В первую очередь были введены ограничения на самочинные раскулачивания и высылку крестьян. Это означало, что «работу по ликвидации кулаков» могло проводить только ОГПУ. Вместе с тем давалось указание немедленно прекратить массовые суды за убой скота и закрыть все судебные иски по обязательным поставкам продовольствия, «мотивируя это недородом»{62}.
Следующим шагом явилось освобождение многих крестьян из мест изоляции. К середине апреля 1930 года в Сибири власти выпустили на свободу 1613 человек, 257 возвратили из ссылки как «незаконно сосланных», 3272 восстановили в избирательных правах, а 2088 крестьянам возвратили «неправильно отобранное» имущество{63}.
Когда нажим на деревню значительно ослаб и было объявлено о «борьбе с перегибами», крестьяне стали разбегаться из колхозов. К лету 1930 года процент коллективизации в Сибирском крае с 52-х упал до 19-ти{64}. «Колхозное строительство» завершилось провалом.
Но продолжать и дальше истязать деревню такими темпами, и способами, которые выбрал Сталин, действительно было невозможно. Основные ресурсы села и источники его благополучия большевики вырвали с корнями. У крестьян в этот момент уже не оставалось сил ни выполнять безумные повинности, ни вести борьбу с уродливой властью. Было вполне очевидно, что новые акции насилия могли лишь окончательно парализовать сельское хозяйство.
Летом 1930 года появились первые признаки голода. Секретные сводки сибирского отделения ОГПУ сообщали в Москву, что «в ряде районов нищенство принимает массовый характер. (…) Наблюдаются факты употребления в пищу протравленных семян, в связи с чем зарегистрированы случаи отравления.
По-прежнему продолжают фиксироваться факты употребления в пищу павших животных.
Отмечены отдельные попытки к самоубийству на почве голода».
Эту мрачную картину ПП ОГПУ дополняло некоторыми подробностями:
«В с. Громогласовка Борисовского района Омского округа голодает до 60 семей. Из-за отсутствия хлеба беднячка Кулинич питалась павшими животными, а затем отравила себя и своих детей мышьяком, но благодаря своевременно оказанной помощи, от смерти все спасены. (…)
В с. Кучук, Павловского района, Барнаульского округа наблюдается массовое нищенство. Большинство бедняков и маломощных середняков совершенно не имеют продовольственного хлеба. В этом же округе, в с. Калистратиха Шадринского района бедняк Медведев ходит на скотное кладбище и обрезает у павших животных еще не сгнившее мясо, которым и питается.
В этом же округе, в с. Шатуново Залесовского района от употребления в пищу протравленного семзерна отравилось шесть человек крестьян»{65}.
Угрожающее положение с продовольственным обеспечением заставило главного руководителя Сибири, Эйхе, в несвойственной для него манере обратиться с требованием к Сталину. Эйхе посылает телеграмму-заклинание:
«Продовольственное положение края становится исключительно тяжелым. Характеристика положения, изложенная в нашей докладной записке от 12 мая, с каждым днем изменяется в худшую сторону. В ряде городов начинаются отдельные волнения рабочих. В Барнауле это положение охватило ряд предприятий, забастовочные настроения преодолеваются с большим трудом. На почве продовольственных затруднений — недовольство рабочих, имели место отдельные случаи вредительства. В исключительно тяжелом положении находится снабжение водников, что тормозит, местами срывает работу водного транспорта. Под значительной угрозой срыва работ находятся новостройки, в частности, ударная работа постройки дороги Новосибирск — Кузнецк. Острые продовольственные затруднения в деревне в ряде округов срывают сев, вызывают частичное проедание семфондов. Многочисленны волынки бедняков, середняков, предъявляющих требования местным советам в отпуске хлеба. Имеется в ряде случаев растаскивание запасов амбаров, что угрожает некоторым уменьшением централизованных фондов, находящихся в глубинках. В ряде городов запасы хлеба измеряются несколькими днями. Таково положение в Новосибирске, Барнауле.
Нашим требования, изложенные в вышеуказанной докладной записке, являются минимумом, без удовлетворения которого выхода нет. Настаиваем на немедленном разрешении предъявленных нами требований: разбронировании неприкосновенного фонда, госхлебфонда, завоза в Сибкрай из других областей 67000 тонн, а также покрытия хлеба нарядами на вывоз в Монголию, Якутию, Алдан»{66}.
