Ознакомительная версия.
Однако судьба герулов – лишь несущественное отступление от нашей истории. По мере того как лангобарды набирают силу, революция в Среднедунайской низменности, запущенная с крахом империи гуннов, наконец завершается. Этот исключительно сложный и запутанный процесс длился почти целое столетие, с прибытия первых кочевников на запад от Карпатских гор приблизительно в 410 году и до поражения герулов в 508. Однако у этих событий, отраженных в различных исторических источниках, имеется определенная логика. Все началось с накопления военной мощи на Среднедунайской низменности под руководством гуннов, а после смерти Аттилы за ним последовала продолжительная борьба за первенство среди покоренных ими народов. Некоторые из соперничающих племен покидали регион по мере течения конфликтов, и бурное развитие событий на Среднедунайской низменности в эпоху гуннов – результат взаимодействия враждебных сил, оказавшихся слишком близко друг к другу, – в VI веке наконец сменяется разделением сфер влияния между лангобардами и гепидами. Однако нас интересует миграционная активность, связанная с этими процессами, – прежде всего первоначальная иммиграция в указанный регион по мере нарастания мощи гуннов, за которой после смерти Аттилы последовала эмиграция, хотя готы под предводительством Амалов (вероятно) и лангобарды (совершенно точно) представляют собой явные исключения[283]. Тот факт, что народы переселялись с одних земель в другие, никем не отрицается. Но вот природа и масштаб этого явления служат предметом жарких споров.
При традиционном подходе к этим событиям названия, упоминаемые в наших источниках, – готы, руги, герулы, скиры и т. д., – воспринимались как принадлежащие конкретным «народам». Как уже ранее отмечалось, под этим термином понимаются массы людей, включающие в себя мужчин, женщин и детей, объединенные общими и уникальными культурными нормами и, как правило, закрытые для чужаков, в них приняты внутренние браки. Разные фазы миграционной активности, ассоциируемые с расцветом и падением империи Аттилы, таким образом могут быть охарактеризованы в буквальном смысле как часть переселения народов (нем. Völkerwanderung). Но исторические свидетельства этих передвижений, однако, весьма скудны. Рассказы римских историков о миграции варваров оставляют желать лучшего, как мы уже видели, даже в тех случаях, когда их передвижения напрямую касались империи. Большая часть переселений, связанных с империей гуннов, происходила за пределами римских границ, и потому подробные сведения о них почти не представлены. Нередко у нас есть лишь указание на то, что группа А двинулась из пункта X в пункт Y, а иногда и эти данные имплицитны, когда ни слова не сказано даже о составе указанной группы.
Пред лицом столь оглушительного молчания любые предположения о масштабе и природе переселения этих групп – или, если еще точнее, отслеживание перемещений названий народов (назовем их ярлыками) – могут опираться лишь на общее понимание природы объединений, которые за этими ярлыками скрываются. Это, в свою очередь, означает, что проблема миграции в пределах Гуннской империи тесно связана с активно обсуждаемым вопросом о групповой идентичности варваров. Если вы считаете, что за ярлыками скрываются отдельные формации с развитой групповой идентичностью, тогда при оценке объема миграционных потоков, курсирующих по Альфёльду в период с 410 по 508 год, вы получите весьма высокие цифры. Если же групповые идентичности воспринимать как не более чем набор ярлыков, которые варварские объединения могли принимать или отбрасывать в соответствии с сиюминутной выгодой, то тогда передвижение этих «ярлыков» по карте Европы с демографической точки зрения не будет значить почти ничего. Нет, оно будет играть определенную роль, ведь кто-то должен был скрываться за тем или иным ярлыком. Однако нет никакой необходимости представлять себе при этом огромные массы людей, передвигающиеся по континенту. Если ярлык «срабатывал» (то есть успешно выполнял функцию, которую считали полезной его носители), то в пункте назначения немногочисленная группа переселенцев могла с легкостью набрать новых рекрутов. Что же в таком случае говорят источники и археологические данные о прочности групповой идентичности в эпоху Аттилы?
Будучи очевидцем работы посольской миссии, отправленной к гуннам, историк Приск рассказывает о том, как в лагере Аттилы его внезапно поприветствовал по-гречески некто, с виду похожий на богатого гунна, «так как был хорошо одет и острижен в кружок». В дальнейшем разговоре мужчина рассказал Приску историю своей жизни.
