Ознакомительная версия.
11 сентября, спустя два дня после смерти Мао Цзэдуна, Хуа Гофэн решился на смелый шаг. Он сообщил Ли Ояньняню, занимавшему пост вице-премьера по экономике, о намерении арестовать «банду четырех» и попросил Ли как можно скорее связаться с Ε Цзяньином. В то время Ε Цзяньин был заместителем председателя ЦК КПК, заместителем председателя Центрального военного совета и министром обороны. 13 сентября Ли Ояньнянь тайно навестил Ε Цзяньина и передал ему срочное сообщение от Хуа Гофэна. Маршал Ε давно не одобрял действий «банды», а потому с радостью согласился на предложение Хуа Гофэна. 26 сентября при активном участии Ε Цзяньина был разработан план свержения «банды четырех». Спустя десять дней – 6 октября— «банду четырех» арестовали без единого выстрела. Сразу после этого Хуа Гофэн консолидировал власть в своих руках, заняв при поддержке ветеранов партии пост председателя КПК. Первая в истории КНР передача власти прошла гораздо спокойнее, чем думал Мао, хотя и не без драматизма[57].
В решающий для КНР момент Хуа Гофэн сумел избежать изнурительной борьбы за лидерство, которая могла погубить нацию. К его чести, Хуа смог объединить вокруг себя разнородные силы (по крайней мере на какое-то время), чтобы свергнуть «банду четырех» и заполнить вакуум власти, образовавшийся после смерти Мао Цзэдуна. Более того, за недолгое время пребывания у власти Хуа Гофэн добился того, чтобы Китай переключился с радикальной маоистской идеологии и классовой борьбы на модернизацию социализма. Но Хуа оказался перед политической дилеммой. С одной стороны, он был предан идеям социализма, вместе со всем китайским руководством сохраняя идеологическую верность Мао Цзэдуну Неэффективность социализма и плачевные результаты начатых Мао Цзэдуном экономических реформ не сказались на идеологической легитимности социализма и на культе личности Мао. Даже после смерти «великий кормчий» оставался вождем как для политической элиты, так и для простых китайцев. Арест членов «банды четырех» был легитимирован обвинениями их в предательстве Мао Цзэдуна, а также прозорливостью самого Мао, который в 1975 году назначил первым вице-премьером Хуа Гофэна в обход Ван Хунвэня, входившего в «банду». Таким образом, правление Хуа Гофэна обрело законный статус лишь постольку, поскольку он следовал учению Мао. С другой стороны, Хуа понимал, что некоторые аспекты политики Мао пора пересматривать и в первую очередь это касается все еще не завершившейся «культурной революции» и принятого Мао в 1975 году решения снова лишить постов Дэн Сяопина за нежелание поддержать эту кампанию. Политическая отвага Дэна, осмелившегося возразить Мао Цзэдуну, и его успешная деятельность на посту вице-премьера КНР в 1974–1975 годах помогли ему завоевать доверие многих ветеранов компартии и заручиться поддержкой широких масс. Обе группы с надеждой взирали на него как на возможного лидера постмаоистского Китая.
Оказавшись на идеологическом распутье, Хуа Гофэн сформировал новый культ личности в надежде закрепить за собой статус законного наследника Мао Цзэдуна. Однако это отвратило от него Ε Цзяньина и других ветеранов партии, в поддержке которых он так нуждался. Ветераны, ставшие жертвами внутрипартийных «чисток», осуждали Мао за гордыню, полагая, что именно она была главной причиной «культурной революции» и других злополучных кампаний, последовавших за победой над правыми уклонистами. Когда в конце 1978 года к власти вернулись Дэн Сяопин и Чэнь Юнь – единственные члены Постоянного комитета политбюро ЦК КПК, пережившие «культурную революцию», – у Хуа Гофэна практически не осталось шанса удержаться на посту, поскольку в Китае власть передавалась по старшинству. Пришлось освободить место для двух протеже Дэн Сяопина: в 1980 году Хуа уступил полномочия премьера Чжао Цзыяну, а в 1981-м председателем ЦК КПК вместо него стал Ху Яобан. Хуа подвергли критике – вполне заслуженной – за неспособность ослабить (не говоря уже о том, чтобы уничтожить) власть идеологии, со времен Мао душившую всякую свободную мысль и исключавшую творчество. Впоследствии преемники Хуа обнаружат, что с влиянием идеологии бороться гораздо труднее, чем им представлялось вначале.
Тем не менее Хуа Гофэн быстро принял меры для того, чтобы Китай начал движение вперед. С «культурной революцией» было покончено сразу же после ареста «банды четырех», хотя Хуа Гофэн не захотел или не смог развенчать «последнюю революцию Мао» (MacFarquhar, Schoenhals 2006), как позже ее назовут историки. Во время процесса против «банды четырех», обвиняемой в правом уклонизме и буржуазных привычках, Хуа Гофэн провозгласил примат экономики над идеологией. Уже в декабре 1976-го, впервые выступая на публике в качестве нового лидера страны, Хуа подчеркнул, что приоритетной задачей китайского правительства является развитие экономики и повышение уровня жизни[58].
