Александр Вельтман - Аттила — царь русов

В изследования о первобытных населенцах Германии неизбежно должны были войдти и соображения о временах Аттилы. К этому великому явлению V-го века, которому поклонился и гордый Рим в ноги, мы приблизились с противоположной стороны пути Г. Венелина; но вполне сошлись с его главным взглядом, обличающим укоренившияся ложныя понятия о происхождении и значении в Истории, так называемых, Hиnni.

Новое произведение Тьерри «Histoire d’Attila», увенчало труды Запада по этому предмету; но без малейшаго испытания, прочно ли основание, на котором они воздвигнуты. При всей воображаемой непогрешимости приговора историков в деле о происхождении Гуннов, еще не решено: верить ли Амману, который при описании возстания Гуннов на Готов, со стороны Востока, не затрудняется соседям Алан[1] приписать имевшияся сведения о безобразии Заволжской Торгоутской Орды; или верить Иорнанду, который сообщает тайну происхождения Гуннов, по преданию (ut refert anliquifas), отзывающемуся и обычнoй малороссийскои поговоркой[2], и сказками о происхождении СкиФов и Сарматов. Мы в этом случае скорее верим Иорнанду, тем более, что его сведения почерпнуты частию из Русских волшебных сказок. По Иорнанду, главным виновником причины нарождения Гуннов, был Филимер[3], сын Гандарика великаго, конунга Готов. Не изгони он из среды своего народа некоих ведьм (quasdam magas mulieres), называемых, правильно, или ошибочно Aliorumnes и Aliorunes, Гунны бы не существовали. Но он изгнал их в пустыни, и это изгнание пало не только на главы Готов, но и на многия главы Истории, в которых упоминается о великом переселении народов. Ведьмы, как мы увидим ниже, переселились именно на Черторыю, при Чертовом беремище, и пленили собой враждебную Готам силу. Иорнанд утвердительно говорит, что вражья сила, бродя по степям (spiritus immondi per eremum vagantes), сочеталась с ведьмами и произвела на свет то зверское племя, которое сначала было очень ничтожно и принадлежало к числу людей, только по имени, означающем словеных[4].

Это сказочное предание, как мы уже заметили, напоминает и повествования Геродота о СкиФах, произшедших от союза Иракла с русалкой Эхидной, полудевой, полурыбой, и о Сарматах, произшедших от сочетания благорожденных (έλευΟρων) Скифов с Амазонками (Άμαζόνες). Кто такия были эти щитоносныя девы или жены, по Готски kwane, близия соседки с Άλαζώνες, в земле которых протекали Тирас и Гипанис, это определить время, если только Иорнандовския Aliorunes не образовались из Άμαζόνες; но Птоломей изгнал и Άμαζόνες и Mελάγχλαtνοt с приднепровья и поместил вместо их Άμάδοxοt и Άμαξόbtοt.[5]

Странно верить в существоваше Амазонок; но нельзя же и не верить, зная что История полна метаморфоз. В иносказательных преданиях часто скрывается истина, как святыня от изуверов, и как сокровище от хищников.

Г. Тьерри, отвергая неестественное, счел более благоразумным верить естественному, хотя ни на чем не основанному, происхождению белых и черных костей победоносных дружин Болемира и. Аттилы от костей Монгольских.

Вместе с этим положением является неизбежно новое: движущаяся картина давления народов, от густоты населения в неизмеримых пустынях Сибири: «Les nations Finnoises fort espacées à I’Ouest et au Nord, mais nombreuses et compactes a I’Est autour du Volga et des monts Ourals, éxerçaient sur le Germain et le Slave une pression dont le poids se faisait déjà sentir a I’empire Romain.»

Подобное давление компактнаго Чудскаго населения на Славян, Славян на Германов, Германов на Галлов, и Галлов на Римлян, не уступает Скандинавскому разсаднику безчисленных народов, и напоминает сказание о том, как Александр Великий заключил в горах за Лукоморьем вси сквернии языци, и что пред кончиной мира они изыдут на пагубу его. По Тьерри, следовательно, предсказание совершилось в V столетии, когда Римский мир (urbs — orbis) пал от этих заключенных варваров, прорубивших горы и нахлынувших на Rоmа invicta, Rоmа aelerna.

