В.В.Розанов
В САХАРНЕ
В тускло-серо-голубом платьице, с низким узким лбом, с короткими, по локоть, рукавами, и босая, девушка подходила ко мне навстречу, когда я выходил к кофе, со спичками, портсигаром и пепельницей ("ночное"), и, сблизившись,- нагнулась низко, до руки, и поцеловала руку. Я света не взвидел ("что"? "как"?). Она что-то сказала учтиво на неизвестном мне языке и прошла дальше ("что"? "зачем"?). Выхожу к Евгении Ивановне 1:
- Что это?
Она с мамочкой. Уже за кофе. Залилась смехом:
- Ангелина. Я выбрала ее из села в горничные. Мне показалось - она подходит. В ней есть что-то тихое и деликатное. Крестьянка, но, не правда ли, и немножко фея?
"Немножко"...
Голоса ее ? никогда не слыхал. Она ни с кем не заговаривала. Она только отвечала, когда ее спрашивали,- тем певучим тихим голосом, каким приличествовало. И вообще в ней все "приличествовало". Евгения Ивановна умела выбрать.
- Поцеловала руку? Но это же обычай, еще из старины, когда они были помещичьи. Я оставила, так как обычай ничему не вредит, и для них нисколько не обременителен.
"Не обременителен"? Значит - я "барин"? В первый раз почувствовал. "В голову не приходило". Но, черт возьми: до чего приятно быть "барином". Никогда не испытывал. "Барин". Это хорошо. Ужасно. "Не обременительно". Она же вся добрая, у нее нет другой жизни, чем с крестьянами,- и если говорит, что "не обременительно", то, значит, так и есть. Разве Евгения Ивановна может угнетать, притеснять, быть груба. "Господи!.."
Но я слушаю сердце.
Эта так склонившаяся передо мной Ангелина, так покорная, вся - "готово" и "слушаю",- но без унижения, а с каким-то тупым непониманием, чтобы тут содержалось что-нибудь дурное и "не как следует",- стала вся, "от голых ножонок" до русо-темных волос (ах, на них всех - беленький бумажный платочек),- стала мне необыкновенно миньятюрна, беззащитна, "в моей воле" ("барин"),- и у меня сложилось моментально чувство "сделать ей хорошо", "удобно", "чтобы ее никто не обидел" и чтобы "она жила счастливая". Была "чужая". "Не знал никогда". Поцеловала руку, скромно наклонясь,- и стала "своя". И - "милая". Привлекательная.
Ее недоумевающие глазки в самом деле были привлекательны. Я еще дрожал, когда и в следующие разы она наклонялась
и целовала руку. Но не отнимал. Всякий раз, как поцелует руку,-у меня приливало тепла в грудь.
- Ангелина! Ангелина! - неслось по комнатам. И Евгения Ивановна говорила что-то на непонятном языке ("выучилась по-тутошнему для удобства"). После чего Ангелина куда-то уходила, к чему-то спешила.
Решительно, без Ангелины дом был бы скучнее. Она - как ангел. И неизменно этот робкий и вежливый взгляд глаз.
" - Ангелина! Ангелина!" - Решительно, мне скучнее, когда я не слышу этого несущегося голоса. А когда слышу - "все как следует".
"Домочадцы"?
Она не член семьи, ничто. Кто же она? "Поцеловала руку". Так мало. Евгения Ивановна говорит, что "ничего не стоило". Но во мне родило к этой безвестной девушке, которую никогда не увижу и никогда не видал, то "милое" и "свое", после чего мы "не чужие". Не чужие... Но разве это не цель мира, чтобы люди не были "чужими" друг другу? И ради такого сокровища разве не следовало "целовать руку"? Да я, чтобы "любить" и "быть любимым",- за это поцелую что угодно и у кого угодно.
* * *
"Мы соль земли" 2.
- Да, горькая соль из аптеки. От которой несет спереди и сзади.
("наша молодежь").
Да: устроить по-новому и по-своему отечество - мечта их, но когда до "дела" доходит - ничего более сложного, чем прорезать билеты в вагонах, не умеют. "Щелк": щипцы сделали две дырочки,- и студент после такой "удачи" вручает пассажиру его билет.
* * *
- Сердит. Не хочу слушать лекции.
- Вы на каком?
- На медицинском.
- Как же вы будете прописывать лекарства? Помолчав:
- Я от всего хину.
(студ. забастовки).
* * *
Игорный дом в Храме Божием.
(духовенство и роль его в браке) (еще семейная история в Шерлоке Холмсе).
* * *
Самое семя души нашей сложно.
Т. е. не факты и состояния "теперь" противоречивы; а "из чего мы растем" уже не было 1) "элементом азотом" или 2) "элементом кислородом", а семенем:
- Жизнью.
- Противоречием.
Жизнь есть противоречие.
И "я" хотя выражено в одной букве, заключает весь алфавит от "А" до "V".
В мамочке, однако, этого нет: за 23 года - она одно, и мне кажется это одно - благородным монолитом. Она никогда не изменялась и не могла бы измениться; я думаю, "изменение себя" привело бы ее в моральный ужас и она бы покончила с собой.
И еще я знал 2-3 примера людей "без противоречий" (в себе).
