1785 года и, что радостно, — русская первоначальная школа. Был здесь не долгое время Суворов; в 1771 г., когда, получив повеление возобновить наши укрепления на шведской границе, он принял начальство над финскими войсками, то очаровал, как гласит легенда, местное население тем, что посетил крепость Нейшлот, одев чухонское одеяние поверх . мундира, с георгиевской лентой через плечо.
Сайменское озеро, соединяющееся каналом с Выборгским заливом, занимает пространство в 600 верст и разными водяными путями связано на огромные пространства с внутренними частями Финляндии, что, при существовании в Княжестве 7.080 верст безупречных дорог, очень важно.
Начало канала виднелось с палубы парохода. Самое озеро, изрезанное множеством бухт, изобилует островами и отдельными скалами и представляет множество художественных мотивов, как две капли воды напоминая шхеры, опоясывающие северный берег Финского залива. Пароход шел быстро, и к восьми часам вечера завидели с палубы красивые строения, балконы и веранды дачи В. И. Асташева, высящиеся подле самого истока из озера реки Вуоксы, направляющейся отсюда, чтобы образовать Иматру, сбежать в Ладожское озеро и направить воды свои к гранитным набережным Петербурга.
До 1882 года места эти были совершенно безлюдны. Владелец Харраки есть и её создатель. Будучи рьяным и знающим дело рыболовом, он не мог не прельститься тем, что у самого истока Вуоксы, по заливу озера, в вечерний час плещутся десятками аршинные лососки, поблескивает форель и юлят хариус и окунь. Располагая большими средствами, еще большим вкусом и не меньшей настойчивостью, В. И. Асташев, где вынимал, где присыпал земли, снес булыжники, разбил сад, устроил длинную гранитную набережную, имеющую для местной рыбной ловли особое значение, воздвиг пристань и поставил над этим несколько жилых помещений, из которых два назначены собственно для хозяина и его гостей. Эти два помещения очень красивы, а вид с их балконов на широкое озеро, на многие острова и убегающие вдаль берега, на клокочущую подле своего истока Вуоксу относится, бесспорно, к лучшим, типическим финляндским видам. Это — русский поселок с его радушием и гостеприимством.
Отъезд на Иматру последовал ровно в девять часов утра; до дороги, ведущей к Иматре, пришлось ехать на пароходе, а затем пять верст пути сделано в экипаже.
Иматра была известна издревле, и еще певец «Калевалы» говорит о Финляндии: «В моем отечестве три водопада, но ни один из них не сравнится с Иматрой, образуемой Вуоксой». Не может быть сомнения в том, что Иматра отнюдь не водопад, а водоскат, быстрина, пучина, имеющая много грандиозного и совершенно исключительная для Европы, если не считать некоторых финляндских и олонецких собратьев её, менее значительных.
Виды на Иматре
Название водопада, во всяком случае, неудачное, которым могут обидеться, не говоря уже о Шафгаузенском, соседние настоящие водопады Нарвский и Кивач. Нет города на свете, который имел бы по соседству столько водяных чудес, как Петербург: Иматра, Нарва и Кивач близки к нему.
Задолго до того места, где волны Вуоксы, весьма быстрые и широкие, спираются в узкое, с пологими боками ущелье водоската Иматры, уже бурлят они и клокочут, как бы подготовляясь к тем адским терзаниям, которым подвергнутся в самой стремнине. Здесь, при ширине потока в 139 футов, на протяжении 2.950 футов по наклонной плоскости скатываются они, а отнюдь не падают, на 63 фута вышины, с тем, чтобы временно успокоиться и в трех верстах ниже, у так называемого Вален-Коски, образовать нечто менее грандиозное, в смысле водяной картины, но более живописное по общей раме и ширине пейзажа.
Если в Нарвском водопаде и Киваче огромные массы воды, падая с утесов вглубь, ломаются, дробятся, крошатся, — в Иматре они распластываются, мнутся, режутся, четвертуются. Там и здесь мучения, пытки; там и здесь ни одно живое существо, даже смелый и могучий здешний лосось, не проходит стремнины живым, не отваживается пускаться в нее и разве только попадает случайно, чтобы исчезнуть без следа. Некоторые врачи уверяют, будто различные страдания людские вызывают различного рода крики, то же и здесь: Нарва и Кивач ревут, гремят, грохочут, гудят; Иматра стонет, свищет, визжит и неистово плачет. Гранвилль рисовал животных людьми и людей животными; если позволено обратиться к подобной же перефразировке природы, то Нарва и Кивач — львы, Иматра — чудовищная, безумная, страдающая змея.
Сохраняя за собой полную самостоятельность, не будучи водопадом, Иматра, по массе воды ее составляющей, величественнее даже Ниагары, не говоря уже о Киваче и Нарве. Вот любопытная сравнительная табличка в футах:
То есть, Иматра низвергает в час почти на 23 миллиона куб. футов воды более, чем Ниагара; можно представить себе размеры свиста, визга и стонов Иматры.
Стенания Иматры слышны за шесть верст. Известны всем камни, обточенные водоскатом и увозимые отсюда путешественниками. По мнению естествоиспытателя Паррота, это окаменелые ракушки; другие мнения, более правдоподобные, видят в них окаменелые глины; это последнее подтверждается еще и тем, что встречаются катышки, окаменелые только наполовину.
Водопад Иматра (после постройки моста)
Над самой Иматрой имеется довольно хорошая и доступная по ценам гостиница, и посещают ее из Петербурга очень многие. Это дело моды, потому что Нарвский водопад, находящийся гораздо ближе, с сообщением самым удобным по железной дороге и без всяких пересадок, не менее живописный, — остается для петербургских жителей как бы terra incognita.
Финляндский поэт Топелиус, описывая Иматру, говорит, что в ней имеются все три момента драмы: борьба, падение и примирение; что, до вступления в жерло пучины, вода Вуоксы обуревается теми же предчувствиями, какие посещали в великие моменты жизни Александра Македонского, Цезаря, Наполеона. «Иматра, — говорит Топелиус, — это настоящая революция природы, низвергающая первобытные силы, заброшенные в полузамерзшую страну, посреди спокойнейшего народа, чтобы пробудить их обоих из забытья». «Эти виды, — продолжает он, — часто уподобляются покоренным нациям, пробивающим себе дорогу к свободе». Фантазия Топелиуса достаточно сильна, так как он видит даже в очертаниях Балтийского моря какую-то сирену, голова которой расположена у Торнео и рассматривает Финляндию; на спине её Скандинавия, края одежды сирены составляют Эстляндия и Лифляндия, а «руки протянуты к России, с угрозой или лаской — неизвестно».
Покинув Иматру, путники проехали до Вален-Коски, откуда, тем же путем, возвратились в Харраку. Отъезд в Выборг на пароходе последовал в два часа. Берега Сайменского озера встретили путешествовавших роскошным летним днем; ландыш и сирень отцвели, но колокольчик, мальва и гвоздика чуть не глушили собой сочную траву, небольших, но тщательно охраняемых,
