С. Где вы услышали о сибирской язве?
М. Мамочка канадского премьер-министра нашептала мне во сне. Нет ничего тайного, что не стало бы явным, мой юный друг. В разведке на высшем уровне нет места для идеалистов.
Адмирал Дарлан и генерал Сикорcкий
Помимо множества других документов, представляющих большой исторический интерес, в архивах Мюллера имеется также подборка расшифровок личных телефонных переговоров между президентом США Франклином Д. Рузвельтом и премьер-министром Великобритании Уинстоном Черчиллем, перехваченных немцами во время войны.
В 1937 году американская компания AT&T (American Telephone & Telegraph Company) ввела в употребление шифрующее устройство, названное А—3. Данное устройство, шифрующее телефонный разговор на входе и дешифрующее его на выходе, эффективно предохраняло его от перехвата по пути. Система А—3, которую использовали Рузвельт и Черчилль, размещалась в охраняемом здании службы AT&T в Нью-Йорке на Уокер-стрит, 47, а парное к ней британское устройство – в Лондоне.
Немцы знали о том, что Рузвельт пользуется данным устройством, и в 1939 году начальник почтовой службы рейха, д-р Онезорге, поручил специалисту по связи, Курту Веттерляйну, найти способ расшифровывать переговоры президента. К концу 1940 года Веттерляйну и его группе удалось взломать систему безопасности Рузвельта. В дальнейшем по приказу Онезорге в небольшом прибрежном городке к северу от Гааги была сооружена специальная станция перехвата, занимавшаяся круглосуточным прослушиванием и расшифровкой всех трансатлантических радиотелефонных переговоров. Эксперты анализировали все переговоры с точки зрения их значимости для разведки, после чего весь важный материал переводился в оригинальный английский текст и его отправляли с курьером в военную ставку Гитлера или в Берлин к Генриху Гиммлеру. Гиммлер, в свою очередь, получал немецкие копии и рассылал их по своей организации. Мюллер в качестве начальника государственной службы контршпионажа тоже получал расшифровки некоторых перехватов.
Подавляющее большинство перехваченных транс-атлантических радиотелефонных переговоров между Рузвельтом и Черчиллем носит относительно тривиальный характер. Возможно, приведенный здесь разговор, состоявшийся 29 июля 1943 года, является одним из наиболее исторически значимых.
Июль 1943 года был богат событиями: 43-я и 37-я дивизии США высадились в Мунде в Нью-Джорджии, лидер польского правительства в изгнании, генерал Владислав Сикорский, погиб в авиакатастрофе на британской базе в Гибралтаре, немцы начали наступление на Курской дуге, на Сицилию был сброшен союзнический десант, британские королевские военно-воздушные силы разбомбили Гамбург, уничтожив десятки тысяч мирных жителей, а 25-го числа итальянский диктатор Бенито Муссолини был отстранен от власти в результате дворцового переворота и взят под арест агентами короля Италии.
Теперь, когда один из лидеров оси лишился власти, Рузвельт и Черчилль постановили, что Италия должна выйти из войны и перейти на их сторону. Состоялся интенсивный обмен телеграммами и курьерскими посланиями, и в дополнение к этому состоялась серия личных переговоров между главами союзных держав. Здесь приводится расшифровка первого из таких переговоров, состоявшегося 29 июля.
В тексте расшифровки, подготовленном немцами, «А» обозначает Америку, а «Б» – Британию, и данные обозначения сохранены в переводе. Для большей ясности при публикации были удалены различные указания на шумы при передаче и отдельные искаженные слова.
А. У меня имеются некоторые дополнительные соображения насчет итальянской ситуации, которые мне хотелось бы обсудить с вами. Я размышлял о наших действиях в отношении Муссолини и его конечной судьбе. После того, как он будет передан нам.
Б. Прежде чем изжарить рыбку, ее сначала нужно поймать. У меня нет сомнений в том, что в конце концов он окажется у нас в руках, если только, конечно, они не убьют его первыми или если он не избежит расплаты, покончив с собой.
А. Существует еще возможность, что его могут заполучить нацисты. Где он находится сейчас?
Б. Итальянцы сообщили нам, что в настоящее время он находится под арестом в полицейском управлении в Риме. Они хотят поскорее перевести его в другое место, потому что немцы, похоже, вполне могут неожиданно принять решение усилить свое присутствие в Италии, и Рим логичным образом станет их основной мишенью. Они переведут его.
