Ознакомительная версия.
Путаницу, которая существует вокруг термина «свобода» (libertà), умножают производные от него – «либерализм», «свобода торговли», «либеральная партия» (в противовес реакционной), «либеральный прогресс» и т. д.
Прения по этому поводу будут сотрясанием воздуха, так что если мы хотим ясности, то необходимо заменить эти расплывчатые термины более точными или хотя бы менее неопределенными.
В «Социологии» я отмечал и повторю теперь, что слово свобода имеет «определенный смысл, означающий способность что-то делать или не делать и относящийся к двум вещам – к способностям данного индивида и к способностям других индивидов, отличающихся от него. Эти две свободы часто противостоят друг другу, поэтому защищая одну, мы нарушаем другую».
Аналогичным образом на протяжении 1919–1020 гг. свобода означала запрет на фашистское сопротивление власти красных, но теперь все наоборот: свобода требует допустить фанатичную оппозицию красных власти фашистов. Здесь проявляется хорошо известное свойство логики чувств, которая, вопреки обычной логике, допускает сосуществование двух противоречащих друг другу положений.
Простая замена мифологического термина «свобода» опытным понятием «способность сделать» позволяет освободить его от догматических наслоений и понять, что общественная польза способности что-то сделать вытекает из массы обстоятельств, поэтому следует поставить на место абсолютного относительное.
Так отчасти и приходится поступать всегда, ибо реальность в конце концов вносит свои более или менее существенные поправки в суждения, основанные на вере и метафизике. Политические свободы были постепенно отделены от гражданских, от свободы мысли и т. д. Теперь можно двинуться дальше и попытаться ввести в данном случае, затрагивающем конкретные проблемы, количественные параметры взамен качественных. Бесполезно, например, задавать вопрос, нужна или не нужна свобода мысли, следует понять, в чем ее преимущества и в чем недостатки.
Так, почти во все времена и почти у всех народов существовало понимание того, что исключительным обстоятельствам соответствуют исключительные правила разрешенного и дозируемого – свободы и запретов; число примеров подобных ситуаций безмерно – от диктатуры у древних римлян до чрезвычайного положения современности. Достаточно поверхностного взгляда, чтобы увидеть, как от крайней свободы переходят к запретам или принуждению; здесь речь идет уже не о качественном суждении, а о количественной теореме, о пределе, у которого следует остановиться.
Переходя от общего к частному, следует установить, не слишком ли затянулась диктатура фашизма и должен ли он за нее цепляться; нужно ли ему подражать Керенскому и подготовить почву для будущего Ленина; сулит ли то, что он запрещает или навязывает, больше выгод или потерь. Этот вопрос, с точки зрения приверженцев экспериментального метода, может быть решен только с помощью фактических данных, а не сентиментальных декламаций о свободе или о достоинствах либеральной партии, которая часто является таковой лишь по названию, а не по сути.
Я знаю, что то, что я скажу, вызовет осуждение многих, но для меня это неважно; мне было бы неприятно и тяжело сознавать, что отклоняюсь от опытных данных. Диктатура пролетариата плоха не тем, что это диктатура; напротив, эта форма правления может быть полезна для нации; однако от нее следует отказаться ввиду ее несостоятельности по сравнению с другими диктатурами. При этом не стоит пускаться в моральные рассуждения о происках врагов, ставивших ей палки в колеса и мешавших ее успехам, потому что хорошо лишь то учреждение, которое может восторжествовать над трудностями и победить врагов.
Единство Италии было обеспечено буржуазной диктатурой, которая была хороша в известных пределах не просто потому, что это была диктатура, но поскольку она привела до известной степени к полезному результату. Это нетрудно увидеть, сравнив состояние Италии перед 1859 г. и после мировой войны, потому что она захотела, сумела и смогла победить внутренних и внешних противников и преодолеть поистине грандиозные препятствия, например, в лице папства в Риме, поддерживаемого католицизмом во всем мире.
Фашистское правление хорошо не просто тем, что это диктатура; напротив, оно может быть отвратительным, как любая другая диктатура, при плохом диктаторе; но его результаты до сих пор были превосходными, потому что положение в стране улучшилось по сравнению с периодом красной тирании 1919–1920 гг.
