Таким образом, наши рассуждения дошли теперь до того места, с которого начали и Кант, и Бергсон. Априорные формы чувственности, которые стали основой кантовского суждения о времени, есть знание об объективном природном процессе – скорости течения внутренней жизни человеческого существа. Но чувство и знание предполагает и вторую скорость, не совпадающую с базовым процессом, идущим с астрономической невозмутимостью и точностью. Произошло выделение из времени, иначе его невозможно осознать. Мы видели, что чувство времени свойственно любому живому существу, но осознание времени – только человеку. Оно есть синоним самосознания, главная его составляющая.
Человек некогда пришел к интуитивному решению использовать внутреннюю мерную поступь времени для измерения внешних событий и начал изобретать различные часы. А Кант стал первым, кто осознал, что именно используется познающей личностью как мерный инструмент – время собственного бытия. Мыслитель назвал такой процесс использования старинным философским термином созерцание. То есть как бы сосредоточение, углубление в себя, исключение всего мешающего вниманию, отвлечение от суеты. Мог ли Кант додумать свою идею до самого конца, то есть осознать, что за временем проглянула вечность, за рассудком – разум, а за житейским умом ученая мудрость? Кто осознает время, кто его созерцает в человеке? – его разумное начало. А живет ли оно само во времени? Можно ли его измерить временем? Выходит, что нет, это второй уровень, для которого во временном смысле пока нет никакого названия кроме как “вечность”, называемая еще некоторым соединением, единством прошлого, настоящего и будущего, отменой жесткой последовательности течения времени.
Бергсон назвал тот же процесс постижения интуицией. Он пытался высветить, подчеркнуть не сознательное использование времени, которое сравнил с процессом кинематографической съемки действительности с помощью пунктира пустых остановленных кадров, которые могут заполняться любым содержанием. Он выделил и постулировал только само наличие этих кадров, самих рамок, которые есть остановки, мгновенные срезы бесконечного становления и течения появляющегося и тающего времени, которые можно использовать для познания. Их удобно применять как рабочий инструмент. Но подлинное течение, промежутки между кадрами он определил как интуицию, своего рода инстинкт разума, для которого никакой скорости нет. Недаром его последующие после основополагающей диссертации исследования в большой части посвящены памяти – главной психической основы “второй скорости”, соединяющей времена, которая схватывает, охватывает все времена в одном миге. Психологическое время, которое стало предметом исследования Бергсона, позволяет понимать, как течет первая, обычная “река времен”. И куда она течет.
Об этой высшей скорости, о научной и житейской интуиции, о чудесном угадывании, о мигах прозрения, высшего откровения и вневременного проникновения в суть происходящего или предсказания будущего написаны монбланы книг. Все такие факты всегда описываются примерно так: “как будто молния пронзила мозг... и т.п.”. Имеют ли реальное значение эти слова, что стоит за ними? Достаточно любого примера, например, открытия формулы бензола Кекуле, которое произошло, как известно, во сне. Теперь эта формула работает вполне материально на любом нефтеперерабатывающем заводе. Что же, признать пустячной, эфемерной эту мгновенную скорости понимания, схватывания? Но есть и другая их сторона. Хрестоматийные примеры происходивших во сне открытий, озарений всем известны и каждый из своего опыта знает, как можно каким-то внутренним зрением в некотором особом состоянии проникнуть на новый уровень понимания. Собственно говоря, это особое состояние и является наиболее притягательным для разумного существа. Мы хотим, силимся проникнуть в этот нездешний свет, иногда излишне, патологически стремимся. Знать будущее, проникнуть в связь состояний – на том стоит вся мистика.
