Полной разрухи мы не хотели, хотя и знали, что на войне переворот во всяком случае отразится неблагоприятно. Мы полагали, что власть сосредоточится и останется в руках первого кабинета министров, что временную разруху в армии и стране мы остановим быстро и если не своими руками, то руками союзников добьемся победы над Германией, заплатив за свержение царя некоторой отсрочкой этой победы.
Надо признаться, что некоторые даже из нашей партии указывали нам на возможность того, что и произошло потом. Да мы и сами не без некоторой тревоги следили за ходом организации рабочих масс и пропаганды в армии.
Что же делать: ошиблись в 1905 году в одну сторону — теперь ошиблись опять, но в другую. Тогда недооценили сил крайне правых, теперь не предусмотрели ловкости и бессовестности социалистов.
Результаты Вы видите сами.
Само собою разумеется, что вожаки Совета рабочих депутатов ведут нас к поражению и финансовому экономическому краху вполне сознательно. Возмутительная постановка вопроса о мире без аннексий и контрибуций помимо полной своей бессмысленности уже теперь в корне испортила отношения наши с союзниками и подорвала наш кредит. Конечно, это не было сюрпризом для изобретателей.
Не буду излагать Вам, зачем все это было им нужно, кратко скажу, что здесь играла роль частью сознательная измена, частью желание половить рыбу в мутной воде, частью страсть к популярности. Но, конечно, мы должны признать, что нравственная ответственность за совершившееся лежит на нас, то есть на блоке партий Государственной Думы.
Вы знаете, что твердое решение воспользоваться войною для производства переворота было принято нами вскоре после начала этой войны. Заметьте также, что ждать больше мы не могли, ибо знали, что в конце апреля или начале мая наша армия должна была перейти в наступление, результаты коего сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство и вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования.
Вы понимаете теперь, почему я в последнюю минуту колебался дать согласие на производство переворота, понимаете также, каково должно быть в настоящее время мое внутреннее состояние. История проклянет вождей наших, так называемых пролетариев, но проклянет и нас, вызвавших бурю.
Что же делать теперь, спрашиваете Вы…
Не знаю. То есть внутри мы оба знаем, что спасение России в возвращении к монархии, знаем, что все события последних двух месяцев ясно доказали, что народ не способен был воспринять свободу, что масса населения, не участвующая в митингах и съездах, настроена монархически, что многие и многие агитирующие за республику делают это из страха.
Все это ясно, но признать этого мы просто не можем.
Признание есть крах всего дела всей нашей жизни, крах всего мировоззрения, которого мы являемся представителями. Признать не можем, противодействовать не можем, не можем и соединиться с теми правыми, подчиниться тем правым, с которыми так долго и с таким успехом боролись.
Вот все, что могу сейчас сказать.
Конечно, письмо это строго конфиденциально. Можете показать его лишь членам известного Вам кружка»{27}.
Павел Николаевич Милюков, безусловно, был выдающимся политиком. Вклад его в разрушение Российской империи трудно переоценить… А по этому письму мы видим, что Милюков еще умел и предвидеть результаты своих политических поступков.
Ради преобладающего в стране влияния интеллигенции и равных прав евреев он пошел на прямое предательство Родины, ибо обостренным чутьем политика ясно ощущал, что победа России в этой войне становится неизбежной, а значит, и столь дорогим «либеральным» мечтаниям подходит конец.
Но даже и после Октябрьского переворота, когда Милюков сам вместе со своими друзьями оказался среди жертв, когда он уже готов признаться в ошибке, по-прежнему не желает он пойти на союз с правыми. По-прежнему, более чем большевики, страшат его патриоты-государственники.
Подобно Павлу Николаевичу Милюкову рассуждали многие лидеры партий, входящих в состав самозваного Временного правительства, все они рады были свалить ответственность за развал страны на авантюристов-большевиков, сами же большевики, не вписавшись в картину «цивилизованной» жизни, неизбежно должны были, по их расчетам, сойти с политической арены.
Эту уверенность — увы! — разделяли и деятели правого крыла российских политиков. Вот еще одно письмо, разысканное мною в бумагах арестованного Петроградской ЧК видного деятеля «Союза русского народа» И.В. Ревенко…
«Многоуважаемый Иосиф Васильевич!
