В действительности все обстоит совсем не так, как на самом деле.
Станислав Ежи Лец
Всего через год с небольшим исполнится девяносто лет с той морозной ночи, когда в Петрограде (уже не Санкт-Петербурге), во дворе Юсуповского дворца сухо затрещали пистолетные выстрелы и к воротам бросились встревоженные городовые, и очень быстро оказалось, что это убивали Григория Распутина.
Несмотря на прошедшие девяносто лет, полной ясности в этом деле нет до сих пор. Так случается довольно часто, и не только в России. До сих пор продолжаются жаркие споры о самом Распутине. Святой? Шпион? Примитивный авантюрист? Сексуальный маньяк? Оклеветанный праведник? До сих пор нельзя быть уверенным, что в ту ночь в Юсуповском дворце все обстояло именно так, как рассказывали участники убийства более того, как читатель увидит впоследствии, нет даже уверенности в том, что именно эти люди были убийцами…
Особых сенсаций и поражающих впечатление разоблачений я читателю не обещаю хотя, смею заверить, кое-какие весьма интересные вещи по своему обыкновению старательно извлек из забвения.
Дело в том, что эта книга не только о Распутине. После долгого изучения исторических трудов, мемуаров и прочего я пришел к твердому убеждению, что убийство Григория Распутина вовсе не было, так сказать, единичной акцией, оторванной от исторического процесса, от политических и дипломатических интриг. Вовсе даже наоборот…
Оказалось - и, думается мне, читателя удастся убедить в том, что смерть Распутина стала, собственно говоря, завершением продолжавшегося более пятидесяти лет процесса, который для Российской империи, безусловно, стал путем к пропасти…
Во-первых, начиная с середины 70-х годов XIX века российские монархи, военные, дипломаты, государственные деятели вполне сознательно и целеустремленно (хотя и не всегда отдавая себе отчет, к чему приведут их действия) вели страну к ухудшению отношений с Германией. Ухудшение ширилось, превращалось во враждебность, вражда вылилась в прямые военные действия с трагическим финалом для обеих империй. Хотя существовала реальная возможность именно такого финала избежать, верх взяли сторонники союза с Англией и Францией старыми историческими соперниками России, всегда использовавшими нашу страну в своих практических целях.
Во-вторых, после смерти Николая I, последнего российского императора, в своих отношениях с Европой руководствовавшегося исключительно рационализмом и государственной выгодой, в нашей стране зародилось, оформилось, окрепло и овладело умами этакое романтически-идеалистическое направление. Речь идет о так называемом «славянском единстве»: совершенно ложной, хотя и чертовски красивой теории, по которой Россия, наплевав на реальную политику, стратегию и тактику, должна была руководствоваться в первую очередь «защитой братьев-славян». Которые, согласно той же теории, якобы только и мечтают о том, чтобы слиться в единое государство под главенством России. Или, по крайней мере, питают к России столь же пылкую беззаветную любовь, что и она к «братушкам».
Это была совершеннейшая иллюзия, мираж, призрак, не имевший ничего общего с реальным положением дел. Но в России очень долго мало того, что верили в эту оторванную от жизни теорию, выдуманную безответственной интеллигенцией, еще и старательно строили свою политику в соответствии с ней. Что в конце концов и привело к краху. Слившись воедино, обе вышеназванных тенденции — безоглядная романтическая любовь к «братьям-славянам» и целеустремленное разжигание вражды с Германией и привели к самой что ни на есть масштабнейшей трагедии.
На этом пути, задолго до выстрелов в Распутина, случались и другие убийства, людей гораздо более знатных, высокопоставленных, уже не простых мужиков, а государственных деятелей, политиков, наследников трона. Рассматривать их следует не каждое в отдельности, а как эпизоды процесса, о котором я только что говорил - и гибель двух австралийских эрцгерцогов, и загадочное убийство Столыпина, и смерть французского вождя социал-демократов Жореса. Что я и постараюсь сделать обстоятельно и подробно.
Я вовсе не собираюсь ставить историю предшествовавших Первой мировой войне пятидесяти лет с ног на голову. Просто-напросто попытаюсь доказать, что в России, как и в других странах, будущих активных участницах бойни, шла точно такая же борьба меж «голубями» и «ястребами» - о чем у нас предпочитают стыдливо не упоминать. Попытаюсь доказать, что иные «славянские братья» на деле оказались еще более страшными врагами России, чем «коварные тевтоны» и «неблагоприятные австрияки». Наконец, постараюсь убедить читателя, что иной путь развития событий все же существовал.
