В общем, образованный, не склонный к суевериям и даже не слишком религиозный человек, каким был уже преодолевший свою наивную детскую веру Короленко, тоже подпал под суровое очарование зимнего Севера. И, конечно же, в отличие от крестьянской девочки и священника Верещагина, Короленко не мог бы принять снежные вихревые столбы за великанов-леших. Кстати, именно там, в Вятском крае, леших именовали «долгими»[98]. И во многих иных местностях тоже уверяли, будто леший выглядит как человеческая фигура огромного роста – вровень с деревьями[99].
В стихотворении Александра Блока «Русь» (1906) есть такие строки: «…И ведьмы тешатся с чертями // В дорожных снеговых столбах». В примечании к стихотворению Блок указывал, что «ведьмы и черти в снеговых столбах на дороге… это подлинные образы наших поверий…», приводя ссылку на свою научно-популярную статью «О заговорах и заклинаниях», написанную в том же 1906 г.[100]
В стихотворении П. А. Вяземского «Метель» (1828) обрисована внезапная буря на зимней дороге, когда вдруг становится темно, ничего не видно – «тьма и страх!». Вот тогда и мерещится разное: «Тут выскочит проказник леший, // Ему раздолье в кутерьме: // То огонёк блеснёт во тьме, // То перейдёт дорогу пеший…» Или даже так, если это зимнее приключение затягивается: «Тут к лошадям косматый враг // Кувыркнется с поклоном в ноги, // И в полночь самую с дороги // Кибитка набок – и в овраг»[101].
В газете Приморского района Архангельской области (центром этого сельского района являлся сам г. Архангельск) в 1968 г. был опубликован очерк журналиста и историка Я. П. Кошелева о колхознице д. Красная Гора Домне Николаевне Ипатовой. Она говорила журналисту, что видела лешего: «Еду я из Уны с попутчиками лесом. Зима, холодище – зуб от зуба не доходит. Мы все на одних санях собрались, греем друг друга сказками про нечистую силу. Поудивлялись и разошлись к своим саням. Моя лошадь – последняя. Стала я в угорышек подыматься, а сани как бы кто придерживает. Оглянулась – сзади большой мужик в широченном красном кушаке. У меня и вожжи из рук выпали. А он наклоняется, хочет поднять, да я изловчилась и раньше успела и погнала лошадку во весь-то дух. Мужик-от громко, страшно как заорёт: “Вот поехала, дак поехала…” Легко отделалась. Вот если бы он вожжи у меня перехватил, то завёз бы, откуда и не выбраться. У нас случалось такое…»[102]
У вятского священника Г. Е. Верещагина в другой его работе, опубликованной впервые в 1914 г. в г. Сарапуле, приведён «рассказ школьника Сергея» под названием «Ямщик и людомор и скотомор». Речь в этом тексте идёт о прежних временах, «когда земских ямщиков ещё не было и подводную (от слова «подвода». – В. К.) повинность отправляли натурой». На одной казённой почтовой станции служил ямщиком «холостой парень, который был уже в летах» и – трогательно-реалистическая подробность! – «любил выпивать». Однажды, отвезя какого-то барина до следующей ямской станции, возвращался он обратно лесом. А в ту пору на людях и на скотине свирепствовал мор. И встретил он на дороге старика-странника, «в руке у старика была трость какая-то особенная». Попросил старик у ямщика, чтобы тот его подвёз. Разговорился в дороге старик и откровенно признался, что он послан губить скот и людей ядами. А были те яды у него в трости: «Старик, по просьбе ямщика, показал в трости три винта и сказал, что под одним (винтом) чума для людей, под другим – болезни для скота, а под третьим – губительная зараза для всех животных». Людомор-скотомор пытался агитировать ямщика, чтоб тот помог ему в злодействе. Но храбрец задумал избавить крещёный люд от старика. При ямщике, как обычно, находились ножи топор. Он сказал: «В этом лесу иногда нападают разбойники. Чтобы обороняться от них, я всегда беру с собой ножи топор. Но ножи топор у меня очень тупы. И вот, когда еду один, эти орудия потачиваю, чтобы они были поострее». И он начал их точить, не вызвав подозрений у попутчика. А наточив, «с одного размаха отрубил ему голову». В другой раз этот же парень снова возвращался той же дорогой. И опять он подвёз какого-то старика. «Ехали они много ли, мало ли – увидали бегущую им навстречу собаку». Старик потребовал остановиться, вылез из экипажа, сам обернулся в огромную собаку и в таком обличии загрыз её. После чего, приняв прежний облик, старик объявил оторопевшему ямщику: «Собака эта была коровья болезнь. Если бы я не загрыз её, на коровах была бы страшная болезнь чума». Проговорив, он исчез. «Ямщик, напуганный такими видениями и приключениями, от своей службы отказался»[103].
