Тут Кобякич рассердился, кричит: - Пустая башка, перестань! Но важный Сотан говорит поучительно: - Почтенный Кобякич, это не твоя вещь, это Козла вещь. Он выиграл мальчишку, что захочет, вправе с ним сделать. Козл хохочет, играет с Ярмошкой, будто кот с мышонком... На второй день к вечеру половцы со своими повстречались. У них тут было обширное кочевье. Народищу - ужас! Кибитки распряжены, кони отдельно пасутся. Всюду костры горят, в медных котлах кипит похлёбка из конины. Сотан своих знакомых нашёл, ушёл с ними. У Козла тут приятелей не сочтёшь. А Кобякич с сыном и с Ивашкой в стороне от шума, от толчеи устроились, развернули войлоки, готовятся к ночи. Вдруг подбегает к ним Козл, весь растрёпанный, и кафтана на нём нет, до пояса голый, кричит: - Спаси меня, Кобякич! Я всё с себя в кости проиграл, копя проиграл. Ещё мальчишку Ярмошку не успел проиграть, а как его спущу, вовсе ни с чем останусь. Пропаду я без коня, надо мне отыграться. Кобякич нахмурился. Он эти кости не очень любил, своему сыну не разрешал играть. Он говорит: - Как же я тебя спасу, беспутный ты и легкомысленный? Кабы ты мне родня был, я бы избил тебя до полусмерти. А теперь что я могу? Ставь мальчишку и отыгрывайся, раз уж ты стремишься к своей погибели. - Они не берут. Говорят, хилый и заморённый. Купи его, Кобякич, будь добрый. А не возьмёшь, только мне и осталось, самого себя на кон поставить. Как услышал Ивашка, что его дружка в кости проигрывают, а выиграть никто не хочет, никому он не нужен, не ценят Ярмошеньку, залился он слезами, стал умолять Кобякича: - Купи его, хозяин, он хороший! И Козл просит: - Купи его! Он смешной, смешить тебя будет. Кобякич говорит: - Мне смеяться ни к чему. Не щенок я - бессмысленно резвиться. Веди, так и быть, своего мальчишку, только дорого я за него не дам. И то беру, тебя жалеючи. Ой, Ярмошка, до чего же тебя твой хозяин, молодой Козл, в краткий срок довёл. Рубаха в лохмотьях, плечи в струпьях, всегда был тощий, а тут один нос торчит и глаза сверкают. Посмотрел на него Кобякич, руки-ноги ему пощупал, по груди пальцем постучал, усмехнулся, стал торговаться, поменьше бы дать. А Козл торопится играть. Ему некогда. Уступил Ярмошку. На другое утро разъехались все в разные стороны. Важный Сотан со своими знакомыми отбыл и господина Гензериха взял с собой. Козл сам себя проиграл - его приятели увели. А Ярмошку Кобякич сытно накормил, велел своему сыну впереди себя посадить его в седло, и поехали они дальше вчетвером - Кобякич с сыном, Ивашка и Ярмошка. Недолго ехали. За полдня пути достигли пастбища, где у Кобякича был табунок коней, а при них пастухом его дальний родич. Тут они и остановились до конца лета. А когда настала осень, журавли потянулись на юг, по выжженным травам заскакали круглые кустики перекати-поля, Кобякич как-то проснулся поутру, глубоко вздохнул и промолвил: - Захотелось мне пирогов с горохом.
Глава четырнадцатая
ПИРОГИ С ГОРОХОМ
Они ехали-ехали по широкой степи, они ехали на двух конях вчетвером - у Кобякича за спиной Ивашка, у его сына Ярмошка. Они ехали день, другой, третий и много дней и добрались до того места, где два моря встречаются, а слиться не могут. По левую-то руку Сурожское море мелкими водами чуть шевелится, тусклым оловом отливает, а по правую - Русское море светлой рябью чешуится, блещет на солнышке. Они меж двух морей проехали посуху, узкой полосой земли, а за ней опять степь. Они едут-едут степью день и другой, а на третий увидели вдали тёмное облако. И чем ближе подъезжают, тем облака плотнее и выше, а как совсем близко подъехали, увидели, что это горы. За реками, за Касплей, за Днепром, за морями Сурожским и Русским, за высокими горами - Царь-град. Золотые купола, серебряные вышки, улицы камнями-самоцветами мощённые, ходят по ним люди в шелках и в бархате. А впереди-то Аннушка - на ней платье парчовое, семицветное на ней. На шее бусы-яхонты, длинные косы перевиты жемчугом. Идёт Аннушка им навстречу здравствуй, Ивашенька, встретиться привелось! Кони взбираются по узкой горной тропке. По одну сторону обрыв, там деревья растут, сверху смотреть - будто кустарнички. По другую сторону вздымается гора крутой, отвесной стеной. Голову назад откинешь, чуть шею не свернёшь, увидишь вершину горы. Сверху камень скатился, разбился у их ног, во все стороны осколки разбрызгал. Кони ступают тонкими ногами, осторожно копытца ставят. Вот они поднялись на перевал, оттуда в обе стороны видать. Позади степь и дальше горы серыми, жёлтыми, синими тенями на краю неба. А впереди долина, и вдали морской берег