Ознакомительная версия.
27 апреля 1925. Я произношу блестящую речь. Эльзе сидит в первом ряду. Все совершенно вдохновляюще… Несколько сладостных взглядов. Она очень любит меня. О, какая радость!
Город празднует избрание Гинденбурга президентом. «Бесконечное ликование масс… Слава Гинденбургу!»
Здесь, в Эльберфельде, где Геббельс начинал свою карьеру в партии, он вскоре обретает врага в лице Рипке — гауляйтера Рейнланд-Норд. «Я начинаю ненавидеть Акселя Рипке. Кажется, он тоже меня ненавидит. Здесь столкнулись два человека и два мировоззрения: буржуазная реформа и социалистическая революция». «Рипке негодяй», «Рипке или я должен пасть». Он находит в гау[14] тех, кому Рипке неугоден, и избирает тактику: «Выжидать!» Выжидать, когда можно будет скинуть Рипке.
Это чрезвычайно характерное для Геббельса поведение — интригана, завистника. Он так же шлет в дневнике проклятия и окружению Гитлера в Мюнхене, мешающему Геббельсу пробиться поближе к «шефу». В сколько-нибудь заметном нацисте он видит соперника или возможного оппонента: сколачивает блок против него. При этом обычны для него незамедлительные переходы от восторженного отношения к человеку до отталкивания, клубящейся злобы, ультиматумов. Недруги и союзники варьируются, меняются местами. Однако без врагов он так или иначе не остается.
«Он снова вызывает во мне энергию брожения. Пробуждается старый демон. Благодарю тебя, господи, что ты снова пробудил меня из мертвых». Это сказано в связи с Рипке, но Геббельс постоянно алчет импульсирующего его врага. Без врага он — мертв.
Эти проявления во внутрипартийной борьбе будут нарастать в нем и все активнее сказываться в больших масштабах, когда он окажется уже на других, более высоких этажах партийной, а потом и государственной власти. Но и вся среда, в которой действует Геббельс, и каждый в отдельности, как и сам он, стоят друг друга.
8 мая 1925. Тяжкая, бессмысленная жизнь.
22 мая 1925. Мы делаем из национал-социализма партию классовой борьбы. Именно так. Капитализм должен быть назван своим именем.
Северо-западные округа нацистской партии, объединенные под руководством Грегора Штрассера, положили в основу своей программы классовую борьбу. «Мы победили по всем статьям… Завтра приедет Эльзе. Я радуюсь, как школьник».
27 мая 1925. Национал-социализм только немецкое дело или мировая проблема? По-моему, он выходит далеко за пределы Германии. Что думает Гитлер?
Но Гитлер определенно высказался в «Майн кампф»: национал-социалистическая идея, как и церковь, «не ограничена отдельными государственными областями нашего отечества», а намерена «определять и заново организовывать жизнь народа и потому должна самой себе присвоить право переходить через границы, установленные тем развитием дел, которое мы не признаем»*. Здесь уже наметки эскалации и господства национал-социализма.
28 мая 1925. Нам не нужны политики, нам нужны фанатики и берсеркеры. Гитлер на пути к классовой борьбе… Сохрани мой жар, Господи! Я — несомненно пламень!
«ДЕНЬГИ, ДЕНЬГИ, ДЕНЬГИ!»
4 июня 1925. Я люблю тебя, Эльзе, милую, красивую!.. Утро прекрасное. С Эльзе — купаться. Красивая женщина! Как я люблю тебя!.. Отчаянные поиски денег.
8 июня 1925. Я при деньгах… Я держал речь. Ночью страшная драка с коммунистами. 120 коммунистов задержаны, 2 полицейских ранено… Обе партии, как берсеркеры, набросились друг на друга… Эльзляйн люблю… Она добрая и красивая. Я бы очень хотел, чтоб она стала моей женой, если бы она не была полукровкой… Пакт о безопасности! Проклятый Штреземан[15]. (В это время обсуждается гарантийный пакт, закрепляющий существующие границы.)
12 августа 1925. Я умер и давно погребен! Спать, спать! Когда обрету я покой?!
14 августа 1925. Деньги, деньги, деньги! Я опять в нужде. Сил нет… Нужно удержать веру.
«ЧЕЛОВЕК БЫЛ И ОСТАЕТСЯ ЖИВОТНЫМ»
15 августа 1925. Я вынужден телеграфировать домой о деньгах. — Это постоянный рефрен в записях Геббельса, стоящего уже на пороге своего 29-летия. — Смогут ли они мне помочь?
16 августа 1925. Из дома пришла телеграмма со 150 марками. Хорошие. Всегда помогают в нужде… Я вижу слишком много недостатков. Человек был и остается животным. С низкими или высокими инстинктами! С любовью и ненавистью! Но животным он остается всегда.
