Ирина Радунская - Крушение парадоксов

Слова «мазер» и «лазер» знакомы нам уже десять лет. О них теперь знают не только ученые. Не только журналисты. Но даже школьники.

Всем знакомы и имена Николая Геннадиевича Басова и Александра Михайловича Прохорова — первых ученых, услышавших радиопередачу из мира атомов и молекул. Они заслуженно увенчаны славой, званиями, почестями. Они лауреаты Ленинской премии, Нобелевской. Академики. Герои Социалистического Труда. Руководители не только своих лабораторий, но и прославленного в мировой науке Физического института имени П.Н. Лебедева Академии наук СССР.

После выхода в свет моих первых книг о драматической истории создания мазеров и лазеров — «Безумные» идеи» и «Превращения гиперболоида инженера Гарина» — я с сожалением думала о том, что теперь надо переходить к другой теме, ведь пришел конец одной из самых волнующих страниц истории науки.

Я считала, что Басову и Прохорову в квантовой радиофизике уже нечего делать. Как наука она явно завершена. Их же трудами она из охапки парадоксов, курьезов, загадок превратилась в рычаг техники и промышленности. И ничего таинственного в ней не осталось...

Меня беспокоила судьба моих героев, и вот спустя несколько лет я снова в знакомых мне лабораториях! Что же я увидела?

Молодые ребята, пришедшие к Басову и Прохорову прямо со школьной скамьи, которых несколько лет назад можно было безбоязненно называть Коля, Наташа, Витя, стали кандидатами, докторами наук. Сами Басов и Прохоров уже не хлопочут в маленькой комнате вокруг одного прибора — за их плечами огромные самостоятельные коллективы.

А мазеры и лазеры сделались не только орудием техники, но и скальпелем науки. И они помогли обнаружить столько неожиданных явлений, что ученым впору собрать все свои знания и силы, чтобы ринуться на штурм самых глубинных свойств материи, о которых до появления мазеров и лазеров они и не подозревали.

Оказалось, самое интересное только начинается...

Кто знает, вращающаяся ли палочка, трущаяся о сухую чурку, или огниво, кресало и трут были первыми средствами получения огня, освободившими наших пращуров от необходимости постоянно поддерживать огонь, подаренный им природой. Для нас важнее то, что люди научились заимствовать огонь от Солнца. Они применили для этой цели стеклянные сосуды, наполненные водой, или отшлифованные в виде зерна чечевицы прозрачные кристаллы кварца. Они пленили свет. Смена дня и ночи, жар Солнца и блеск Луны, сполохи молний и свет костра! Человек не мог не думать о свете.

Эвклид, создатель геометрии, написал и первый труд, посвященный свету. В его «Оптике» сформулирован закон, определяющий поведение световых лучей, закон отражения света от зеркал: угол падения равен углу отражения.

Люди пользуются этим законом более двух тысяч лет. Еще раньше стало ясным, что свет распространяется по прямой. У Эвклида луч света служит символом прямой линии. Понадобилось столетие, чтобы убедиться в том, что «закон природы», сформулированный человеком, может быть нарушен.

Земляк Эвклида — Птолемей учитывал искривление лучей света в атмосфере при своих замечательных астрономических наблюдениях. Но, несмотря на высокую точность измерений, и Птолемей ошибся. Он счел, что угол преломления пропорционален углу падения. Что, впрочем, не сильно отличалось от истины при тех небольших углах, с которыми имел дело Птолемей.

В течение более чем пятнадцати веков те, кого называли учеными, считали, что в оптике все кристально ясно. Ремесленники все лучше и лучше шлифовали линзы для людей, страдавших плохим зрением. Венецианские и голландские мастера комбинировали свои линзы в зрительные трубки, чудесным образом приближавшие отдаленные предметы и обнаруживавшие удивительные детали при рассмотрении близких предметов.

Даже великий Галилей, усовершенствовавший голландскую трубку и направивший свой телескоп на Солнце, Луну и планеты, по-видимому, особенно не задумывался над тем, как эта трубка действует.

Лишь через тридцать лет после того, как Галилей сообщил потрясенным современникам о том, что и на Солнце бывают пятна, а планета Юпитер имеет четыре луны, появилось сочинение под названием «Диоптика». Его автором был французский философ, физик и математик Декарт. Он стремился привести все доступные ему знания в соответствие с общей картиной мироздания, созданной им в результате критического анализа работ предшественников и строгих логических построений.