Отстраняя однако же некоторые размахи красноречивого пера г. Тьерри, не льзя не сознать высокаго достоинства труда его, в отношении увлекательного обозрения исторических, легендарных и поэтических преданий об Аттиле.

Предупрежденные им в высказанном удивлении пред подобным лицом Истории, как Аттила, мы однакоже удивляемся ему не так как выходцу из степных улусов, но как Русскому Великому князю, свергнувшему Готское иго с Славян, как великому полководцу, разбившему в прах соединенныя силы Римлян и Визиготов на полях Каталаунских, как царю (βασiλεύς), который заключал письменные договоры с просвещеннейшими державами того времени, и к которому явился на поклон сам Папа Леон, в полном облачении апостольского наместника, сопровождаемый всем духовенством Рима и посольством Императора Валентиниана. Положим, что Аттила был варвар в Греческом смысле, т. е. язычник; но варвар политик, который прежде чем брался за opyжиe, состязался переговорами; варвар, по сознанию просвещенных врагов своих, мудрый в советах, снисходительный к просьбам, верный в данном слове.[6]

В отношении пространства владычества Аттилы, верховный властитель Норики, Комит Ромул, бывший при нем послом Рима, говорил: «Никто из царствовавших до сих пор над Скифией и над иными странами, не совершал столько великих дел и в столь короткое время, как Аттила… Его влaдычество простирается на острова, находящаяся в Океане, и не одни Скифы платят ему дань, но и Рим.»

Аттила однакоже не ходил войной на Германию, не только за море, на острова Океана; какое же имел он право на это преобладание, кроме обычнаго «и быст Самодержец земли Русской», простиравшейся на все пространство населения племен Славянских, на суше и на островах. В то время Русь, изрубленная на части Римлянами и Готами, быстро срослась в единое тело: стоило только полить ее живой и мертвой водой.

Грек, женившийся и поселившийся в Скифии, коротко и ясно описал Приску быт народа во время Аттилы: «Здесь каждый владеет спокойно тем, что у него есть, и никому не придет в голову притеснять ближняго.»

Правдивый Приск не утаил коварнаго поступка Феодосия, который хотел, чрез своего эвнуха Хрисафия, подкупить приближеннаго к Аттиле вельможу, чтоб он извел своего государя. Приск не утаил даже слов Аттилы, которыя он поручил сказать Императору: «Феодосий высок по породе своей, знаменит по происхождению; Аттила не менее высок и знаменит по своему роду; но Аттила, наследовав монархию от отца своего, вполне сохранил достоинство; а Феодосий потерял это наследственное достоинство, не только потому, что согласясь платить дань Аттиле, соделался его рабом; но еще более потому, что как раб неверный и злой, задумал строить ковы господину своему, поставленному над ним небом и судьбой.»

Подобныя черты величия дали бы право и дикарю Монголу встать на ряду с великими просвещенных стран; но г. Венелин, первый, обличив искажение преданий, сказал, что Аттила был царь Руссов, а не Ноин Калмыцкий; и следовательно (ст. 10) большая разница смотреть на него, как на необъятный метеор, или как на величественную комету, которой путь можег быть вычислен и определен, и которой явление может рано или поздно повториться для Европы.

Что Аттила имел своих историков в современных ему гавлярах (?неразб), воспевавших подвиги славных (?неразб) Князей и его собственную славу, то это несомненно из посольских книг Приска; но не века и не перевороты в судьбах лишили Pyccкий народ памяти о слав прошедшей: он сам стерт ее, когда Христианская религия, водворенная красным cолнцем России, отнесла и земную славу к славе Единаго. И нигд, в устах певцов славы, не заменилась так добровольно витязная песнь песнию духовной.

Это составляет главную причину, что из времен язычества Славян и Руссов сохранилось только то, что по отношениям, или случайно, вошло в предание соседних народов. Но у всех исконных дипломатических друзей правда не сходила с языка. Г. Тьерри сознается, что «еслиб Аттила попал под перо Данте, то певец Ада возвел бы ужасное величие его до размеров страшных для воображения;» особенно пользуясь произведениями кисти и пера художников Италии: «Questo Attile flagellum Dei, avea lа testa calva, e gli orecchi a modo di cane.»