* * *
Не понимает книги, не понимает прямых русских слов в ней, а пишет на нее критику...
Вот вы с ними и поспорьте "о браке". Человек не знает самого предмета, самой темы: и в сотый раз переписывает или "пишет" семинарскую путаницу, застрявшую у него в голове.
И никогда не скажет: "Бедная моя голова". Куда: все они "глаголют", как Спаситель при Тивериадском озере 3, также уверенные в себе.
(читаю свящ. Дроздова 4в "Колоколе" об "Опав. листьях").
* * *
- Вам нравится этот цветок? (Евгения Ивановна).
- Колокольчик?.. Наш северный колокольчик?
- Вы не умеете глядеть. Всмотритесь.
Я взял из ее рук. Действительно, несколько другое строение. А главное цвет: глубокий синий цвет, точно глубина любящих глаз женщины. И весь благородный, нежный, точно тянущий душу в себя.
- Я думаю, наши молдаванские хижины красятся особенно охотно в синий цвет в подражание этому цветку. Это - delfinium.
И Евгения Ивановна повертывала так и этак цветок, забыв меня и впиваясь в него.
Небольшие ее глазки лучились из-под ресниц, и вся она лучилась сама какою-то радостью навстречу цветку. Она вообще лучащаяся.
Горькое не живет на ней.
Кислого нет возле нее.
Нет дождя и грязи.
Она вся пшеничная. И этот чистый хлеб "на упитание всем" живет и радуется.
"Счастливая женщина".
Как гармоничен их дом, в окрасках, в величине. Цвета - белый (преобладающий), синий (полоса по карнизам) и темно-зеленый (пол и стены в прихожей, т, е. нижняя половина их, дощатая). В прихожей - соломенники по стенам (предупреждающие трение повешенного платья). Да и золотистый цвет крупной" толстой соломы - прекрасен.
На подъезде - из песчаника 2 "сказочные фигуры": птицы и зверя. С первого взгляда - безобразно, но как это "народные изделия" - то необъяснимо потом нравятся вам, чаруют, притягивают.
Ведь все "народное" - притягивает.
* * *
В собственной душе я хожу, как в Саду Божием. И рассматриваю, что в ней растет,- с какой-то отчужденностью. Самой душе своей я - чужой. Кто же "я"? Мне только ясно, что много "я" в "я" и опять в "я". И самое внутреннее смотрит на остальных, с задумчивостью, но без участия.
* * *
...поправил. Переписала и порвала свое на мелкие-мелкие кусочки и бросила а корзину. Я заметил.
Ночью в 2 часа, за занятиями, я вынул. Сложил. Мне показалось днем, что сказалось что-то удивительно милое, в сущности, к посторонней женщине, говорящей с затруднением по-русски (шведка, массаж).
"Милая дорогая Анна Васильевна1, здравствуйте! Каждый день [в] два часа2 я бываю [душою] с вами. Рука моя3 [опять] тяжелая становится. Очень, очень скучаю по вас. Доехала [в Бесарабию] хорошо, не устала, местность здесь чудная, удобства все есть. Хозяева ласковы, жары [пот] нет, только сильный ветер, что мешает быть на воздухе, но это скоро пройдет. Простоквашу кушаю натощак. Зелени [тоже] много. Стол свежий и легкий. Стул [имею] без слабительного, [желудок и кишки] действуют. Взвесилась. 3 [4] пуда 6 фунтов. Каждую неделю буду взвешиваться. Можно много быть ["одинокой" зачеркнуто] одной, чему я очень рада. Из общих знакомых увидите - если вспоминают меня,- пожалуйста, им привет передайте. Надеюсь вы напишете о себе, где будете [летом жить]. Не забывайте меня, которая очень вам благодарна и [зачеркнуто: любящая вас] уважающая и любящая пациентка
Варвара"
1 Макокен, из Стокгольма"- приехала в СПб. лет 10 назад. 2 Час массажа в СПб., когда приходила Анна Васильевна" 3 "Больная" - полупараличная после удара.
Увидала (проснувшись). Рассердилась:
- Какую ты все чепуху делаешь.
Не ответил. Почему "чепуха"?
Почему выдумывать (повести, романы) - не "чепуха", а действительность "чепуха"?
Мне же кажется, "состриженный ноготок" с живого пальца важнее и интереснее "целого" выдуманного человека. Которого ведь - нет!!!
Все, что есть,- священно.
И как я люблю копаться в этих бумажках, откуда "доброе движение моей Вари к массажистке", никогда не умрет (теперь) через Гутенберга...- которым, пожалуй, только не умели воспользоваться. Нужно рукописно пользоваться печатью,-и тогда она "ничего себе", "кой чему служит".
* * *
" - Посмотрите, коровы: ни одна не пройдет, чтобы не протащить спины своей под этими спустившимися низко ветвями дерев..." (Евгения Ивановна).
Я ахнул: "В самом деле". Ведь и я это замечал, но никогда себе не выговорил, а почему и не знал. Но действительно: вверху, против окон, по плоскогорий) проходили коровы, и так "любовно" что-то было у них, когда сучья почти скребли у них спину или ветви хлестали ее. Между тем деревья были в линию, и коровы могли бы пройти без "этого"... "некоторого затруднения". Они пролезали под ветвями - явно.