Это настойчивое утверждение: человек — животное, человек — каналья — отличная самоподготовка к любым манипуляциям над таким ничтожеством, как человек.
21 августа 1925. Штрассер рассказывает много печального о Мюнхене… (где обосновался Гитлер со своим штабом). Гитлер окружен фальшивыми людьми… Мы со Штрассером теперь организационно охватываем весь запад… Мы добьемся у Гитлера признания. Штрассер с инициативой. С ним можно работать.
29 августа 1925. Замечательная книга Гитлера. Так много политического инстинкта. Я вполне воодушевлен. За моим столом сидит преподаватель высшей школы, так называемый интеллигент. Я с пылом и страстью стараюсь ему доказать, что он жалкий обыватель, слизняк.
Тем сладострастнее он это делает, что начитался «Майн кампф»: «Малообразованный научно, но здоровый телом человек более ценен для народного общества, чем богатый духом слабак». Хотя трудновато Геббельсу благоприятно соотнести себя с этой формулировкой, проще заклеймить: «Интеллигенция — самое худшее», как и поучает Гитлер.
«Мы покончили с 1789», — запишет вскоре Геббельс. Очевиден смысл фразы: национал-социализм отверг и поносит идею французской революции о нации как согражданстве всех людей, объединенных общей государственностью. Носителем этой идеи была и остается интеллигенция. Гитлер с его прославленным соратниками «инстинктом», а за ним и Геббельс чутко сознают несовместимость подлинной интеллигенции с нацизмом, ее органичное противостояние ему. Так было и так осталось и на новые времена. Чтобы поладить с любым нацизмом, отдаться ему под любым конформистским, псевдо-патриотическим или иным предлогом, интеллигенции придется предать самое себя, свой нерушимый, неписаный устав, свою гуманитарную миссию.
«Я НА ГРАНИ ОТЧАЯНИЯ»
3 сентября 1925. Эльзе здесь… Она добра ко мне и доставляет мне радость… Я смотрю на нее и болезненно сознаю, что мы бесконечно далеки друг от друга. Почему? Почему я должен погибнуть (?!), а Эльзе не может жертвовать вместе со мной? Какая ужасная трагедия!
«Великая любовь — это значит: я хочу положить на нее всю мою жизнь». Это в поучение Эльзе. К себе же эти догмы Геббельс не обращает. Он не только не женится на своей уже четырехлетней «невесте и возлюбленной», но готовит ей и ее сородичам гибель. А ведь записи его полны их любовными встречами, красотой Эльзе, прелестью ее радостного отношения к жизни, страстным ожиданием ее и болью от временного расставания. Она единственный человек, с которым ему хорошо, надежно, тепло, с ней входит в дом естественность, которой он лишен.
4 сентября 1925. Эльзе уехала. Дождь и серость… Безутешное одиночество. Я на грани отчаяния. Работы сверх головы… Я в безвыходном положении. Я слишком устал. И снова заботы о деньгах. Я больше не выдержу!
Он, перемогаясь от боли в ноге, как заведенный — «Вчера в Мюльхайме. Сегодня в Эльберфельде. Завтра в Ганновере. А послезавтра — в Гёттинген». Выступает, вербует новых членов партии и каждый раз пишет в дневнике самыми возвышенными словами о своем успехе у аудитории и все время нуждается ь новых инъекциях успеха. Если раньше были смутные попытки найти себя в себе, то теперь он ищет и находит себя в толпе, которую разжигает и от нее же возгорается сам. Но нацизм непитателен, опустошителен, и Геббельс, сознает он это или нет, скудеет и нервно истощается. Пугается — туда ли попал. Тем более при нескончаемых материальных невзгодах. Иногда вдруг проблеск — трезвеет: «Сегодня вечером на машине в Хаммерталь. Снова молоть вздор». Позже он так не скажет.
5 сентября 1925. Финансовая служба выслала мне чек на 150 марок. О, святая простота. Я болен. Душа ранена. Изнемог. Мне бы на год в горы!.. Я хочу спать! Заснуть и не проснуться.
Предстоит совещание с целью основания северо-западного объединения нацистских округов, в котором у Геббельса не последняя роль.
7 сентября 1925. Движение делает первые маленькие шаги к успеху. Зимой нам предстоит тяжелая борьба. Но и успехи. — Ивсе же: — Иногда мне становится тошно. И хочется зашвырнуть весь этот хлам в угол.
Гибель, жертва, смерть и отчаяние — тут и игра, и доля искренности, и поза, и форма существования. И все же — еще бьется рефлектирование, болезненность переживаний. Потом наступит другое время — другие черты натуры заострятся.
«НАЦИОНАЛЬНОЕ И СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ»
11 сентября 1925. У нас был сильный спор. Национальное и социалистическое!
Ознакомительная версия.