«Он родом грек, но по торговым делам приехал в Виминаций, города на реке Дунай […] но лишился своего состояния при завоевании города варварами и благодаря своему прежнему богатству был выбран самим Онегесием при дележе добычи; ибо пленников из числа зажиточных после Аттилы выбирали себе избранные скифы [скиры?] вследствие свободы выбора из множества пленных. Отличившись в происшедших впоследствии битвах с римлянами и акатирским народом и отдав твоему хозяину-варвару по скифскому обычаю приобретенные на войне богатства, он получил свободу, женился на варварской женщине, имеет детей и, разделяя трапезу с Онегесием, считает свою настоящую жизнь лучше прежней».
То, что этот римский купец превратился в гуннского воина, наглядно показывает, что в те времена в империи Аттилы думали о групповой идентичности: она была крайне гибкой и ее можно было легко поменять. Есть еще один важный случай в истории, говорящий о том же. Отец Одоакра, Эдекон (если, конечно, два Эдекона – это и впрямь один и тот же человек), впервые появляется в источниках как вождь гуннов, один из приближенных Аттилы, вместе с Онегесием, чье покровительство сыграло такую роль для бывшего греческого торговца. Но самое интересное в истории Эдекона – он стал королем скиров после смерти Аттилы, несмотря на то что сам не принадлежал к ним. Возможно, он имел право претендовать на трон благодаря браку с высокородной скирийской женщиной, поскольку у его детей, Одоакра и Онульфа, мать якобы была из народа скиров. Однако самого Эдекона называют то гунном, то тюрингом. Два этих случая заставляют нас предположить, что империя Аттилы была этаким плавильным котлом для идентичностей входивших в нее народов, и этот аргумент можно подкрепить более общими сведениями. Многие из военачальников Аттилы носили германские, а не гуннские имена. Это верно для Онегесия и Эдекона и, возможно, также для двоих других – Бериха и Скоттаса. Записанные имена Аттилы и его брата Бледы также германского происхождения – а один из германских диалектов, как мы знаем, был главным языком в империи гуннов, поскольку в нее входило столько германских народностей, что они по численности многократно превосходили гуннов[284]. Все исторические свидетельства, таким образом, указывают на то, что гуннский мир на Среднедунайской низменности был многонациональным.
Археологические находки говорят нам о том же. За почти сорок лет раскопок после 1945 года было найдено множество материалов, относящихся к периоду гуннского господства, преимущественно с захоронений на Альфёльде. Встречаются также клады. Но по этим материалам «настоящих» гуннов можно узнать крайне редко. В общем и целом – и это включая Волжскую степь к северу от Черного моря – археологи обнаружили не более двухсот захоронений, которые можно с относительной уверенностью назвать гуннскими. Они отличаются присутствием луков, одеяниями, не похожими на европейские, деформацией черепов (некоторые гунны обвязывали головы младенцам до того, как череп закостеневал, что придавало ему специфическую продолговатую форму) и наличием котлов особой формы. Количество такого рода захоронений очень невелико. Либо в обычаях гуннов было избавляться от тел так, что не осталось никаких археологических свидетельств, либо требуется другое объяснение такого дефицита гуннских останков. Зато на этих среднедунайских кладбищах в изобилии встречаются останки, судя по всему, германских подданных Гуннской империи. Обнаруженные материалы считаются германскими по следующим причинам. Все их характерные черты встречаются почти в том же виде на территориях готов и других германских племен в Центральной и Восточной Европе в позднеримский период, до прибытия гуннов. Материалы V века датированы разными годами, и таким образом получены хронологические горизонты, между которыми и происходит появление германских захоронений в «дунайском стиле»[285].
Как правило, мертвых предавали земле, а не кремировали[286], и характерный погребальный инвентарь встречается в больших количествах только в сравнительно немногочисленных богатых захоронениях. Многих закапывали либо с несколькими ритуальными предметами, либо вовсе без них. Эти предметы включали в себя личные украшения – в особенности крупные полукруглые броши, пряжки, серьги, подвески, золотые ожерелья. Оружие и военное снаряжение также встречаются довольно часто: седла с металлическими вставками, длинные прямые мечи, подходящие для кавалерии, стрелы. Останки также свидетельствуют о некоторых странных ритуалах. Например, теперь довольно часто с мертвыми закапывали сломанные металлические зеркала. Предметы, которые находят в могилах, способы захоронения и, самое главное, то, как одеты покойные, особенно женщины (платья, сколотые фибулами на каждом плече, и верхние наряды, скрепленные брошью спереди), – все это самым прямым образом связано с ритуальными обычаями, наблюдаемыми в германских захоронениях IV века. Эти элементы и обряды заимствовались в V веке многочисленными подданными Аттилы – и получали дальнейшее развитие. В результате сейчас невозможно отличить гуннские захоронения от германских благодаря одним лишь археологическим данным[287].
Ознакомительная версия.
