процветание. Эти надежды были быстро развеяны наступившим экономическим кризисом, и внимание россиян переключилось с общественных проблем на неотложные личные нужды. Согласно известной дилемме Альберта Хиршмана «голос vs. выход», столкнувшись с проблемами в своей стране, городе или организации, люди могут либо направить усилия на необходимые общественные решения, используя для этого право голоса и иные возможности участия в общественной жизни, либо принять происходящее как данность и искать частные возможности адаптации и защиты, уходя от общественных дел[15]. В России 90-х такой уход совершался в неформальные сети и малые группы, а место гражданской культуры заняли «ценности выживания»[16]. Опустевшее общественное пространство российских городов заняли старые и новые бюрократы и олигархические бизнес-структуры.
Выживание в одиночку и уход от общественных дел привели к росту недоверия россиян друг к другу, а также к государству и его институтам, включая городские власти. В то же время неверие в демократию и рынок породили в обществе патерналистские настроения и сформировали устойчивый спрос на «сильную руку», способную поддерживать порядок и экономическое благополучие. Уже отмечалось, что такого рода парадоксальное сочетание спроса на сильное государство и глубокого недовольства работой органов власти характерно для обществ, испытывающих нехватку социального капитала.
Ознакомительная версия.