Что нас ждет в будущем? Точный ответ дадут только факты; но не исключено, что прогнозы могут быть сделаны с большой степенью вероятности и они будут благоприятными, если будущее окажется похожим на прошлое.
Впрочем, не следует забывать о серьезных опасностях на этом пути. Некоторые члены движения утратили благоразумие его руководителей, например, пускаясь в международные авантюры, подобные тем, которые привели к краху вторую французскую Империю, злоупотребляя применением силы, допуская произвол. Следовать по правильному пути помогла бы свобода печати.
Есть и другие опасности, прежде всего связанные с теми, кто под личиной дружбы действует (может быть, и невольно) не как друг; кто внешне поступает во благо, вероятно, этого и хочет, но на деле совершает зло.
В частности, вызывает опасения путь, по которому идут, увеличивая налоги на сельских хозяев и собственников или притесняя их другим способом ради выполнения неких моральных предписаний или финансовых заповедей. Сельские хозяева представляют собой главный фактор стабильности нации, поэтому у правительства не остается другого выбора, как либо опереться на них, либо видеть в них подрывные элементы; власть не может сидеть между двух стульев.
Еще один пример. Существует угроза пойти на поводу у католической партии, которая требует больше того, что хочет и может дать, и потому создает немалую опасность, как уже бывало в других странах, в частности во Франции во времена Реставрации и Второй империи, не говоря о других. В Италии эта партия кажется более умеренной, но и она стремится распространить публичную власть за пределы, исторически оправданные с точки зрения пользы для нее и для нации. Восклицания по поводу безнравственной литературы, стремление внедрить католический дух в школу и тем более сожжение протестантских библий являются крайностями, которые пока неопасны, но со временем могут перерасти в нечто напоминающее внутренние миссии французской Реставрации или, если говорить о более близких к нам временах, клерикальные манифестации при президентстве маршала Мак-Магона[179].
История недвусмысленно демонстрирует, что ограничения религиозной свободы сулят скорее неприятности, чем выгоды. Для религиозного чувства вообще гораздо опаснее фанатизм, чем терпимость. Государство должно уважать все религии, в том числе свободомыслие, и ни в коем случае не пытаться навязать какую-либо из них силой. Точно так же если свобода образования может быть ограничена в начальной школе и может быть неполной в средней, то ее нельзя стеснять в университетах и запрещать преподавать в них теории Ньютона, как и теории Эйнштейна, теории Маркса и исторической школы. Я хотел бы добавить, но только чтобы меня не слышали ректоры наших университетов, что с точки зрения логико-экспериментальной науки теории Маркса столь же важны, как и теории многих противников социализма, или присяжных социалистов, весьма ценимых демагогической плутократией и столь удачно высмеянных блаженной памяти Ж. Сорелем, а также теории гуманистов, или толстовцев.
Если я не ошибаюсь, серьезной ошибкой было бы чрезмерное затягивание конституционных реформ, которые рано или поздно должны прийти на смену реформированию избирательной системы и другим подобным мерам, останавливающимся на поверхности и полезным лишь постольку, поскольку они подготавливают коренные перемены, облегчают их и способствуют их оформлению. Однако не следует при этом стремиться к внешним изменениям: наружную форму, чтобы не задевать привычные настроения, лучше сохранять, как было в Древнем Риме и в Новой Англии.
Как я уже отмечал в статье о законности, опубликованной в этом журнале, противники фашизма, требующие определиться с тем, что дозволено и что не дозволено, правы, если говорить о длительном отрезке времени; но они неправы, если настаивают на этом в момент продолжения жестокой битвы. В этот момент дозволено только то, что не грозит поражением, и наоборот.
В прошлом веке была популярна противоположная точка зрения, которую до сих пор многие разделяют. Вкратце она заключается в том, что хорошим и либеральным считается правительство, опирающееся на волю большинства индивидов, составляющих нацию. Этих индивидов отбирали по определенным критериям, которые теперь уходят в прошлое; ограничения сохраняются только в отношении возраста, но не пола, это называется всеобщим избирательным правом.
Ознакомительная версия.
