Выше уже говорилось, что в ходе переговоров о Портсмутском мире Т. Рузвельт занимал прояпонскую позицию. Однако надо иметь в виду, что в США тогда же были и сторонники иного варианта игры в "баланс интересов". Другой вариант предполагал возможность сотрудничества с Россией в «игре» против Японии. Среди приверженцев такого подхода был госсекретарь Хэй и железнодорожный магнат Эдвард Аверал Харриман. В таком случае предполагалось проникновение в Китай и «развитие» Сибири совместно с царской Россией. Этот подход находил отклик и среди некоторых российских деятелей, отстаивавших его с начала 1890-х годов на протяжении 15 лет.[77] Возобладала, однако, другая линия. Ставка была сделана на Японию против России. В результате усиления Японии: сами США оказались вытесненными из Маньчжурии. Хотя эти просчеты были учтены в последующем, однако ситуация сложилась таким образом, что США оказались на стороне Антанты, Япония — тоже, но по причинам (для Вашингтона), не связанным с дальневосточными делами. Во-первых, в 1913 г. США испытывали серьезный экономический кризис, во-вторых, 77 % американского экспорта приходилось на страны Антанты, в-третьих, а это одна из важнейших специфик американской политики, США идеологически склонна защищать демократию. Американцы опасались, что в случае победы кайзеровской Германии в мире может восторжествовать автократия, чуждая демократическим принципам свободы, которую так яростно отстаивал В. Вильсон на основе концепции Политики открытых дверей. Не случайно многие историки постоянно подчеркивали, что Вильсон вообще рассматривал войну в Европе как "борьбу за демократию против воинственного духа прусского юнкера".[78] Тем не менее, Вильсон не торопился вступать в войну, давая возможность американскому бизнесу вести торговлю с юнкерами через скандинавские страны. К войне его подтолкнули сами немцы, потопив подводными лодками американские торговые суда. Некстати была обнародована и телеграмма Циммермана, германского министра иностранных дел, мексиканцам с требованием от них вступить в войну с США. Только 2 апреля 1917 г. Вильсон направил в конгресс запрос о том, чтобы он признал объявление войны Германии. При этом американцы вступали в войну не как настоящие союзники, а как «сопутствующая» ("associated power") держава, т. е. у них оставались свободными руки для дипломатических маневров. В реальную же войну США вступили аж в мае 1918 г.
Что касается России, то с геостратегических точек зрения Вашингтон мало придавал ей значения, однако в экономическом плане не забывал. В ходе войны значительно усилилась зависимость России от американского бизнеса. Царское правительство разместило в Соединенных Штатах заказы на вооружение и снаряжение на общую сумму 1 млрд 237 млн руб. Американский импорт в Россию увеличился в семнадцать раз по сравнению с довоенным временем. Уже в 1916 г. Соединенные Штаты заняли первое место во внешней торговле России, оттеснив Англию и Францию.
Германия. У Германии был большой резон биться со своими главными колониальными конкурентами. Война между ними была неизбежна. Противоречия же с Россией не были столь остры. В какой-то степени разногласия возникали в связи Черноморскими проливами, контролируемыми Турцией, фактически союзником Германии. Вовлеченность России в балканский узел противоречий волновал Берлин только с точки зрения ослабления или усиления другого союзника Германии — Австро-Венгрии. В целом же двусторонние германо-российские отношения были достаточно близки (в торговле, как уже говорилось, взаимные позиции были весьма высоки), о чем свидетельствует тайно заключенный двусторонний договор в Бьерке (1912 г.), который так и не был реализован из-за профранцузской позиции большей части правящих кругов царизма. Германия пыталась склонить Петербург на свою сторону в преддверии предстоящих баталий с Францией и Англией. Однако не столь настойчиво, как того требовали обстоятельства. В немалой степени это объясняется, помимо всего прочего, и тем, что в Берлине не очень высоко оценивали военные способности России и ее экономический ресурс в предстоящих битвах с реальными противниками. На таком представлении явно сказалось и поражение России в войне с Японией.