Мало кто всерьез отнесся к трудам легкомысленного офицера. Репутация автора не располагала к доверию. Декарт после окончания колледжа вел бурную жизнь офицера, участвуя в Тридцатилетней войне, отдавая должное светской жизни. Мало кто знал, что он выкраивал время для занятий философией и математикой.

В тридцать лет он почувствовал непреодолимую тягу к науке. Ему исполнилось тридцать два, когда им были закончены «Правила для руководства ума», изданные лишь посмертно. Деятельность, враждебная схоластике и церковному догматизму, заставила Декарта покинуть родину и поселиться в Голландии, где он прожил двадцать наиболее плодотворных лет, до 1649 года, когда преследования церковников вынудили его переехать в Швецию. Здесь он вскоре умер.

В «Диоптике» Декарт систематизировал сведения об оптических явлениях, пришедшие почти неизменными из глубокой древности. Все они были чисто описательными. Он же стремился вскрыть причины явлений и отыскать в них внутренние закономерности. Декарт полностью отрицал возможность действия на расстоянии. Он был убежден, что всякое действие передается через давление и толчки. Никаких других сил в то время никто не знал. Все процессы, с его точки зрения, сводятся к пространственному перемещению тел.

Каждый человек ощущал в жаркий день нестерпимое давление солнечных лучей. Не удивительно, что Декарт считал, что свет — не что иное, как передача давления от источника через особую тонкую среду, заполняющую все пространство. Древние ученые приготовили слово, подходящее в качестве названия для этой среды, — «эфир». Так эфир вошел в науку. Декарт описал механические свойства среды, способной, по его мнению, передавать давление с бесконечной скоростью на любые расстояния.

Декарт включил в «Диоптику» наряду с законом отражения света, пришедшим от Эвклида, и закон преломления света, открытый им самим за семь лет до выхода его книги. В то время не было принято спешить с опубликованием открытий, даже таких, которые опровергают закон великого Птолемея, считавшийся неоспоримым свыше полутора тысяч лет. Впрочем, впоследствии оказалось, что голландец Снеллиус установил тот же закон опытным путем за девять лет до Декарта и вовсе не счел нужным его опубликовать.

— Ну и порядки, — сказал один из моих знакомых физиков, прочитав это место рукописи, — теперь я вижу пользу изучения истории науки. А ведь мы негодуем, когда редакция журнала задерживает наши заметки на лишний месяц! — Подумав немного, он добавил: — Не понимаю, почему в учебниках этот закон все же называется законом Снеллиуса. Ученый работает не для себя, глупо держать полученные результаты под спудом. Они принадлежат людям. Их необходимо публиковать!

Да, не те времена, не те и песни. Другой темп, иное отношение к науке и ее творцам. В то время наука лишь медленно набирала темп после мертвящего застоя средневековья. Прошло еще около тридцати лет до следующего шага, когда Гук в своей «Микрографии» объяснил свет быстрыми и очень малыми колебаниями, проходящими через эфир на наибольшее вообразимое расстояние за наименьшее вообразимое время. Гук уже знает, как объяснить происхождение радужных цветов, когда белый свет проходит через призму. Он заново выводит закон преломления Декарта — Снеллиуса и говорит, что угол преломления зависит от цвета.

Впрочем, он должен был и это знать из книги Декарта «Метеоры», в которой дано объяснение механизма возникновения радуги: первая радуга появляется в результате двукратного преломления и одного отражения света в капле, а вторая радуга есть результат двух преломлений и двух отражений. Декарт даже подтвердил свою теорию опытом по преломлению света в стеклянных шарах.

Однако не в характере Гука было ссылаться на чужие результаты.

Лишь через четверть века после «Микрографии» вышел из печати «Трактат о свете» Гюйгенса. Труд вылеживался в виде рукописи целых двенадцать лет. Однако открытия, сделанные Гюйгенсом, были столь важными, что быстро стали известными. В то время ученые охотно переписывались между собой.

Гюйгенс ввел в науку световые волны как упругие возмущения, распространяющиеся во множестве чрезвычайно малых и весьма жестких сферических частиц эфира, проникающих сквозь все тела. Он также выдвинул общий принцип, позволяющий путем геометрических построений определить направление распространения любого волнового процесса.