Между прочим, Распутина убили еще и за попытку переломить ход событий в сторону мира и покоя. Безусловно, сам он, как и многие другие участники событий, и не подозревал, что оказался вовлечен в интригу, начавшуюся задолго до его рождения. Что убившие его пули, фигурально выражаясь, были отлиты за много лет до выстрелов в подвале Юсуповского дворца.
Но именно так все и обстояло. Григория Распутина - как и кое-кого другого — настигли именно выстрелы из прошлого…
А потому начнем мы издалека. От времен Николая I.
Глава первая.
Каторжник зимнего дворца
1. Его Величество, самодержец всероссийский
Николаю I не везло не то что на добрые слова, но даже на беспристрастную и объективную оценку его деятельности. И дело тут, разумеется, вовсе не в «светских пропагандистах». Задолго до самого их появления на свет - и еще при жизни Николая его с превеликим пылом принялись поносить всевозможные «передовые» и «прогрессивные» виртуозы пера. Именно в те времена как раз и народились на свет «певцы прогресса и либерализма», и всяк из них считал, что на свете существует только два мнения: его и неправильное. Вроде небезызвестного господина Герцена: жил-был на свете юноша, не отмеченный, прямо скажем, особенными талантами, как ни бился, не смог себя приспособить ни к чему путному. Но поскольку с младых лет почитывал умственные книжки и витийствовал в кругу таких же бездельников, то в конце концов сдернул за границу - и там, в эмиграции, долгие годы увлеченно критиковал, критиковал и критиковал все, что в России ни делалось. Как это обычно бывает с такого рода публикой, собственных рецептов не предлагал - это малость потруднее, чем брюзжать. К нему присоединился столь же никчемный тип по фамилии Огарев, и эта парочка (по некоторым источникам, связанная не только «борьбой против тирании», но и гомосексуальными отношениями), стала главными закоперщиками кампании по очернению императора Николая. Впрочем, последователей хватало…
Как только государя Николая Павловича не честили! Он представал и тираном, каких свет не видывал, и сатрапом покруче персидских, и «жандармом Европы», дня не способным прожить без того, чтобы не затоптать сапогами проклюнувшийся где-то в Европе росток свободомыслия и демократии…
Олицетворение реакции, душитель всего передового и прекрасного, тупой солдафон! А в завершение выдумали, будто при жизни государя подданные именовали «Николаем Палкиным» - хотя ничего подобного не замечалось, эту идиотскую кличку выдумали уже при следующем царствовании лохматые нигилисты и их страхолюдные девицы в синих очках (тогда в знак приобщенности к прогрессу и либерализму принято было носить лохмы и синие очки). Чтобы прохожие издали узнавали и плевались потихоньку.
На самом деле реальный государь император Николай Павлович бесконечно далек от этого карикатурного образа. Человек был незаурядный.
Что он блестяще доказал 14 декабря 1825 года к общему несказанному удивлению. Поскольку до смерти Александра I никто и предположить не мог, что трон достанется Николаю, все окружающие простодушно полагали, что наследником числится Константин, не знали о тайном завещании, где все было изложено как раз наоборот. А потому Николая никогда не учили чему бы то ни было, относящемуся к государственным делам и управлению державой. Никогда и ничему. Единственное, что ему отвели - пост командира лейб-гвардии саперного батальона (из которого, кстати, Николай сделал первоклассную воинскую часть, и именно этот батальон сорвал попытку мятежников захватить Зимний дворец, где находилась семья Николая).
Однако в решающий момент, когда все, казалось, рассыпается и рушится, великий князь, которому едва исполнилось двадцать девять лет, проявил неожиданную решимость, энергию и волю. Что было очень и очень непросто: обстановка была сложнейшая, дело не ограничивалось сгрудившимися вокруг «Медного всадника» тремя взбунтовавшимися полками: генералы и высокие сановники вели себя предельно странно, играли какие-то свои, до сих пор неразгаданные игры. Иные (вроде графа Милорадовича) шантажировали Николая практически открыто: мол, не отойти ли вам от трона подалее, ваше высочество, гвардия вас не хочет, и вообще у нас, знаете ли, шестьдесят тысяч штыков под командой…