— Вы верующий, господин президент?
— Да.
— Вы молитесь?
— На моем домашнем алтаре лежит список больных, и я молюсь за них…
Мир, вероятно, еще не знал столь подлого лицемерия.
К президенту протолкалась Фумиё Хамамото.
— А моя фамилия есть в вашем списке? — Высокий и резкий голос Фумиё перекрыл шум в зале. — Я родилась женщиной, но не знаю, что такое любовь! — Шум стих. Отца Фумиё — Сохати Хама-мою, самого удачливого в Минамата рыбака, — помнили все. Помнили и самоотверженность Фумиё, которая девять лет старалась облегчить мучения матери. Сейчас на руках Фумиё остался брат Цугинори, который с каждым днем все меньше двигался. — Мне уже 42 года, но я так и не была ни женой, ни матерью, хотя небо сохранило мне здоровье! — Фумиё задохнулась от крика и перевела дыхание. — Может, вы молитесь и за меня, за мою окаянную жизнь?
Симада побледнел. Секретарь услужливо вытирал махровой салфеткой пот с его лба. Свита наперебой что-то подсказывала президенту. Симада встал, чтобы установить тишину, и сказал:
— Мне очень жаль, но финансовое положение корпорации не позволяет удовлетворить ваши требования.
Звон разбитого стекла и стук разлетевшихся по залу осколков заставили всех вскочить. Рыбак Кимито Ивамото, неделю назад после шестилетней проволочки признанный медицинской комиссией больным, ударил массивной пепельницей по столу. Осколки глубоко рассекли руку Ивамото, и кровь залила стол.
— Как я буду жить, если не получу компенсацию!
Симада покачнулся. Словно защищаясь, он выбросил вперед ладони.
— Да, да! Мы заплатим! Мы за все заплатим!
Теперь шоковое состояние охватило членов совета директоров и управляющих. Президент согласился выплатить деньги «новым» больным! Сколько их еще будет, руководство корпорации предсказать не могло. Оно знало только, что «новых» больных будет много, очень много, потому что на дне залива Минамата скопилось 600 тонн ртути.
В защиту здоровой среды обитания
Токийский Научно-исследовательский институт по проблемам природной среды ютится на втором этаже жилого дома, затерявшегося в паутине узких переулков столичного района Синдзюку. В институт ведет со двора шаткая железная лестница, по которой впору лазить пожарным, а не подыматься ученым. Тесная комната с двумя письменными столами, несколькими потертыми стульями, керосиновой печкой для обогрева и самодельными полками вдоль стен так не соответствовала табличке у входа, что я подумал, не ошибся ли дверью? Фумисато Ватанабэ, директор института, заметил мое недоумение и рассмеялся.
— В Японии богато живут лишь те исследовательские институты, которые содержатся корпорациями. Мы же существуем вопреки желанию корпораций. Отсюда наша бедность. — Ватанабэ повел рукой вокруг себя, как бы приглашая еще раз убедиться в этом.
К Фумисато Ватанабэ привело меня желание узнать побольше об общественном движении в Японии против загрязнения среды. Этот институт занимается не только исследованиями в области экологии, но и координирует выступления в защиту природы.
— Загрязнение среды превратилось в общенациональное бедствие, — сказал Ватанабэ. — Это вынуждено признать и правительство.
Ватанабэ протянул мне годовой отчет Управления по охране окружающей среды. Доклад начинался словами: «Япония страдает от промышленного загрязнения, вероятно, больше, чем какая-либо другая страна в мире. Несмотря на ряд мер по контролю над загрязнением и на застой в экономическом развитии, загрязнение среды усиливается».
— Контроль, о котором здесь говорится, — Ватанабэ постучал пальцем по докладу, — не приносит результата, да и не может принести — управление слишком послушно предпринимателям. Но противостоять общенациональному бедствию можно, если объединить усилия всего народа.
Ватанабэ положил передо мной книжку. «Список организаций, участвующих в гражданских движениях» — гласило ее название.
— Взгляните, сколь широко развернулась борьба за спасение природы от уничтожения, — продолжал Ватанабэ. — Нет префектуры или города в Японии, где люди не поднялись бы на эту борьбу.