А. Но они не отпустят его, в смысле не отдадут немцам? В качестве своего рода qui pro quo?[24]
Б. Не думаю. Итальянцы ненавидят немцев, а королевский двор довольно надежно у нас в кармане. Мы имеем все основания быть уверенными, что Муссолини в итоге окажется в наших руках.
А. Но будет ли это разумно, Уинстон? Мы будем принуждены устроить что-то вроде крупного судебного процесса, который будет длиться не один месяц, и даже если сможем его полностью контролировать, это неизбежно приведет к проблемам. А я должен заметить, что многие итальянцы являются по крайней мере тайными поклонниками этого человека. Если мы будем его судить, это может создать проблемы. Исход, естественно, не вызывает сомнений, и в конце концов он закончит жизнь в петле.
Но, однако же, эти суды, а я полагаю, что у нас будет целая куча его жалких приспешников, которых тоже нужно будет судить и казнить, будут длиться бесконечно. Я могу предвидеть, что это дело будет иметь ряд отрицательных последствий.
Б. Разумеется, любое дело имеет свои отрицательные стороны, Франклин. Значит, вы считаете, что его не следует судить? Но что подумают о нашем неуместном благородстве наши друзья в Италии? У меня прекраснейшие отношения с некоторыми элементами итальянского общества, и все они без исключения желают публичного унижения и смерти Муссолини. Безусловно, сейчас не тот момент, когда подобные широкие жесты возможны. Его смерть окажет благоприятное действие и на нацистов.
А. Не могу не согласиться с этим тезисом, но, с моей точки зрения, публичный судебный процесс может косвенно привести к ухудшению ситуации в моей стране. Как я уже сказал, в итальянском обществе существует определенное сочувствие к этой фигуре, и вопрос в том, какую реакцию вызовет здесь подобный суд? Меня беспокоят прежде всего приближающиеся выборы. Судебный процесс, конечно, займет не одну неделю, и чем ближе по времени он будет к выдвижению кандидатур и, в конечном счете, к выборам, тем большую опасность будет представлять охлаждение к нам итальянцев, которые имеют, я полагаю, весьма существенный вес.
Б. Я не могу согласиться с тем, что освобождение Муссолини могло бы способствовать осуществлению любой из наших общих целей. Мне кажется, что данный момент истории стал своего рода водоразделом и теперь события будут развиваться в нашу пользу. Я не думаю, что война тут же закончится, но у меня такое ощущение, что отныне мы шагаем по via Triumphalis[25], а не по via Dolorosa[26], по которой мы шли так долго.
А. Я не имел в виду, что нам нужно отпустить этого дьявола на свободу. Совсем нет. Я говорил только о публичном процессе. Если Муссолини умрет до того, как подобный процесс будет иметь место, это будет наилучший выход для нас со всех точек зрения.
Б. Вы предлагаете, чтобы мы просто расстреляли его, когда итальянцы передадут его нам? Что-то вроде военного трибунала? При закрытых дверях, разумеется. Это может благотворно подействовать на все еще упорствующих недобитых фашистов, и даже еще больше на гитлеровцев.
А. Нет. Я размышлял над этим, и я полагаю, что если Муссолини умрет, пока он еще находится под арестом в Италии, это сослужит нам гораздо лучшую службу, чем если мы дадим ход судебному преследованию.
Б. Не думаю, чтобы итальянцы согласились оказать нам такую услугу, даже если я попрошу их об этом. У меня такое впечатление, что они желают полноценного отмщения. Как можно более продолжительного и публичного. Вы же знаете, как итальянцы любят завывать о мести в своих операх. Неужели вы можете вообразить, чтобы они отказались от удовольствия рукоплескать, рассевшись в зрительном зале?
А. Я подразумевал, что, если мы сами сейчас придем к согласию, мы могли бы сделать так, чтобы его убрали, пока он еще у них. И в то же самое время мы могли бы выдвигать вполне публичные требования выдать его для суда. Это было бы даже проще, чем дело Дарлана…
Б. Ну, это-то был исключительный случай, Франклин. Теперь дело сделано, и наши люди не будут особенно интересоваться заслуженным концом этого известного нацистского прихвостня.
А. Мне хорошо известны ваши взгляды на дело Дарлана, и я знаю, что вам также известны мои. В моих разведывательных кругах, да и в других местах, хорошо известно, что этого человека убили вы. У нас имеется орудие убийства, и использование американских патронов отнюдь не встретило одобрения.[27] А главное, что ответственность за смерть Дарлана теперь возлагают на нас, в крайнем случае на вас, и все опровержения возымели очень слабый эффект. Если бы Дарлана убил француз…
