Ознакомительная версия.
Точно так же подошел он и к учению Карла Маркса, взяв из его книг только то, что могло, по его мнению, работать на создание революционной теории для свержения царизма в России.
Словом, очень уж беден оказался духовный мир будущего «вождя мирового пролетариата».
Совсем в других условиях рос Иосиф Джугашвили.
Материальная бедность семьи оказала на него совсем другое воздействие, нежели материальный достаток — на Владимира Ульянова. Видя вокруг себя бедность простых людей, среди которых он рос, юный Coco хотел возвышения своей родины — Грузии, мечтал улучшить жизнь людей, сделать их всех равно материально достаточными.
Coco Джугашвили для осуществления своих помыслов искал идеологическую опору и нашел ее в революционном учении, но при этом озлобления на существующую действительность в его душе не было. Наоборот, романтическая, пылкая душа Иосифа в юношеские годы рвалась ввысь, к прекрасному. Это стремление нашло яркое выражение в сложенных им стихах на грузинском языке, которые охотно помещали на своих страницах грузинские газеты и журналы. В этих стихах — сострадание к своему народу, вера в ожидавшее его светлое будущее. Грузинский поэт-классик князь Илья Чавчавадзе, создатель антологии грузинской поэзии, настолько высоко оценил стихотворения Иосифа Джугашвили, что поместил их в национальную грузинскую антологию, а позже, когда Джугашвили уже скитался по тюрьмам и ссылкам, его стихи были включены в грузинские школьные учебники и хрестоматии.
Текст этих юношеских стихов Иосифа Джугашвили позволяет понять, что происходило в его душе в период формирования в нем предреволюционных воззрений.
У юного Владимира Ульянова в такие годы душа не была «отягощена» столь высокими романтическими настроениями. Даже в школьных сочинениях юного Ульянова невозможно обнаружить сострадание к своему народу, веру в светлое будущее своей отчизны.
Души этих двух людей переполняли довольно разные чувства. Разные это были люди.
Любопытно, что зарубежные исследователи у молодого Владимира Ульянова особых дарований не замечают, а про Иосифа Джугашвили пишут, что уже в детстве он был очень одаренным мальчиком: «Coco Джугашвили оказался не по годам развитым, способным в учении, энергичным, физически подвижным ясноглазым ребенком, большим любителем всяких забав» — читаем, например, у Р. Такера{39}.
Когда в мае 1899 года двадцатилетний Джугашвили ушел в профессиональную революционную работу, он был уже хорошо подготовлен к ней. 6 лет учебы в горийском духовном училище, которое он закончил в 14 лет, получив диплом с отличием, затем 5 лет учебы в Тифлисской духовной семинарии, находясь в которой он подпольно «перепахал» всю городскую библиотеку, — это была хорошая подготовка. Все сталинское биографы отмечают колоссальную работоспособность Сталина в плане самообразования, которое носило широкий гуманитарный характер. Его интересовало буквально всё — от неевклидовой геометрии Лобачевского и стихов Петрарки, сочинений Ф. Достоевского, А. Франса и других до К. Маркса, Энгельса, Гегеля, Ницше, российских и зарубежных историков и теоретиков военного дела, экономистов и т.д. Один из самых известных советологов Америки, профессор Гарвардского университета Адам Улам (1922—2000), писал по этому поводу, что «более прожорливого читателя», чем Сталин, он, пожалуй, и назвать не сможет.
Замечу попутно, что странно в этом свете выглядят утверждения Б. Елизарова в его книге «Тайная жизнь Сталина» (М., 2003) о том, что «интеллектуальная деятельность Сталина, частью которой была его историософия, имела откровенно прагматический и прикладной характер». Тем более странно, что далее автор этого полного самолюбования сочинения сам же и опровергает себя, когда вынужден признать, что Сталин с карандашом в руках «читал С. Соловьева и Карамзина, почитывал (?!? — Вл. К.) научную и художественную литературу о Карле Великом, Кромвеле, Наполеоне, Цезаре, Иване Грозном, Чингисхане и других исторических героях, любил историческую драму, оперу и кино» (с. 35). (Ничего себе — «почитывал»! — Вл. К.)
Причем Сталин практически все читал в подлинниках или цельных переводах и никогда не строил своих выводов о взглядах ученых, мыслителей, писателей, политических деятелей, инженеров только на основе чьего-то мнения или рецензий на их произведения.