В стостраничном списке, напечатанном типографским способом, действительно перечислялись наименования нескольких тысяч организаций, созданных в разных уголках Японии и поставивших своей целью спасение окружающей человека среды. В одном Токио я насчитал 104 такие организации.
— Особенность гражданского движения в защиту среды заключается в том, что в нем участвуют представители всех слоев населения, независимо от политических симпатий и убеждений, — сказал далее Ватанабэ. — До недавнего времени люди, обеспокоенные угрозой гибели живой природы, апеллировали к правительству, к парламенту, но безуспешно: уничтожение природы продолжается! И тогда простые японцы поняли, что должны включиться в борьбу сами.
Ватанабэ повел меня вдоль полок, уставленных папками. «Общество заботы о чистоте устья реки Аракава», «Совет борьбы против загрязнения среды заводом в Ниита», «Ассоциация противников строительства скоростной автотрассы через жилой массив в районе Кита», — читал я на корешках папок.
— Каждая организация добивается решения совершенно конкретной задачи, — пояснил Ватанабэ. — Например, «Общество заботы о чистоте устья реки Аракава», объединяющее тех, кто проживает в местах при впадении Аракава в Токийский залив, собирает подписи под требованием прекратить сброс промышленных отходов в речную воду. — Ватанабэ раскрыл папку и перелистал копии требований. — Эти требования, — продолжал он, — члены общества вручают хозяевам расположенных по берегам Аракава заводов. Если хозяева отмахиваются от требований, общество подает на них в суд.
Я вспомнил «Группу прямых переговоров с «Тиссо». Группа тоже преследовала очень ясно очерченную цель: заставить «Тиссо» выплатить больным справедливую компенсацию. Группа достигла цели, хотя далось ей это нелегко.
Я попросил Ватанабэ назвать другие организации, которые добились успеха в борьбе. Ватанабэ протянул две папки. Из документов, собранных в одной из них, я узнал, что рыбаки и крестьяне местечка Усуки в префектуре Ойта, поддержанные профсоюзами, студентами и профессорами префектуральных высших учебных заведений, объединились в «Общество защиты природы в Усуки» и не позволили фирме «Осака сэмэнто» построить в местечке цементный завод. У рыбаков и крестьян стоял перед глазами трагический пример соседнего поселка, где пыль с цементного завода погубила все живое на много километров вокруг. В другой папке были собраны свидетельства о борьбе и победе жителей побережья залива Хирота в префектуре Иватэ. Там «Союз борьбы за спасение красоты залива Хирота» не допустил засыпки прибрежных участков моря для строительства промышленных предприятий.
А потом я услышал от Ватанабэ о случае, беспримерном в истории борьбы против расправы предпринимателей с живой природой. Он рассказал, как на защиту среды поднялась целая префектура вместе с префектуральным собранием, хотя большинство в нем отнюдь не принадлежит демократическим партиям.
— Знаете ли вы, что означает для японцев озеро Бива? — начал Ватанабэ с вопроса.
Разумеется, я знал, что японцы почитают и любят самое большое озеро в стране не меньше, чем священную гору Фудзи, что красота Бива вдохновляла художников и поэтов многих поколений.
Знал я и о том, что в наши дни Бива привлекло к себе внимание ученых, ибо до недавнего времени озеро считалось, наряду с Байкалом, самым чистым водоемом на земле. Сейчас овеянное романтикой название озера значится в справках о загрязнении природы, составляемых Управлением по охране окружающей среды, и соседствует в них с Минамага, Агано, Дзинцу, Ёккаити, сделавшихся символами общенациональной трагедии.
— Лет десять назад от жителей Осака, Киото, Кобэ и других городов центральной Японии посыпались жалобы на дурной запах водопроводной воды, — продолжил рассказ Фумисато Ватанабэ. — Чай в знаменитых чайных домиках Киото перестал приводить в восторг знатоков и туристов — напиток отдавал смрадным духом. И взоры жителей этого района обратились к озеру Бива, ведь оно не только прекрасная природная достопримечательность, но и естественный резервуар питьевой воды для 13 миллионов человек.