По поручению моего дяди Ал. Ал. Римского-Корсакова, звонила вам неоднократно, но мне сообщили, что звонок у Вас не действует. Дело в том, что дядя не получил своего жалованья за октябрь месяц, а другие сенаторы его получили. Ал. Ал. очень просит Вас узнать, в чем тут дело, и, если возможно, это жалованье получить и переслать ему. 28 ноября 1917»{28}.
Самое поразительное в этой записке — дата.
Можно долго говорить о предательстве и соглашательстве людей, стоящих у кормила власти при отречении государя, но что говорить, если и теперь, после «десяти дней, которые потрясли мир», господин сенатор, у которого некогда собирался неформальный кружок правых государственных деятелей, продолжает хлопотать о задержке выплаты сенаторского жалованья.
Насколько же несокрушимыми должны были казаться ему основы российской государственности, которые компания милюковых, гучковых, черновых, керенских столько лет трудолюбиво разрушала на его глазах, коли и разразившаяся катастрофа не поколебала убежденности, что и дальше сенаторское жалованье будет исправно выплачиваться?!
Эти два письма — П.Н. Милюкова и АЛ. Римского-Корсакова — замечательны тем, что гниловатая сущность как либерально-буржуазных российских прогрессистов, так и монархистов-консерваторов проступает в этих посланиях в самом неприкрытом виде.
Нет, не об интеллигенции думали Милюковы и Гучковы, воруя у России победу в войне, и даже не о евреях, права которых столь ревностно защищали. Думали они лишь о себе, только о своих выгодах и амбициях и ради этого готовы были пожертвовать чем угодно.
Точно так же и монархисты-консерваторы только думали, что они думают о спасении монархии и благе русского народа…
И большевики прекрасно понимали это, а если не понимали, то чувствовали…
«В период этой обостряющейся классовой схватки обывательский элемент еще беспечно посещал кинематографы и театры, плакался на дороговизну и ждал конца большевиков. Он оставался пассивен. Мелкобуржуазная демократия, чиновники, кооператоры, представители так называемых свободных профессий — интеллигенция саботажем боролись с Советской властью. Выбитые из колеи, совершенно потерявшие опору в массах, меньшевики и эсеры, обанкротившиеся политически, бессильные и жалкие, жили платоническим упованием на Учредительное собрание, — так, с центробанковской простотой, которую не способны были омрачить никакие должности, писал П.Е. Дыбенко о событиях, предшествовавших разгону Учредительного собрания. — Эти чудаки еще верили, что в пролетарском центре, в Петрограде, возможно существование и возрождение власти из суррогата трудовых масс, из всех живых (фактически мертвых) прослоек страны. Они ждали момента, когда их пророк займет трибуну и, томно вращая глазами, начнет произносить бесконечные слащавые речи. Они наивно верили в непогрешимость лозунга: “Вся власть — Учредительному собранию”.
Но не менее наивны были и некоторые большевики, которые не без боязни ожидали приближающегося момента, когда воссядут на свои депутатские кресла столь давно жданные представители Всероссийского Учредительного собрания. Тревога жила во многих сердцах. А день “суда над большевиками живых сил страны” все приближался. Наконец страна оповещена Советом Народных Комиссаров о дне созыва Учредительного собрания. Наивные кадеты, меньшевики, эсеры, представители буржуазной демократии через баррикады спешили на званый вечер. Им, очевидно, снился сладкий сон: покаявшиеся в своих заблуждениях и в пролитии гражданской крови большевики сойдут со сцены истории с опущенными головами и скажут: “Вы — законная власть всей Руси, ключи ее вручаем вам. Берите и правьте”»{29}.
Разумеется, большевики не собирались совершать такой глупости.
После организации Чрезвычайной комиссии и начала переговоров с немцами в Брест-Литовске события в Петрограде шли своим большевистским чередом…
В.И. Ленин объявил, что крестьянство, составляющее большинство населения России, «не могло еще знать правды о земле и о мире, не могло отличить своих друзей от врагов, от волков, одетых в овечьи шкуры».