Всеобщее экономическое и социальное разорение, вызванное безумием коллективизации, стало потрясением и для партии. Рядовые ее члены, особенно из тех, кто не до конца порвал связи с крестьянством, уходили из ее рядов, другие на своих постах старались отыскивать лазейки в системе государственных поборов, чтобы как-то облегчить населению тяжесть повинностей, и часто расплачивались за это личной свободой. Но были и совсем отчаянные люди, не побоявшиеся бросить открытый вызов режиму.
В целом, однако, партия оставалась послушным орудием Сталина. И лишь на отдельных ее этажах время от времени вспыхивали конфликты между грубыми, расчетливыми сталинистами-исполнителями и сторонниками более умеренной политики.
Один из таких конфликтов разразился осенью 1930 года в среде высших партийных руководителей Сибири. В центре стычки оказалась фигура главного сталинского наместника, Роберта Эйхе, против которого одновременно выступила половина членов бюро крайкома партии во главе с председателем Сибирского исполнительного комитета И.Е. Клименко и вторым секретарем крайкома В.Н. Кузнецовым. В числе противников Эйхе оказались также два руководителя отделов крайкома, В.Ю. Егер и Н.П. Крылов, председатель краевой контрольной комиссии Ф.Ф. Ляксуткин, зам. председателя крайисполкома Н.С. Базовский, лидер профсоюзов Сибири Г.В. Баранкин и руководитель угольной промышленности края Я.К. Абрамов.
По условиям времени интрига такого масштаба уже не могла протекать открыто, посредством дискуссий или голосований, поэтому выступление группы приобрело характер заговора. Заговорщики принадлежали к числу тех коммунистов, которых возмущали «крайности» в политике, проводимой Сталиным, но не сама политика. Олицетворением этих «крайностей» в Сибири как раз и был Эйхе.
Основная подготовка к выступлению происходила в июле, после возвращения сибирской делегации с XVI партсъезда.
Воспользовавшись моментом, когда Эйхе выехал в отпуск за пределы Новосибирска, его оппоненты составили коллективное письмо-обращение в ЦК, в котором попросили заменить первого секретаря крайкома. В своем узком кругу участники группы выражали недовольство тем, что Эйхе слишком услужлив перед Кремлем, что он «позволяет грабить Сибирь» и «не дает отпора ЦК»{67}.
Однако изложить это напрямую в письме к Сталину они, как правоверные большевики, не осмелились. Все их претензии и требование убрать Эйхе из Сибири свелись к критике его личных качеств. Письмо ставило Эйхе в упрек неумение сплотить партактив, злоупотребление административными мерами, а также стремление брать на себя функции советского аппарата. Заключительным мотивом письма звучало обвинение в том, что Эйхе имеет очень низкий уровень политического образования.
Но даже в такой форме планы противников Эйхе не могли понравиться Сталину. Когда письмо заговорщиков было доставлено в Политбюро, Сталин решил не разменивать своего преданного исполнителя, а примерно наказать тех, кто пытается нападать на кадры генсека.
20 августа 1930 года ЦК ВКП(б) издал постановление «О беспринципной групповщине в Сибирской парторганизации»{68}. Все обвинения против Эйхе в нем признавались «насквозь фальшивыми», участникам группы объявлялся выговор, а наиболее активные из них лишались своих постов.
Таким образом, в «деле о заговоре» была поставлена точка. Эйхе еще прочнее закрепил свои позиции. Его окружение сменилось едва ли не полностью. Освободившиеся кресла в руководстве Сибирью теперь занимали выдвиженцы из нижних эшелонов, покладистые и послушные: Л.А. Папардэ, И.Г. Зайцев, И.И. Ляшенко, М.В. Зайцев и некоторые другие. На пост председателя крайисполкома Сталин прислал Ф.П. Грядинского — бывшего питерского рабочего, который до тех пор являлся председателем исполкома Центрально-Черноземной области и заместителем наркома торговли.
В последующей политике террора новые кадры станут играть самую активную роль. Когда эта роль будет сыграна до конца, они вместе с тысячами других таких же верных служак станут ненужными. Сталин избавится от них столь же решительно, как избавлялся от действительных своих врагов.
2. Истребительные акции 1931–1933 гг.
После первой неудачной попытки заставить крестьян принять колхозный строй партия стала готовиться к новой осаде деревни. По всем направлениям происходила мобилизация свежих сил. В ходе реформы внутренних административных границ осенью 1930 года{69} в сельских районах был увеличен партийно-государственный аппарат и усилен централизованный контроль.