Что касается тактики, Хуа Гофэн следовал старинному китайскому обычаю: каждый новый император приводит с собой своих придворных. Хуа быстро назначил на ключевые посты проверенных людей, чтобы обеспечить реализацию нового политического курса. Так, в марте 1977-го заместителем директора Центральной партийной школы был назначен Ху Яобан (директором был Хуа Гофэн); в октябре того же года должность главного редактора «Жэньминь Жибао» получил Ху Цзивэй (во время «культурной революции» оба стали жертвами «чистки»[59]). В середине декабря 1977 года Ху Яобан возглавил могущественный Организационный отдел ЦК КПК, отвечавший за назначения внутри партии и госаппарата. Сразу после назначения Ху Яобан начал смелую кампанию по реабилитации членов партии и госслужащих, незаконно репрессированных в годы «культурной революции», а также различных «правых уклонистов», «сторонников капиталистического пути» и «врагов социализма», которые подверглись гонениям во времена Мао: погибшим воздавали почести, выживших восстанавливали на работе (см., например: Dai Huang 1998). К 1982 году было реабилитировано более 3 миллионов граждан KHF, многие бывшие «сторонники капиталистического пути» и «правые уклонисты» вернулись в правительство. Это привело к массовым кадровым перестановкам в центральных и провинциальных органах власти (Tang Jisheng 1998: 164–165). Из 201 члена Центрального комитета КПК 11-го созыва (август 1977 года) более половины были отправлены в отставку следующим Всекитайским съездом КПК (в сентябре 1982-го). О 1977 по 1980 год были заменены все губернаторы, кроме трех. Среди нового поколения руководства провинциального уровня следует отметить Жэнь Чжунъи из провинции Гуандун и Сян Наня из провинции Фуцзянъ – проводников экономических реформ, которые первыми опробовали рыночную модель в начале 1980-х годов.
Смена кадрового состава в 1977–1978 годах происходила одновременно со сдвигом в идеологии и политическом сознании. После смерти Мао Цзэдуна в Китае были запрещены политические кампании, призывающие отречься от наследия «великого кормчего». Если в Советском Союзе культ личности Сталина был развенчан уже вскоре после его смерти, в Китае покойный Мао продолжал пользоваться огромным уважением и его учение по-прежнему воспринималось как истина в последней инстанции. Отчасти это происходило потому, что правительство решило скрыть от граждан ужасающие подробности правления Мао, оставив потомкам судить о его делах[60]. Интерпретация наследия Мао стала главным вопросом в борьбе за идеологический контроль, и политические последствия не заставили себя ждать. Хуа Гофэн представлял одну сторону в этой борьбе: он хранил верность учению Мао и не позволял критиковать даже «культурную революцию». Он верил, что защита репутации «великого кормчего» обеспечит политическую преемственность и легитимность его собственной власти. Максималисты в его лагере настаивали на точном следовании всем заветам Мао, что парадоксальным образом противоречило новому политическому курсу самого Хуа Гофэна. Противоположный лагерь был по большей части представлен ветеранами партии, пострадавшими во время «культурной революции» и жаждавшими ее разоблачения. Но в целом даже они были не готовы полностью отречься от наследия Мао Цзэдуна – ни политически, ни психологически. Несмотря на это, Ху Яобан использовал Центральную партийную школу как платформу для продвижения политических реформ[61]. В июне 1977 года он основал новый журнал Theoretical Trends [ «Лилунь Дунтай»] для публикации статей, критикующих окаменелые социалистические доктрины и радикальные идеи Мао, которые по-прежнему занимали умы китайцев.
10 мая 1978 года вышел 60-й номер журнала «Лилунь Дунтай» со статьей «Практика как единственный критерий истины», в которой открыто критиковалась приверженность партии маоизму. Утверждение, что идеология – будь то маоизм или марксизм – не может служить критерием истины, стало откровением для китайцев, привыкших видеть в красном цитатнике Мао воплощение высшей истины. Многие госслужащие и интеллектуалы, которых во времена Мао заклеймили как правых уклонистов и сторонников капиталистического пути за то, что они осмелились выступить с критикой официального курса, преисполнились энтузиазмом. Поскольку сам Мао Цзэдун в Яньане часто ссылался на старинную китайскую поговорку «Истина – в фактах» как на принцип, которым должна руководствоваться партия, сторонники социального прагматизма, отстаивая свою позицию, называли себя истинными последователями учения Мао. Они считали, что спасли маоизм, отдалив идеи «великого кормчего» от его ошибочных действий.
Ознакомительная версия.
