Вольдемар Балязин - Иван Грозный и воцарение Романовых

Начало правления Елены Глинской

Видный современный историк Р. Г. Скрынников так описывает начало правления Елены Глинской: «Молодая вдова, едва справив поминки по мужу, сделала Овчину своим фаворитом. Позднее молва назовет фаворита подлинным отцом Грозного. Но то была пустая клевета на великокняжескую семью. Овчина рано отличился на военном поприще. В крупнейших походах начала 1530-х годов он командовал передовым полком армии. Служба в передовых воеводах была лучшим свидетельством его воинской доблести. Василий III оценил заслуги князя и незадолго до своей кончины пожаловал ему боярский чин, а по некоторым сведениям также титул конюшего, командующего всей дворцовой конницей и старшего боярина думы. На погребение Василия великая княгиня вышла к народу в сопровождении трех опекунов (Василия Шуйского, Михаила Глинского, Михаила Воронцова) и Ивана Овчины – Телепнева-Оболенского. Простое знакомство с послужным списком Овчины убеждает в том, что карьеру он сделал на поле брани, а не в великокняжеской спальне.

Овчина происходил из знатной семьи, близкой ко двору. Родная сестра его – боярыня Челяднина – была мамкой княжича Ивана IV. Перед смертью Василий III передал ей сына с рук на руки и велел „ни пяди не отступать“ от ребенка. Семья Овчины была связана узами родства с опекуном Михаилом Глинским, но родство не предотвратило конфликта».

Василий Иванович умер 4 декабря 1533 года, и в тот же день тело его перенесли в Архангельский собор. Над гробом еще читали псалмы и служили беспрерывную панихиду, а уже 6 декабря в соседнем Успенском соборе митрополит Даниил венчал на великое княжение его сына, трехлетнего Ивана. Дивно было слышать, как из разверстых дверей стоящих рядом храмов несутся на Соборную площадь и плач об упокоении души усопшего отца, и радостные голоса певчих, возглашающих многолетие сыну.

И опять испуганно шептались москвичи: виданное ли дело – отца еще не схоронили, а сына уже венчают на царство? И предрекали: много погубленных христианских жизней примет на душу великий князь Иван Васильевич, если надевают на него шапку Мономаха под погребальный звон и заупокойные молитвы… И страшная эта примета, как показало будущее, оправдалась с лихвой.

Заговор князей – Дмитровского и Шуйских

Василия Ивановича еще отпевали, а уже вовсю готовился заговор против его вдовы и преемницы. Как и следовало ожидать, борьбу за великое княжение начали братья покойного – Юрий, удельный князь дмитровский, и Андрей, сидевший на уделе в Старице.

Первым попробовал захватить московский трон Юрий Иванович Дмитровский. Он начал с того, что объявил свою присягу малолетнему Ивану Васильевичу недействительной, ибо бояре московские взяли с него эту клятву силою. Кроме того, вопреки вековым обычаям, ему не дали подписать с Иваном Васильевичем договор и, таким образом, «правды не дали».

Конечно же, попытка мятежа Юрия Дмитровского была поддержана и боярскими силами внутри Москвы. Заводилами этой «замятии» оказались друзья и стародавние союзники Юрия – братья Андрей и Иван Михайловичи Шуйские. Братья Шуйские незадолго перед смертью Василия III попытались отъехать из Москвы в Дмитров, но были «пойманы» и оказались в опале.

Как только Василий III умер, братья Шуйские тут же начали готовить мятеж, но никто из бояр и дворян не поддержал их. Через неделю после смерти Василия Ивановича, 11 декабря 1533 года, Юрий, собиравшийся бежать в Дмитров, был «пойман и посажен в стрельнице – одной из башен Московского Кремля – за сторожи». Такая же участь постигла и Андрея Шуйского, просидевшего «за сторожи» до 1538 года, пока Елена Глинская не умерла.

Почему же Юрий Иванович Дмитровский был «пойман и посажен за сторожи»?

Отвечая на этот вопрос, видный историк В. Б. Кобрин в книге «Иван Грозный» писал следующее:

«Сначала великая княгиня на всякий случай заточила в тюрьму брата Василия III – дмитровского князя Юрия Ивановича. Ему очень хотелось стать самому великим князем. Князя Юрия можно понять. Ведь он был всего на один год моложе Василия III. Долгие годы бездетности старшего брата укрепляли его в надеждах самому занять трон. Почему же государем должен был стать его трехлетний племянник? Почему страной будет править иноземка из Литвы, а не он, такой же сын Ивана III, как и его покойный брат? Боярам и митрополиту пришлось запереть дмитровского князя на замок, пока он не принесет присягу, не поцелует крест своему племяннику. Но такую невольную клятву легко объявить недействительной. В свое время дед Юрия – великий князь Василий Темный, свергнутый своим двоюродным братом Дмитрием Шемякой, – тоже поцеловал крест, что не будет искать великого княжения. Но услужливый игумен Кирилло-Белозерского монастыря „снял“ с него клятву. Потому-то Елена Глинская решила не испытывать судьбу, даже не дала Юрию Ивановичу уехать после похорон в Дмитров, а оставила в Москве. Правда, в тюрьме. Там он и умер через три с половиной года».