Австро-Венгрия. Для Габсбургской монархии Россия была главным противником на протяжении многих десятилетий. Балканский узел противоречий, межнациональные проблемы в самой империи, геостратегические интересы в зоне проливов — все это напрягало взаимоотношения между Веной и Петербургом, которые нередко были вовлечены в события, в том числе и войны, по разную сторону баррикад. Со всех этих точек зрения Россия, безусловно, занимала крайне важную роль в совокупной внешнеполитической деятельности Габсбургской монархии. Однако объявление войны России мотивировалось не только старыми противоречиями, но и уверенностью в поддержке со стороны Германии, а также заниженными представлениями о военном потенциале России по той же логике, какая была присуща и Берлину. Можно предположить, что и нерешительное поведение России во время Балканских войн 1912–1913 гг. укрепляли такие невысокие оценки о возможностях России. По крайней мере, результаты этих войн, как свидетельствовали события, в значительно большей степени определялись в Париже, Лондоне и Берлине, а не в Санкт-Петербурге.[79] Иначе говоря, Россия в тот момент не рассматривалась как главный актор в решении противоречий на Балканах и внутри самой Габсбургской монархии.
Государственные интересы России
Когда говорится о государственных интересах России того периода, надо отдавать отчет, что речь идет об интересах царского режима, правящих кругов России, не имеющих никакого отношения к национальным интересам российского народа. Раз так, то тогдашние государственные интересы были столь же империалистичны, как и аналогичные интересы любой другой империалистической державы. Т. е. я буду исходить в дальнейшем из логики и психологии правящих кругов России.
Уже само присоединение России через различные договоры (1894 г. — Франция, 1907 г. — Англия) к Антанте говорит о том, что Россия решила реализовывать свои государственные интересы с помощью названных государств. Хотя они и не были четко обрисованы в некой доктрине национальных интересов или национальной безопасности в то время, имелось в виду следующее: ослабление германского конкурента в целях захвата Константинополя и соответственно вожделенных проливов, присоединение турецкой Армении, а разгром Австро-Венгрии давал возможность присоединить западно-украинские и польские земли, находившиеся под властью Габсбургов. Не так уже много целей, чтобы ввязываться в мировую войну.
Главная же проблема заключалась в другом. Ставя подобные цели перед собой, царская Россия, судя по всему, не понимала некоторых простых вещей. Во-первых, даже если бы она в результате и оказалась в числе победителей, то ни Париж, ни Лондон Константинополь России не отдали бы. Если бы у них действительно были бы такие желания, они это могли сделать и в 1878 г. (Берлинский конгресс), и в ходе упоминавшихся Балканских войн. То же самое касается и западно-украинских и польских земель. Во-вторых, правящая элита в целом не понимала, видимо, и того, что страны Антанты, толкая Россию против австро-германского блока, отнюдь не имели в виду усиливать Россию, а как раз наоборот, расчет строился именно на ослабление России, чтобы, наконец, добиться низведения ее до роли малозначащего государства ни то, что мировой, но даже и региональной политики. Уже в ходе войны, подвязанная под финансовую, военную и экономическую «помощь», Россия начала терять экономический суверенитет. После же войны была очень большая вероятность потери и политической независимости. В-третьих, делая ставку на Францию и Англию в решении своих, даже империалистических задач, царская Россия игнорировала один из важных принципов внешней политики — дружить с соседями, а свои империалистические задачи достигать с их же помощью на других участках мировой политики. Раз уж Россия вступила на капиталистическую стезю, то и надо было действовать по западным законам капитализма, а не в соответствии с русским умостроем: сам погибай, а товарища выручай. Тем более, что "товарищи"-то были самые нормальные капиталистические хищники.
Исходя из этой логики, надо было организовывать тройственный альянс именно с Германией и Австро-Венгрией против дальних врагов — Франции и Англии, а на Востоке — с Китаем против Японии и США. Такой мощный срединно-континентальный блок имел очень большие шансы очистить Европу от франко-английского доминирования, а на Востоке установить российско-китайскую гегемонию против океанических держав. Это — естественная конфигурация: материковые державы против океанических, соответствующая законам геостратегии империализма. В некоторой степени она была актуальна и в 30-40-е годы.