У Ленина подход был иной. Если внимательно изучить 29-й том Полного собрания сочинений Ленина (так называемые «Философские тетради»), то поражает, сколь многим авторам он выносил окончательные оценки, знакомясь с их произведениями не в подлинниках, а через рецензии на их произведения.
Собственно говоря, и в целом-то образование Владимира Ульянова восхищения не вызывает. Исключенный из Казанского университета с первого курса в 1887 году, он потом в течение одного года подготовился и сдал экстерном экзамены по программе юридического факультета Петербургского университета. То есть полного курса обучения он нигде и никогда не получал, а самообразование, которым он занимался довольно много, было утилитарно узконаправленным — читал только то, что помогало в организации революционной деятельности.
Почему-то никто и никогда не обращал внимания на то, что В. Ульянов никогда систематически ничему не учился. Между тем подготовка к сдаче экзаменов в экстернатуре никогда не может заменить многолетнего общения с преподавателями в непосредственном контакте обучения, когда от профессора к студенту передаются не только знания, но и мировоззренческие, нравственные вещи.
Между тем хорошо известно, что ничто не может заменить и многолетнего жития в студенческой среде, общения в непосредственном контакте среди равных, когда непрерывным потоком идет взаимообогащение знаниями, когда многие завихрения в мозгах исправляются твоими же товарищами-студентами. Всего этого благотворного процесса молодой В. Ульянов был лишен. Сдающий экзамены за университетский курс экстерном — это своего рода гомункулюс из пробирки, лишенный жизненного опыта своих родителей. Экстернат оправдан, если это второе высшее образование.
Хорошо знаю это из своего личного опыта. Получив базовое образование в течение почти 6 лет на философском факультете МГУ им. М.В. Ломоносова, я факультативно учился (и сдавал экзамены) на экономическом факультете того же университета. Но там я получал лишь знания в, так сказать, чистом виде. Слушал лекции профессоров и участвовал в работе на их семинарах (Драгилев, Руденко, Немчинов, Тронев и др.), но в студенческой жизни экономфака не участвовал. Много позже, спустя много лет, я осознал, что это был минус в моем экономическом образовании.
По широте и глубине освоенных знаний, по своему кругозору Сталин был на голову выше человека, которого он публично иначе как учителем не называл. Впрочем, систематического образования недоставало и Сталину. Этот недостаток всю жизнь давал о себе знать, относилось ли это к политическим выступлениям или теоретическим работам. Особенно заметно это проявилось в его последней работе «Экономические проблемы социализма в СССР» (1952 г.). И хотя в 1949—1950 годах академик АН СССР Н.А. Вознесенский, написавший к этому времени 800-страничный труд «Политическая экономия коммунизма», в длительных, многочасовых личных беседах со Сталиным на Ближней даче последнего сделал максимум возможного для повышения экономического образования генсека, Сталину это не помогло.
БУДУЩЕЕ РОССИИ КАЖДОМУ ВИДИТСЯ ПО-СВОЕМУ
История личных взаимоотношений Ленина и Сталина по-настоящему до сего дня еще не написана. Частично эта лакуна заполнена в моей предыдущей книге о Сталине{40}.
В советское время историки практически не затрагивали тему идейных разногласий между Лениным и Сталиным. А они были, и достаточно глубокие и принципиальные. Это обстоятельство ярко проявилось еще в 1913 году, во время работы Сталина над очерком «Марксизм и национальный вопрос», которая была им написана по прямому поручению Ленина.
Ильич высоко оценивал эту работу. И не только он. Уже в период своей высылки из СССР Л. Троцкий писал: «На основании одной этой статьи размером в 40 печатных страниц можно было бы признать автора выдающимся теоретиком»{41}.
Между тем в этом небольшом очерке прослеживаются корни глубокого и острого конфликта между двумя вождями, который в 1922—1923 годах едва не закончился полным разрывом отношений между ними.
Ленина в этот период интересовал вопрос захвата власти в России, для чего ему была необходима теоретическая разработка тезиса о неприемлемости раздробления революционной партии по национальным отрядам. Сталин согласился этот тезис теоретически обосновать в своей работе, но, в отличие от Ленина, кавказский революционер смотрел гораздо дальше. Будущего генсека правящей политической партии интересовало, каким должно быть государственное устройство страны после победы революции.
Ознакомительная версия.
