Восемьдесят стариков-сенаторов решили не пережить гибели Рима. Седобородые, в богатом платье, с жезлами в руках, на креслах, украшенных слоновой костью, они неподвижно сидели на площади и ждали смерти. Галлы не могли понять, люди это или статуи. Один из галльских воинов робко потрогал длинную бороду сенатора. Тот ударил его жезлом. Это послужило сигналом – началась резня. Город запылал. Галлы собрались вокруг Капитолия и приступили к осаде.
Западное Средиземноморье
Лучший римский полководец Камилл жил в это время в изгнании – в Ардее. Его изгнали плебеи за то, что он стоял за патрициев. Но сейчас было не до междоусобиц. Остатки римского войска, собравшиеся в Вейях, попросили Камилла принять над ними начальство. Камилл был готов, но требовалось согласие сената.
Молодой воин Коминий подплыл по Тибру к Капитолию, проскользнул мимо галльских часовых, по тайной тропе взобрался на холм и, переговорив с сенатом, вернулся тем же путем. Сенат дал согласие. Камилл стал готовиться к походу на Рим.
Тем временем галлы нашли следы Коминия на крутизне Капитолия и открыли его тайную тропу. Ночью они бесшумно полезли вверх по склону. Ночь была темная, охраны над обрывом не было, сторожевые собаки спали. Но приближение галлов заслышали гуси – священные птицы из храма Юноны. Их гогот разбудил Марка Манлия, бывшего консула и храброго воина; он схватил оружие и бросился к обрыву, за ним – остальные.
Над обрывом уже показалась фигура первого галла – Манлий сшиб его в пропасть. В своем падении он увлек других галлов, остальные отступили под градом камней и стрел. Капитолий был спасен.
Так гуси спасли Рим.
В память об этом еще много лет спустя в праздничный день по городу проносили гуся в пышном уборе и собаку, распятую на кресте. А Марк Манлий получил почетное прозвище Капитолийского.
Осада утомила и осаждавших, и осажденных. Начались переговоры. Галлы обещали уйти, если им выплатят тысячу фунтов золота. На площади поставили весы, галлы и римляне столпились вокруг. Весы были галльские и показывали меньше настоящего веса. Римляне возмутились. Бренн бросил на весы свой меч и надменно крикнул:
– Горе побежденным! (Мы бы сказали: «Победителей не судят!»).
Начались препирательства. Эта проволочка оказалась спасительной: пока шли споры, из Вей подоспел с войском Камилл. На развалинах Рима началась беспорядочная битва. Золото было отбито, галлы отступили, Камилл преследовал их по пятам. В восьми милях от Рима он их настиг и перебил всех до единого: некому было даже отнести в Галлию весть о поражении.
Два человека были героями этой войны: Марк Фурий Камилл и Марк Манлий Капитолийский. Друг друга они ненавидели: первый был поборником патрициев, второй защищал плебеев. Прошло несколько лет после спасения Рима, и патриции лживо обвинили Манлия в государственной измене. Суд происходил на Марсовом поле, в виду Капитолия. Манлий простирал руки к спасенной им твердыне города. Ни у кого не хватило духу осудить героя. Тогда патриции перенесли суд в такое место, откуда Капитолий не был виден. Манлия осудили на смерть и сбросили с Тарпейской скалы – скалистого обрыва на спасенном им Капитолии.
Разоренный галлами Рим должен был заново утверждать свою власть над окрестной Италией. Этруски, по чьей земле тоже прокатились галлы, сопротивлялись слабо, зато отпали латинские союзники, которым мощь Рима давно уже была в тягость. А впереди еще была трудная борьба с воинственными апеннинскими горцами – самнитами.
Сами боги, казалось, хотели испытать волю Рима к власти. Рим выдержал испытание ценою двух самопожертвований. Этими героями стали Курций и Деций.
Было землетрясение. На римской площади треснула земля и раскрылась бездонная пропасть. Сенат приказал каждому из граждан бросить туда горсть земли. Это не помогло. Гадатели объявили, что в пропасть надо бросить то, что в Риме ценнее всего. Народ толпился над расселиной и спорил, что в Риме самое ценное. К толпе подъехал молодой воин на богато убранном коне; его звали Марк Курций. Ему объяснили, в чем дело.
– О чем спорить? – сказал он. – Есть ли в Риме что дороже, чем доблесть его сыновей?
И, пришпорив коня, он бросился в черную пропасть. Расселина сомкнулась над ним, осталась лишь небольшая трещина в земле. Ее обнесли оградой и называли с этих пор Курциевым колодцем.
