По заключению западных исследователей, слишком поздно и лишь в ограниченной степени чехословацкая дипломатия тех лет выяснила национал-социалистское происхождение слухов о советско-германских переговорах, распространявшихся в конце апреля 1937 года, не поняв, однако, всей изощренности обвинений против М. Н. Тухачевского. Это видно из того, пишет И. Пфафф, что чехословацкая миссия в Москве самоуверенно объясняла смещение маршала имевшимися якобы у него связями с троцкистами и его «бонапартистским комплексом», что создавало будто бы опасность захвата им власти. Однако уже в июне того же года в позиции чехословацкой миссии в Москве наметился принципиальный поворот. Представительство категорически отвергло официальную советскую версию, согласно которой восемь ведущих военачальников Красной Армии поддерживали тайные связи с германской секретной службой, и квалифицировало весь процесс как извращение правосудия.
В декабре 1937 года на встрече представителей чехословацкой и советской военных разведывательных служб, состоявшейся в Праге, произошло бурное столкновение делегаций по вопросу о вине маршала Тухачевского. При этом представители Чехословакии настойчиво указывали на то, в какой сильной степени чистки ослабили боеспособность и мощь Красной Армии, причем вследствие выдвижения обвинений, которые весь мир считает ошибочными. Советская сторона уклонилась от продолжения дискуссии по данному вопросу, обратив при этом внимание на то, что «документы», обвиняющие Тухачевского, поступили ведь из Праги.
В свете того, что теперь известно, вряд ли нуждается в дополнительных доказательствах все значение урона, который был нанесен Красной Армии. Тем не менее уместно привести один весьма выразительный в этом отношении документ, датированный 9 ноября 1937 года. Речь идет о совершенно секретном докладе заместителя начальника генерального штаба Чехословакии генерала Богумила Фиала, направленном им главе военной разведки. Если сперва Верховное командование чехословацкой армии, говорилось в этом докладе, отказалось воспринять ликвидацию Тухачевского и высшего советского командного звена как тяжелый урон для Красной Армии и на первых этапах чистки было убеждено, что «русская армия переживает мрачный этап, но все еще остается силой большого значения, то наша военная делегация, посланная для знакомства с состоянием обороноспособности Красной Армии, возвратилась с крайне тревожными вестями, превзошедшими самые мрачные ожидания»[49].
«Поток массовых репрессий, — подчеркивалось далее в докладе, — вызывает опасения относительно возможности внутреннего разложения Красной Армии, ослабления ее оперативной ударной силы, ее неспособности вести наступательные действия и в будущем из-за неимения тактического и стратегического опыта у новых молодых командиров, когда в течение одной ночи лейтенанты тысячами становились командирами полков, а майоры — командирами дивизий… »[50]
В то же время если предположить, указывала французская печать, что в руководстве Красной Армии возможны такие преступления, то она может обладать лишь ограниченной боеспособностью. Кроме того, в ней выражались серьезные опасения относительно того, что жизненно важные для Франции военные тайны могли быть выданы Германии, если обвинения в шпионаже правдоподобны. Высказывалось единое мнение, что чистка в армии нанесла тяжелый урон международному авторитету СССР и дала повод для обоснованных сомнений в ценности франко-советского договора.
Спустя два дня после казни восьми выдающихся советских военачальников посол Кулондр посетил наркома иностранных дел М. М. Литвинова, чтобы сообщить ему о том, сколь «плачевное впечатление» произвели на дружественные Советскому Союзу страны «жестокие расправы», и выяснить, как «следует расценивать выдвинутые против осужденных обвинения в шпионаже». Умелый и уклончивый ответ наркома не мог поколебать сомнений Кулондра. Тем более что все аккредитованные в Москве послы были твердо убеждены в том, что чудовищное обвинение в шпионаже не соответствует истине. Они были непоколебимы в мнении, что это обвинение является всего лишь предлогом, с помощью которого Сталин устранил Тухачевского, Якира, Уборевича и других советских военачальников, поскольку из-за своей подозрительности они «показались ему сомнительными», и что «непосредственной или конкретной конспирации никогда не существовало».