Претензии Андрея Старицкого

Когда наступил день поминовения по Василию – сороковины, приехал из Старицы другой брат покойного, Андрей. Он попросил Елену убрать из его городов всех великокняжеских ревизоров и пытчиков, но Елена отказалась сделать это, сказав своему деверю в присутствии Овчины, двух своих братьев, их жен и иных гостей, собравшихся за ее столом:

– Я, Андрей Иванович, сирая вдовица. Государство покойным мужем не мне завещано, а сыну моему, великому князю Ивану Васильевичу.

– Что же, прикажешь мне собственные мои грады и земли у несмышленыша просить?

– Подожди двенадцать лет, пока вступит великий князь в совершенный возраст, тогда и проси. А уж ежели тебе совсем невтерпеж, тогда бей челом боярам, кои оставлены покойным мужем моим блюстителями государства.

Сорвавшись, князь Старицкий закричал:

– Мне, Рюриковичу и Палеологу, челом бить?! Мой отец и старший брат – последние великие государи всея Руси! Мой дед был византийским императором! И я стану перед Федькой Мишуриным и Васькой Головиным шапку ломать?

И Андрей Иванович, потеряв всякую степенность, побежал из покоев.

У самой двери настиг его насмешливый крик невестки:

– Захочешь именья да пожитков – поклонишься!

А Овчина добавил, будто нож в спину воткнул:

– Император Старицкий – Андрей Палеолог!

Надежда у обиженного Андрея была одна – крамола и заговор. Первым попытался он вовлечь Глинского, которого вскоре после смерти Василия Ивановича обошли Дмитрий Вельский и Федор Мстиславский, да и тех подмял под себя Овчина, ставший и первым боярином в Думе, и конюшим. Однако на сей раз Глинский на сговор не пошел. Тогда Андрей поехал к своему племяннику Дмитрию Вельскому, но и тот его не поддержал.

А два других его племянника – Семен и Иван Вельские – стали союзниками князя Старицкого. К ним вскоре примкнул наместник Новгорода Великого Михаил Семенович Воронцов и напоследок – все же и Глинский с тремя недавно пришедшими на службу в Москву западнорусскими князьями – Ляцким, Воротынским и Трубецким. Они задумали захватить Кремль, когда Овчина с войсками уйдет на Оку встречать татар.

Был назначен и день мятежа – 25 августа 1534 года.

Последняя авантюра Глинского

В книге В. Б. Кобрина «Иван Грозный» так излагаются события, последовавшие за смертью Василия Ивановича:

«Но борьба за власть только начиналась. Василий III, умирая, особенно рассчитывал на Михаила Львовича Глинского. Обращаясь к боярам, он говорил, что, хотя князь Михайло – „человек к нам приезжий“, бояре должны держать его „за здешняго уроженца“, ибо он государю „прямой слуга“. А самому Глинскому напоминал, чтобы он за малолетнего великого князя с братом и великую княгиню „кровь свою пролиял и тело свое на раздробление дал“. Михаил Львович, опытный государственный муж, думал, что пришло его время, что станет он правителем огромной страны. Но иначе думала его молодая племянница, которая, кстати, нашла себе другого советника-боярина – князя Ивана Федоровича Овчину – Телепнева-Оболенского. Поговаривали, что князь Овчина не только советник, но и возлюбленный великой княгини.

Глинский был крайне недоволен, пытался все же добиться власти, вступил в конфликт с племянницей».

Но Овчина был извещен о задуманном, когда шел он стать на берегу Оки против совершавших набеги крымцев, и, повернув часть войск от Серпухова, повел свой отряд к Москве. Действуя быстро и решительно, он арестовал главных заговорщиков. Елена не пощадила никого. Даже родного дядю, Михаила Львовича, велела оковать многопудовыми цепями и надеть на голову тяжкую железную шапку. Ему не давали есть, а воду подносили, чтобы продлить мучения. И он, семидесятилетний страстотерпец, умер 15 сентября 1534 года – на сороковой день после начала казни.