Второе самопожертвование было в бою. Шла война с латинами. Римским консулам явился в видении могучий муж и возвестил:
– Одни потеряют войско, другие – полководца.
Консулами были Торкват и Деций. Они совершили жертвоприношение; гадатели сказали, что жертва Торквата угоднее богам.
– Значит, я сам буду своей жертвой, – сказал Деций. Жрец надел на него тогу с красной каймой. Деций покрыл голову, стал ногами на копье и произнес слова клятвы:
– Янус, Юпитер, Марс, Квирин, Беллона, Лары и вы все, боги свои и чужие, небесные и подземные, вам молюсь я о победе, вам я приношу в жертву себя и вражеское войско.
Он вскочил на коня, бросился в гущу врагов и упал, покрытый ранами. За ним устремилось все римское войско. Победа осталась за римлянами.
Слово «иго» употребляется теперь только в переносном значении – тягость, гнет, между тем у него есть и прямое значение – ярмо, деревянный хомут на рабочий скот. А в латинском языке у него было и третье значение: два копья, воткнутых в землю, и третье на них перекладиной. «Пройти под игом» означало высшую меру унижения для побежденного войска: без оружия, в одних рубахах воины поодиночке, пригибаясь, проходили меж трех копий, осыпаемые насмешками победителей. Римлянам пришлось испытать это унижение в 321 г. до н. э. в войне с самнитами. Те заманили римское войско в Кавдинское ущелье, узкую долину меж высокими холмами, и загородили ему вход и выход – борьба была безнадежна. Консулы отправили послов объявить о сдаче. Самниты сами не ожидали такой победы. Их вождь Понтий спросил совета у своего дряхлого отца, что делать с захваченными римлянами.
– Римляне умеют мстить за поражения, – сказал старик. – Поэтому или всех отпусти, или всех перебей: в первом случае они не захотят мстить, во втором – не смогут.
Понтий погрузился в раздумья.
– Нет, – сказал он, – первого я не хочу, второго не могу: отпустить их безнаказанными не позволяет долг, перебить их не позволяет честь.
Он приказал римскому войску сдать оружие и пройти под игом. Двадцать тысяч воинов с консулами во главе прошли меж трех копий и потащились, безоружные, полунагие, по дороге в Рим. В город они вошли темной ночью и попрятались в домах. Консулы явились в сенат и сложили с себя должность.
– Пусть кавдинский позор ляжет только на нас, – сказали они сенату. – Объявите, что мы не имели права заключать такой договор, и выдайте нас самнитам.
Сенату это понравилось. Консулы и их помощники, присягавшие на верность договору, были отправлены к самнитам. Понтий гордо отказался их принять.
– Если Рим считает договор несостоявшимся, – сказал он, – пусть войско вернется в Кавдинское ущелье, и начнем переговоры сначала.
Война возобновилась и продолжалась с перерывами тридцать лет. Самнитов поддерживали и этруски, и галлы, и горцы северной Италии. Но враги действовали разобщенно, и война закончилась победой Рима. Крепя свою власть, Рим заключал отдельные договоры с каждым из побежденных племен и городов: с одними более почетные, с другими более унизительные. После этого взаимная зависть и недоверие уже никогда не позволяли им объединиться против Рима. Такая политика называлась (и называется до сих пор): «Разделяй и властвуй». Итак, война была без подвигов, будничная, медленная, упорная: из времен легенды мы вступаем во времена истории. Воспользуемся этой передышкой, чтобы немного отвлечься от истории римских войн и побед.
Римляне позднейших времен, когда в Рим стекалась роскошь со всего мира, любили с умилением вспоминать, в какой простоте жили их предки.
Самым знаменитым примером древней простоты считался Цинциннат. Это был старый знатный патриций, известный полководец, бывший консул. Но всем его имуществом был кусок земли – около десятины – возле Тибра. Его он обрабатывал собственными руками. В 456 г. до н. э. в трудную минуту для государства сенат назначил его диктатором – высшим и полновластным правителем республики сроком на полгода. Сенатский посланник застал Цинцинната в поле, за сохой, полуголого, покрытого пылью. Услышав, что к нему есть дело от сената, Цинциннат остановился, выпрямился и кликнул жену, велев подать ему сенаторскую тогу. Умыв лицо и надев тогу, он спокойно выслушал весть о своем высоком назначении, повернулся и пошел в город. На следующий день он уже выступал с войском в поход, на второй разбил врага, через неделю праздновал триумф, а через десять дней, сделав все для римского народа, сложил диктаторский сан и вернулся к своей сохе.