искрится и море. Где же Царьград? Только и видать в начале долины на склоне горы маленький домик, каменный водоём, рощицу и виноградник. Они с горы спускаются, мелкие камушки из-под конских копыт впереди их катятся, а из дверей домика выбегает женщина, собой толстенькая, ножки короткие. Будто молоденькая, им навстречу птичкой порхнула, одной ногой в стремя вскочила, двумя руками Кобякича обхватила, плачет и смеётся и приговаривает: - Ах ты, мой голубок, сердечко моё, лазоревый цветочек! Приехал наконец! - Приехал, Параска, приехал! А ты и не ждала? - Ждала, ждала, все глазыньки высмотрела! Каждый вечер ставила тесто для пирогов - как приедешь, вмиг испеку. - Ас чем пироги? Тут из домика выбегают ещё пять женщин. Впереди две Кобякичевы дочки, а за ними сноха, на бегу ворот застёгивает, а за ней служанка, а за ней рабыня. - А с горохом пироги, пироги с горохом. Кобякичева сноха свёкру поклонилась, к мужу кинулась, дочки отцу и брату стремя держат. Ведут в дом, разули их, тазы тащат, горячую воду в кувшинах - дорожную пыль смыть. А уж пахнет горячим печёным тестом и жареным мясом. Уж несут на блюде гору пирогов. На другом блюде - румяные яблочки, на другом блюде - разные зелёные травки. В мисочке - жирные чёрные плоды. Похоже на сливу, да Ивашка с Ярмошкой такой не видывали. Они отведали - а она горькая и солёная. Ивашка свою выплюнул, а Ярмошка съел и косточку обсосал. Все разом говорят, расспрашивают, что за парнишки и откуда взялись. Параска обрадовалась, что русские они: - Я сама с Руси, с Переяславля-города... Дочки кричат: - А нам что привёз? Сноха кричит: - Надолго ли пожаловали? Извелась я без тебя! Кобякич кричит: - Хороши пироги! - С Переяславля я. Увели меня половцы в плен, думала - погибель, ан Кобякича встретила, поженились мы. Он, Кобякич, молодой - красивый был. - На Руси зеркала круглые медные. Не привёз? В них лучше смотреться, чем в бочку с водой. "Кудах-тах-тах! Куд-кудах!" - Шш, убирайся! Куда залетела!.. Вот стали они жить-поживать. При домике сад, рядом - виноградник, на солнечном пригорке - масличные деревья. Во дворе - коза, у козы козлята. Всего вдоволь, а соседей не видать. Соседи за горой - они ближе к городу селятся. В четырёх часах ходьбы большой город Сугдея, а по-русскому Сурож. Да где же Царьград? А Царьград за морем. Русское море поперёк переплыть, там и Царьград будет. Кобякич говорит: - Я и на зиму здесь останусь. Старые кости к непогоде ноют, уже трудно мне зимой по степи кочевать. А сына обратно отправил - побыл три дня, и будет. Сноха проводила мужа до вершины горы, там повыла, поплакала. Обратно шла, лицо в родничке умыла, ничего и не видать. Вернулась, села за ткацкий станок, весь день промолчала, только с золовкой два раза поругалась. Параска над Ярмошкой причитает: - Ой, да худой, ой, да заморённый! Она ему лучшие куски суёт, так жалеет. Она ему три войлока и ещё овечью шкуру постелила подле очага. По утрам не будит, тяжело работать не велит. Каждый день ему руки щупает, нарастил ли мясо на костях, жирку не прибавил ли. А Ивашка толстый, ничто ему. Пока зима не настала, снег не выпал, пусть он козу с козлятами пасёт на горе. Да, ничто! Это им так кажется, а ему-то каково! Коза скачет, козлята прыгают, бодаются. Только Ивашка на камушек присядет, замечтается, как он через море будет плыть, а на том берегу встанут перед ним из тумана златые царьградские вышки теремов, только замечтается, а козлята уж все разбежались. У Ивашки-то небось не копытца, не четыре ноги, ему по камням карабкаться! Пока к вечеру всё стадо соберёт, весь запыхается, обдерётся, потом изойдёт. Уж скорей бы зима! Вот и зима настала. Длинными вечерами в светильнике фитилёк плавает в масле, горит огоньком. Женщины прядут. Кобякич плетёт ремешок из сыромятной кожи, про кочевье рассказывает, необъятные степные пастбища, а то про город Итиль, где многие половцы оседло живут, каменные дома себе выстроили, богато живут, торгуют и конями, и рабами, и разным товаром со всех концов земли. А не то Параска песню затянет, как стонут русские девушки во всех концах земли, от своей родни отторгнуты, в чужие края проданы. На Хвалынском море плачут, в Сурожи руки ломают. Прервёт песню, скажет: - Надо бы в Сурож сходить, купить новые иголки. Мои-то все поломались. Да придётся обождать. В горах тропки все занесло снегом, заблудишься. - Как подтает, сойдёт снег, я схожу, куплю тебе, - говорит Кобякич. Внизу под обрывом море вздулось, почернело, бушует, огромные валы катит. Так грохочет - и в доме слышно. Пронзительно холодный дует ветер.
