Ознакомительная версия.
31
Эпос о Гильгамеше. Табл. I.II, 1. С. 166.
Там же. Табл. I, 11–12, 17–18. С. 167. Крепостная зависимость имеет прямую связь с возникновением города как такового – окружающие его земли управляются горожанами именно оттуда: «Деревенские жители теперь находились на достаточно далеких расстояниях друг от друга; уже не близкие родственники, они приравнивались к предметам, их жизни контролировались и направлялись военными и государственными чиновниками, управителями, визирями, мытарями, солдатами, ответственными за контроль над ними перед царем» (Mumford L. The City in History. Р. 41 (перевод С. Заславского)).
Понятие «робот» впервые использовал в 1920 году Карел Чапек в своей научно-фантастической пьесе «Р. У. Р.» («Россумские Универсальные Роботы»), повествующей о бунте искусственных существ, созданных с целью заменить человека на работе. Первоначально Чапек хотел назвать их «лаборжи» (от слова labour – «труд»), но его брат Иосиф придумал более подходящее слово: «робот», производное от слова robota («барщина». – Примеч. пер.). Подобный же мотив найдем в трилогии «Матрица» (да и в подавляющем большинстве современных мифов): нечто, сотворенное для службы нам, в конце концов подчиняет нас. То, что должно было дать свободу (в данном случае – от физического труда: такова первоначальная роль роботов), в конце концов делает из нас рабов.
Маркс выразил это унижение человека еще эмоциональней: «Люди здесь всего лишь живая принадлежность всего лишь бессознательной, но единообразно действующей системы машин» (Маркс К. Экономическая рукопись 1861–1863 годов. С. 511–512). См.: Rich А. Etika hospodářství. Р. 52. Обратите внимание, что сегодня в экономических моделях мы воспринимаем человека через труд (L – labor) или как human capital (H), как будто бы человек действительно есть ресурс, подобный природным (natural resources) или финансовым (капитал, financial resources) ресурсам.
Homo oeconomicus, или «человек экономический», есть концепция, в которой человек ведет себя рационально на основе своих эгоистических интересов для достижения собственных субъективных целей. Это понятие впервые использовали критики экономиста Джона Стюарта Милля как упрощенную модель обычного человеческого поведения. Милль утверждал, что в глазах политической экономии «характер человека не зависит ни от его социального положения, ни от роли, играемой им в обществе. Индивидуум рассматривается лишь как существо, которое стремится к богатству и способно судить о сравнительной стоимости средств, необходимых для достижения этой цели» (Mill J. S. Essays on Some Unsettled Questions of Political Economy. 1844. Р. 137). Модель homo oeconomicus является весьма спорным упрощением человеческого поведения и подвергается сильной критике, в том числе со стороны некоторых экономистов.
«…Всё рождающееся потомство сразу же поступает в распоряжение особо для этого поставленных должностных лиц… младенцев, родившихся от худших родителей или от родителей, обладающих телесными недостатками, они укроют, как положено, в недоступном, тайном месте… Лучшие мужчины должны большей частью соединяться с лучшими женщинами, а худшие, напротив, с самыми худшими и что потомство лучших мужчин и женщин следует воспитывать, а потомство худших – нет, раз наше стадо должно быть самым отборным… Когда же и женщины и мужчины выйдут из возраста, назначенного для произведения потомства, я думаю, мы предоставим мужчинам свободно сходиться с кем угодно…» (Платон. Государство. 459е–461с).
Нужно подчеркнуть, что к этой теме возвращаются и в самых современных историях и мифах, например в фильмах «Матрица», «Остров», «Эквилибриум», «Га́ттака» и других. Люди в них роботизированы (часто сами того не подозревая), являются рабами определенной производственной функции, а эмоции строго запрещены, что, возможно, лучше всего выражено в фильме «Эквилибриум» Курта Виммера.
См.: Льюис К. С. Любовь. С. 603. Этого писателя часто цитирует экономист Дейдра Макклоски в своей книге «Буржуазные добродетели: этика эпохи коммерции» (McCloskey D. Bourgeois Virtues: Ethics for an age of commerce).
Стиглиц Дж. Ю. Занятость, социальная справедливость и общественное благосостояние. С. 10.
Теплые взаимоотношения между коллегами на рабочем месте для наших целей будем понимать как «малую дружбу». Точно так же, как для общества необходима «малая любовь», то есть хотя бы легкая симпатия между чужими людьми, так и фирма лучше работает, если ее сотрудники не находятся в состоянии постоянной войны друг с другом и между коллегами существует хотя бы «малая дружба». K проблематике симпатии, сплоченности, некой «малой любви» мы вернемся в главе, посвященной Адаму Смиту.