Через две недели после этого в беседе с В. П. Потемкиным Кулондр подчеркнул, что Франция, естественно, глубоко озабочена этим делом, и настойчиво добивался получения точной информации, «в какой степени казненные офицеры замешаны в заговоре с Германией»[51].
Такой же точки зрения придерживается и известный американский публицист Дэвид Кан. Обобщая материалы того времени, он пишет, в частности, что в результате массовых репрессий Красная Армия лишилась в среднем одного из четырех офицеров, включая талантливого командира маршала М. Н. Тухачевского и многих других, кто сражался на фронтах первой мировой войны. В итоге, подчеркивает он, Вооруженные Силы СССР оказались обезглавленными, что, видимо, и дало тогда основание Гитлеру заявить: «Русская армия — это не более чем шутка»[52].
«Дело» Тухачевского имело также и международные последствия: оно привело, как пишет Д. Уотт, к тяжелому кризису в отношениях СССР с Францией, к замораживанию франко-советского сотрудничества. Французская общественность не находила никакого оправдания происходившим в Москве кровавым расправам и совершенно не верила обоснованиям приговоров.
Отрицательным образом сказалась чистка в армии и на отношениях с Чехословакией. В конце 1937 — начале 1938 года германский посланник в Праге характеризовал чехословацко-советские отношения после судебных процессов в Москве в целом и в связи с «делом» Тухачевского в особенности ни в коей мере не более интенсивными, а скорее несколько потускневшими. Таким образом, весной 1938 года президент Бенеш оказался перед развалинами «оси» Париж — Москва — Прага, которая продолжала существовать лишь на бумаге, не поняв, в какой значительной мере сам в результате недопустимо некритического отношения к германской фальшивке содействовал подрыву базы для антигитлеровской коалиции, в создании которой сам участвовал. «Вплоть до своего смертного часа он (Бенеш. — Прим. авт.) верил в подлинность подсунутых ему документов, несмотря на все более обидные аргументы его собственных дипломатов и военных, пишет Д. Уотт. — Послать свою полицию за подтверждением от гестапо достоверности материала, там же и сработанного, было актом умопомрачительной наивности»[53].
В результате своих действий в период с февраля по май 1937 года президент Бенеш, как считает И. Пфафф, совершил самую тяжелую ошибку за все время своей политической деятельности. Однако это вовсе не говорит о том, что без его участия не состоялась бы афера, связанная с «делом» Тухачевского.
В доверительных беседах, происходивших в окружении Гитлера, в главном управлении имперской безопасности афера с фальшивкой против маршала Тухачевского расценивалась как одна из самых выдающихся в истории немецкой разведки, и правители третьего рейха не раз похвалялись этим. Руководители ведомства тайной войны, которые стояли во главе этого политического подлога, были уверены, что им удалось нанести тяжелейший удар по боеспособности Красной Армии, вывести из строя наиболее талантливые командные кадры и таким образом обескровить ее.
То, в какой степени была ослаблена Красная Армия, обнаружилось уже в конце 1939 года, когда началась советско-финская война. 30 ноября войска Ленинградского военного округа перешли к боевым действиям. Однако прорвать с ходу хорошо укрепленную «линию Маннергейма» не удалось. Начались кровопролитные изматывающие бои. Эта краткосрочная локальная война стоила нашей стране многих тысяч жизней. Она убедила в низком уровне боеспособности Красной Армии, обескровленной репрессиями и дезорганизованной некомпетентностью наркома обороны, занимавшего этот пост полтора десятка лет. Слабость Красной Армии увидел и Гитлер. В узком кругу высших руководителей рейха фюрер заявил, что Красная Армия обезглавлена. 80 процентов командных кадров уничтожено, она ослаблена как никогда, и нужно воевать, пока кадры не выросли вновь.
Позже гитлеровцы не без оснований усматривали в этом одну из причин тактических и стратегических неудач Красной Армии в первый и особенно начальный период войны, считая, что предпринятая СД акция, позволившая разрушить систему командования за три года до нападения на СССР, была их «первой крупной выигранной битвой против Советского Союза»[54].
