В Коковцев - Из моего прошлого 1903-1919 годы (Часть 3)

Из книги - Граф В.Н. Коковцов "Из моего прошлого"

воспоминания 1903-1919

Старая орфография изменена.

ТОМ I

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Государственная Дума первого и второго созыва

1906-1907.

{179}

ГЛАВА I.

Штурм власти, как лозунг деятельности первой Думы. - Ответный адрес Государю и отказ Государя принять думскую депутацию для вручения адреса. Постепенное превращение первой Думы в очаг открытой революционной пропаганды. - Телеграммы губернаторов с мест о брожении, вызываемом этой пропагандой. - Солидарная оценка положения правительством. - Защита правительством трех основных положений, разрушения которых добивалась первая Дума. - Правительственная декларация. - Моя беседа о ней с Государем. - Прием, оказанный ей в Думе, и принятие Думой формулы перевода, закрепившей разрыв с правительством. - Выжидательная тактика Совета Министров. - Мои выступления в бюджетной комиссии и общем собрании Думы.

Я не пишу истории моего времени и не стану останавливаться подробно на том, что произошло за короткий период существования первой Государственной думы. Все это давно известно по самым разнообразным источникам. И здесь, как и во всем, что составляет предмет моих записей и воспоминаний, я хочу говорить только о том, что касается лично моей деятельности и моего участия в пережитых событиях.

Bce прекрасно знают о том, как с первого же дня после открытия Думы Товарищем Председателя Государственного Совета Э. В. Фришем и выбора Президиума с подавляющим единодушием, подготовленным задолго вожаками всего оппозиционного движения в лице вошедших в состав Думы, членов кадетской партии и ее закулисных руководителей, в лице центрального комитета партии, которые и были истинными хозяевами положения до самого дня роспуска Думы, началась осада правительства, штурм его и стремление смести все, что было создано за полгода деятельности правительства Гр. Витте, и заставить власть {180} принять предложенный партиею новый чисто парламентский государственный строй. Все это перешло уже на страницы истории недавней нашей разбитой жизни, и мой рассказ не внесет ничего нового и создаст разве только лишний повод обвинить меня в односторонности освещения.

Достаточно напомнить только, что уже в первом заседании 27-го апреля, тотчас после почти единогласного избрания Муромцева на должность председателя Думы, Петрункевич произнес речь о необходимости амнистии политическим заключенным. Через день, 29-го апреля, в речи его об ответном адресе Государю на Его приветствие, ясно выразилась вся основная тенденция этого ответа, а Заболотный произнес речь о необходимости включить вопрос об отмене смертной казни в ответный адрес, и затем через четыре или пять дней после того в двух заседаниях 2-го и 4-го мая разом выявилась вся тенденция Думы относительно того, что принято называть "штурмом власти", так как в этих двух заседаниях выразилось все, что первый состав Думы выставил лозунгом своей деятельности. Не стану приводить подробного перечня всех затронутых вопросов, так как все это увековечено в протоколах Государственной Думы первого созыва и вошло в качестве программы в ответный адрес Государю.

Напомню только, что тут же было заявлено и о необходимости немедленного увольнения правительства, как не пользующегося доверием народа, и о замене его правительством, ответственным перед народными представителями, и об упразднении Государственного Совета и введении у нас однопалатной системы, о принудительном отчуждении частновладельческих земель, и о даровании всевозможных свобод, и о коренном преобразовании "на демократических началах", чуждых всякой опеки правительства, земских и городских учреждений, и о преобразовании всей налоговой системы, и об удовлетворении отдельных национальностей, и о преобразовании народного представительства на началах всеобщего избирательного права и, об амнистии политическим заключенным и т. д.

Составленный на этих основаниях всеподданнейший адрес Государю, на самом деле давно уже изготовленный вне стен Государственной Думы, принят был почти единогласно всем составом Думы и таким же большинством, под гром рукоплесканий, не допустивших никаких возражений и даже изложения самых осторожных замечаний, разрешен вопрос о посылки особой депутации, которая должна была вручить Государю {181} этот адрес. Нашлось всего пять или шесть членов Думы, с Графом Гейденом во главе, которые хотели принять более осторожную форму в испрошении аудиенции, но их голос был заглушен криками и страстными возражениями, и им не осталось ничего иного, как заявить свой письменный протест.