На тему любви и экономики см. также: McCloskey D. The Bourgeois Virtues. Р. 91–147.
См.: Льюис К. С. Любовь. С. 602.
Balabán М., Tydlitátová V. Gilgameš: Mytické drama o hledání věčného života. Р. 72.
Эпос о Гильгамеше. Табл. II.III, 5–9. С. 175–176.
George A. R. The Babylonian Gilgamesh Epic. Р. 144.
Во времена Гильгамеша к природе надо было подходить с благоговением, как к чему-то, человеку не принадлежащему, не им созданному и не подлежащему его контролю. Некоторые части природы считались «святыми» и были полностью неприкосновенны (запрет, который, между прочим, нарушил Гильгамеш). Такая защищенность становится все более редкой, но и сегодня мы можем найти современные «святые места», к которым эффективная невидимая рука рынка не смеет прикоснуться. Пример – парадокс нью-йоркского Центрального парка. В прямом и переносном смысле слова он окружен заоблачной эффективностью – мегаполисом, в котором каждый квадратный метр использован насколько возможно как вверх, так и в глубину. В этом месте можно напомнить, что и священные вавилонские башни, зиккураты, должны были «доходить» до неба. Их назначением, вероятно, была доместикация гор, на которых с незапамятных времен пребывали (неуправляемые и непредсказуемые) боги. Мы можем контролировать и управлять тем, что мы одомашнили или произвели, – в чем «разбираемся». Зиккурат был, очевидно, результатом усилий по перемещению природной возвышенности в город, сотворению ее человеческими руками и урбанизации. «Не в последнюю очередь именно пещера стала основанием для первой архитектурной концепции, эмоционально возвеличивая человека в его духовной устремленности к небу… Пирамиду, зиккурат, христианский склеп объединяет общность их происхождения, общий прообраз – горная пещера» (Mumford L. The City in History. Р. 17. Перевод С. Заславского). Но вернемся в Нью-Йорк, город городов: что касается цен на участки, Центральный парк является – в денежном выражении – вероятно, самый дорогой природой в мире. Это «святое место» занимает 3,5 км2, которые без регулирования, под влиянием чистых рыночных сил, уже давно поглотила бы городская застройка. Однако идея использовать хотя бы часть обширного участка под новое строительство ни у местных жителей, ни у городских чиновников никогда не возникала, и, таким образом, городу и его заоблачной эффективности вход в парк запрещен. И последнее замечание: не является ли, с точки зрения длительной перспективы, аномалией «сохранение» природы в Центральном парке, когда город повсюду кругом? Природа в городе не незваный гость, хотя сегодня все выглядит именно так. Это город является чужаком в природе.
Heffernanová J. Gilgameš. Р. 8.
George A. R. The Babylonian Gilgamesh Epic. Р. 98.
Под термином Кейнса animal spirits понимается душа, нечто, приводящее нас в движение, – интуитивное желание, дающее нашим поступкам смысл и энергию. Речь ни в коем случае не идет о некоем «животном духе», как иногда ошибочно считается.
Эпос о Гильгамеше. Табл. I.II, 36, 38. С. 167.
Balabán М., Tydlitátová V. Gilgameš: Mytické drama o hledání věčného života. Р. 72.
Сике́р (сике́ра) – алкогольный напиток невиноградного происхождения; в чешском переводе эпоса вместо него использовано слово «пиво». – Примеч. пер.
Эпос о Гильгамеше. Табл. I. С. 168.
Для нас это звучит парадоксально: как в эпосе секс может быть чем-то, что Энкиду цивилизует и очеловечивает? Разве мы не считаем сексуальное влечение проявлением животного начала? В эпосе это чувство воспринимается иначе: хотя в большой степени сексуальные переживания и связаны с культом плодовитости, они, по существу, считались чем-то, возвышающим нас над звериным состоянием. Секс до определенной меры обожествлялся, на что указывает и роль храмовых жриц, ублажающих себя и приходящих к ним людей (см. ниже). Подход человека к сексу действительно отличается от отношения подавляющего большинства существ: для удовольствия им в природе занимается лишь ограниченное число разновидностей животных: «…У некоторых млекопитающих половой акт и репродуктивная функция разделены, например, у бонобо (карликовых шимпанзе) и дельфинов» (Даймонд Д. Почему нам так нравится секс. С. 5). На то, что в нашем сознании сегодня эрос парадоксальным образом фигурирует как некое животное начало, обратила внимание и экономист Дейдра Макклоски, и она такое понимание критикует. См.: McCloskey D. The Bourgeois Virtues. Р. 92.
Ознакомительная версия.