В этом рассказе слышны отголоски распространенных в XIX в. слухов об «отравителях» – докторах, поляках и прочих подозрительных субъектах, сходных с традиционными колдунами. Например, во время холерных эпидемий в XIX в. ходили истории о том, как мужик, отправляясь на базар, подсадил на дороге двух сестёр, оказавшихся воплощением холеры. Или как один подвёз бабу, и её инфернальная природа обнаружилась, когда он заметил, что у неё коровьи ноги[104]. Это вполне расхожий фольклорный сюжет. Такой же рассказ, как у Верещагина, записан В. К. Магницким у чувашей. Только там собака прямо названа киреметом – то есть опасным мифологическим персонажем, который известен многим народам Поволжья и Урала[105].
Примечательно, что в приведённой Верещагиным быличке этакие случаи с парнем приключались, один за другим, когда он бывал в пути, да ещё и на одной и той же дороге. Видно, такая уж это была дорога – опасная не одними лишь разбойниками…
В одном заговорном тексте из Полесья говорится о едущем по дороге на клюке «лихе», которое встречается там с барином на коне: «Ехаў барын на кони, // А лихочышче на ковени»[106].
В повести польской писательницы Элизы Ожешко «Дзюрдзи» (1885) рассказывалось о жизни белорусской деревни. Сюжет строится вокруг преступления. Заплутавшие на зимней дороге подвыпившие мужики забили палками жену кузнеца, которую они давно уже считали ведьмой. Там, на вьюжной зимней дороге, им показалось, что это она, ведьма, «водит» их[107].
И вообще всякие приходящие извне на крестьянский мир напасти пробирались как раз по путям-дорогам, где с ними поневоле встречались добрые люди – хотя бы ямщики. Профессиональные путешественники – ямщики – оказывались, так сказать, в группе риска. С ними вечно какие-нибудь приключения случались. Если ужне привидение на дороге являлось, то всегда была совершенно реальная опасность, сбившись с пути, замёрзнуть посреди степи, как о том поётся в популярной народной песне.
В д. Благово (неподалёку от районного центра Кировской области г. Яранска) в первой половине XX в. рассказывали историю о такой вот зловещей встрече на дороге: «Ехал на телеге, запряжённой лошадью, мужик. Смотрит, идёт по дороге женщина по направлению в деревню. У женщины был белый платок, и вся она была в белом. Мужик спросил её: “Куда идёшь?” Она назвала деревню, он предложил её довезти, ведь ехал именно туда. Она села на телегу с краешку. Мужик начал лошадь понукать, а та не трогалась с места. Он начал её стегать, и она пошла еле-еле. Лошадь тихонько идёт, а мужик спрашивает женщину: “Куда идёшь-то?” Она назвала ему фамилию одной семьи, знакомой ему. Сказала, что едет к ним в гости. А в этой семье давно болел хозяин, лежал в доме и не вставал. Мужик с женщиной въехали в деревню, стали подъезжать к дому. Мужик остановил лошадь и хотел сказать женщине, что приехали, вот этот дом. Обернулся, а бабы нигде нет. Нет и нет, он стегнул лошадь, и она резво побежала, а то всё не могла идти. Только отъехал от дома, как из него раздались крики и плач. Мужчина в том доме умер. Мужик потом и спрашивал ту семью: “А кто это к вам приезжал, что за женщина-то?” Хозяйка сказала, что никто к ним в гости не приходил, никого она не видела. Так и решили, что это была смерть»[108].
Таинственная женщина в белом и лошадь, что еле-еле тащится из-за навалившейся на неё небывалой тяжести, – всё это обычные мотивы подобных фольклорных рассказов. Разве что здесь говорится о появлении, так сказать, индивидуальной смерти, а не эпидемии (вроде морового поветрия) или эпизоотии (вроде коровьей чумы). Но и такие особенности сюжета тоже хорошо известны.
По наблюдениям Л. Н. Виноградовой, в славянских народных поверьях о ходячих покойниках (и близких к ним мифологических персонажах: смерти, олицетворённой болезни, ведьмы) можно выделить такой мотив: передвигаться им нелегко, оттого они просят путника подвезти до деревни или даже бросаются человеку на спину, используя его тем самым в качестве средства передвижения[109]. К этому можно добавить, что для насылания на людей и скот порчи, болезни, гибели такие персонажи, по всеобщему убеждению, передвигались по обычным, использовавшимся народом, дорогам. Там и происходили с ними встречи, о которых рассказывалось в быличках. В европейском фольклоре широко распространён такой сюжет: крестьянин подвозит в село холеру или чуму; догадавшись, кого везёт, начинает снимать колесо телеги, и тогда она убегает[110].