На этой почве - форме поднесения адреса Государю - конфликт с правительством разгорался уже нa другой день после вотума о посылке депутации.

6-го мая председатель Думы представил Государю заявление Думы. В тот же день представления Муромцева передано было Горемыкину, я уже 8-го мая последний уведомил письмом председателя Думы, что депутация принята не будет, и адрес должен быть доставлен Председателю Совета Министров, который и представит его Его Величеству.

С этого дня нужно считать, что конфликт между Думою и Правительством и даже самим Государем принял уже окончательную форму, и каждый следующий день только углублял и расширял его.

Стоит только припомнить речи, произнесенные в Думе по поводу письма Горемыкина, стоит только перечитать все, что говорилось во все последующие дни по всякому поводу, и какие проекты законов вносились со всех сторон по предметам, намеченным в ответном адресе, какие петиции поступали в Думу со всех концов России, и какими аплодисментами принимались самые крайние из этих проектов, чтобы видеть ясно и без всякого предубеждения, что Дума становилась день ото дня настоящим очагом открытой революционной пропаганды, для прекращения которой у правительства не было никаких законных способов, кроме того, который напрашивался сам собою с первой же минуты.

Окончательным проявлением этого революционного состояния Думы был исторический день 13-о мая, когда правительство внесло в Думу свою декларацию. Этот день и то, что ему предшествовало, особенно памятен мне, и все эти мельчайшие подробности стоят и сейчас живо перед моими глазами.

Начиная с самых последних чисел апреля месяца, Горемыкин почти через день собирал у себя на Фонтанке, в доме Министра Внутренних Дел, куда он тотчас же по своем назначении переехал с Сергиевской улицы, по вечерам Совет Министров. Я жил в ту пору на казенной даче на Елагином острове, Столыпин поселился на Министерской даче на Аптекарском острове, чтобы дать возможность Горемыкину {182} занят дом у Цепного моста.

С первых же дней нашего общего назначения между мною и Столыпиным установились самые добрые отношения, и он поминутно звонил мне по телефону по самым разнообразным поводам, а когда я в виду наступившей жаркой в тот год погоды в первые же дни мая перебрался на дачу, чтобы дать возможность освободить мою квартиру на Сергиевской, пока будет приведена в жилой вид остававшаяся пустою министерская квартира на Мойке, он часто просил меня заезжать к нему на Аптекарский остров, при возвращении моем из города. Часто мы вместе с ним ездили на его паровом катере и на вечерние собрания Совета Министров к Горемыкину. Нужно сказать, что главным предметом, как моих бесед с Столыпиным, так и всех наших разговоров в Совете были доклады Столыпина о телеграммах губернаторов с мест о том впечатлении, которое переживалось в губерниях от речей в Думе. Все они единогласно говорили об одном - о нарастании революционного подъема и об отсутствии способов бороться с ним. Были прямые указания на то, что губернаторы не могут ручаться за поддержание порядка и предупреждают о возможности самых крайних последствий.

Говорилось также и о брожении охватывавшем низшую чиновничью среду, и почти отовсюду доносилось о том, что успокоение, наступившее было после, подавления Московского восстания, переходит. в проявления прямого революционного брожения, которого нельзя устранить никакими мерами, потому что власть совершенно дискредитирована в глазах населения, и общее внимание обращено только на Думу, и на местах не знают, какое положение займет правительство в явно нарастающем столкновении с новым народным представительством.

Эти почти ежедневные и многочисленные донесения губернаторов, разумеется, тотчас же становились известными Государю, как из докладов нового Министра Внутренних Дел Столыпина, так и из донесений Горемыкина, который посылал Государю почти ежедневно копии наиболее характерных донесений с мест. Иначе, разумеется, и не могло быть. Не могло правительство скрывать от Государя того, что ему было известно и о чем доносили ему люди вполне уравновешенные и имевшие служебный опыт. Нужно иметь в виду, что эти донесения не только не сгущали красок действительности, но чаще всего, ослабляли их, а было не мало и таких. случаев, о которых правительство узнавало от губернаторов гораздо позже того, что ему приходилось узнавать из других источников, а иногда и просто из газет.