Но ведь чудес не бывает. Имеется какое-то рациональное объяснение и для интуиции. Научное исследование этих сложных вещей идет. Известны и самонаблюдения ученых, когда к ним приходило решение давно чаемой задачи. Возможно, на примере решения как раз этих формализованных задач, привычных научному уму, мы сможем в первую очередь понять процесс интуиции. В науке он в первую очередь и требуется. Замечено главное условие включения другой скорости, ускорения – напряженные размышления о данном предмете. Сначала возникает нравственная необходимость, затем начинается сознательное формулирование задачи и в какой-то момент происходит таинственное включение. Тот факт, что решение может придти во сне или во время болезни или в момент какого-то отвлечения, изменения сознания свидетельствует о независимости процесса решения от сознательных отделов мозга. Решение идет в другом измерении, как бы не в нашей жизни, а мы о нем только догадываемся.
Некоторые намеки в механизме сочетания двух скоростей для решения насущных и глубоко волнующих задач содержались в экспериментах группы Н.И. Моисеевой по исследованию так называемой “индивидуальной минуты”, которая у каждого несколько отличается от минуты астрономической. Если попросить человека посчитать время про себя и сравнить потом с часами, чаще всего он или “растянет” или “сократит” минуту. Этот прием как раз и основан на слабом чувстве времени у человека и навязывании им самому себе сознательного отношения к течению времени. Чаще всего обманывающим его. Но это отсутствие чувства с лихвой окупается способностью человека “раздвигать” внутреннее время. Ставя людей в стрессовую ситуацию, экспериментаторы обнаруживали, что люди способны решать такое количество и качество задач, которое в обычных условиях невозможно. “Когда организм поставлен перед реальной необходимостью обработать такой объем информации, который обработать за данное время невозможно, внутреннее время организма течет замедленно”, утверждают исследователи “индивидуальной минуты”. (Моисеева, 1980, 1981). Человек может в некоторых ситуациях ее растягивать, увеличивать. Такое происходит на пороге смерти, в рискованных и пограничных ситуациях. Это таинственное свойство и есть интуиция, в которой обычное течение последовательных операций происходит с огромной скоростью, которая воспринимается как растягивание времени.
И если представить себе, что в данном случае – при решении математических и других формализованных, а не размытых задач, требуется большое, но не бесконечное количество операций, то можно сказать, что они все равно совершаются в том порядке, как если бы ученый решал их последовательно, допустим, на доске, шаг за шагом, но в другом, несравнимо более быстром темпе. Нельзя перепрыгивать через операции, иначе будут ошибки. Следовательно, количество решенных этапов задачи остается постоянным, просто делаются они с другой скоростью. В секунду совершается столько, на что при спокойном последовательном решении понадобился бы час или день. Значит, весь вопрос в уплотнении времени.
Такое устройство – компьютер, в котором моделируются умственные операции. Но в чем его отличие от счетных машин, которые строились всегда? Мне кажется, что компьютер оказался не просто устройством для ускорения счетных операций, а устройством для совмещения двух различных скоростей этих операций. Возможно, самое важная часть изобретения состояла не в изобретении быстродействующего счетчика. Ведь они изобретались чуть ли не в средневековье, только были механическими..
Если бы задача состояла только в повышении скорости быстродействия, то ее достижение дало бы нам чисто механическое устройство, ничем не отличавшейся, например, от радиоустройств, где сообщения можно передавать в уплотненном виде. В режиме уплотнения за ничтожный миг передается такое количество информации, на чтение которой требуется несколько дней. Но вся революционная новизна компьютера заключалась, на мой взгляд, лишь в повторении того, что есть в живой природе: надо было встроить в машину счетчик времени – обычные часы. Конечно, не механические часы, а электрический колебательный контур, главная часть которого – пластинка кварца, имитирующая время. Она стала техническим устройством получения “времени”, и с ним, как с осевым процессом, должны были сочетаться, на него нанизываться процессы всех быстродействующих устройств. Операции промежуточные происходили с гигантской скоростью, но их результаты должны переводиться в режим обычного времени, которое и названо в кибернетике реальным временем, то есть временем обычного течения человеческой жизни, он же режим течения жизни любого животного, растения, бактерии, режим скорости деления клетки. На ось колебаний, идущих более или менее строго в электрически заряженных осциллирующих кварцевых пластинах, можно было нанизывать операции контроля за совершением операций, шедших с разными скоростями, включать их в определенное время, как они включаются в живых организмах.
