7 См.: Keenan Е.Г. Muscovy and Kazan: Some introductory remarks on the pattern of Steppe diplomacy // Slavic Review. XXIV. № 3. (Sept. 1965). P. 549.
8 Идея «втянуть Россию в войну с Турцией (которая для Москвы представлялась потенциальным союзником, а не врагом) была крайне утопичной» (Зимин А.А. Россия на пороге нового времени. М., «Мысль», 1972. С. 181). Зимин продолжает: «Надо воздать должное русским дипломатам. Они оставили у имперского посла (Сигизмунда Герберштейна: речь идет о переговорах с ним в апреле 1517 г. – М.Б.) полную иллюзию согласия России на «единачество» с другими «христианскими державами» для борьбы с «врагами христианства». Это было совершенно необходимо для того, чтобы добиться своей цели – использовать имперское посредничество при заключении выгодного и прочного мира с Великим княжеством Литовским (которое не раз выступало против Москвы в блоке с Казанью и Крымом. – М.Б.) (Там же. С. 181–182). Во второй половине 20-х годов XVI в. Василий III добился «обеспечения безопасности русских земель от опустошительных крымских набегов» (Там же. С. 322. См. также: Смирнов И.И. Восточная политика Василия III. – Исторические записки. 1948. Кн. 27. С. 18–66). И по сей день не утратили во многом свою ценность следующие работы: Карпов Г.Ф. Отношения Московского государства к Крыму и Турции в 1508–1517 гг. // Московские университетские известия. 1865. Прилож. Ч. 1. М., 1865. С. 213–244; Смирнов В.Д. Крымское ханство. СПб., 1807.
9 Суть дела не меняется от того, что вплоть до установления патриаршества в Москве (1589 г.) теорию «Москва – третий Рим» излагали сочинения неофициального толка, и «претендовавший на неограниченную власть Иван Грозный ни разу не сослался на нее в своих многочисленных сочинениях». (Скрынников Р.Г. Учреждение патриаршества в России // Вопросы научного атеизма. Вып. 25. М., 1980. С. 92). Только при Борисе Годунове эта теория впервые стала официальной доктриной (см.: Гольдберг АЛ. Три «послания Филофея» // Вопросы истории русской средневековой литературы. Л., 1974. С. 68–92), выражая притом всего-навсего «стремление ликвидировать неполноправное положение Москвы по отношению к другим центрам православия» (Скрынников Р.Г. Учреждение патриаршества в России. С. 92). Даже независимо от формальной истории доктрины представление о мессианско-гегемонистской роли России – зародившееся еще в киевский период ее истории – с конца XV в. прочно вошло в духовный арсенал русского социума. Что же касается эпохи Ивана Грозного, то как же не вспомнить тут об идеологической программе одного из ближайших в 1549–1553 гг. советников молодого царя – Сильвестра. Между тем митрополит Макарий в своей речи на коронации Ивана IV дал понять, что государю Московскому Сам Всевышний судил владычество над «варварскими» народами, в круг которых включались и мусульмане, и западные христиане (см.: ПСРЛ. XXIV/ 1965. С. 50; см. также: Jebonski J. Muscovy and Kazan… P. 254). He забудем и о том, что у византийцев русские восприняли не только теологическое, но и телеологическое восприятие идеи универсализма и уникального предназначения и самих себя, и своего государства.
10 В своей недавно опубликованной статье «Сибирский поход 1483 г. и его последствия» (Вопросы истории, 1983, № 11) В.В. Каргалов доказывает, что уже Сибирский поход войск Ивана III в 1483 г. привел к вассальной зависимости западносибирских земель от России. Временами прерываясь, она существовала в течение почти всего XVI столетия. А с середины 1580-х годов, после похода Ермака, начался качественно новый этап – прочное освоение Сибири «русскими людьми» (с. 182.). Каргалов проводит мысль о том, что все могущие именоваться агрессией действия Москвы носили на самом деле лишь оборонительный характер от «мусульманских захватчиков».
Поэтому, пишет Каргалов, замысел похода 1483 г. выходил за рамки простой военной экспедиции. Он был связан и с обострением русско-казанских отношений. Казанский «царь» Алегам (Али-хан) занял враждебную по отношению к Москве позицию. Участились его набеги на русские земли, вследствие чего Ивану III «приходилось постоянно держать в волжских городах значительные силы, организовывать военные походы». Казанские феодалы пользовались военной и политической помощью Ногайской Орды, которая, в свою очередь, поддерживала тесные связи с Тюменским ханством. Наконец, в Тюмени укрывались казанские мурзы, противники Москвы. «Складывалось, – подчеркивает Каргалов, – нечто вроде единого антирусского фронта ханств от Волги до Иртыша, что было крайне нежелательно для Русского государства». И только крупномасштабная военная демонстрация могла предотвратить «опасное единение казанцев и тюменцев». «Еще большую опасность представляла реальная угроза подчинения Тюменским ханством вогульских и остяцких племен» (с. 178) и т. д. Как бы то ни было, работа В.В. Каргалова (см. также: Преображенский АЛ. Среднее Поволжье и первоначальное освоение Сибири (конец XVI – середина XVII в.) // Вопросы истории. 1981, № 10. С. 77–89) вновь напоминает о том, какую долгую историю имеет русский Drang nach Osten, какие он принимал широкие масштабы, как упорно и умело велся, притом не только в мусульманские, но и в «языческие» земли (обратим в этой связи особое внимание на аннексию в 1472 г. Перми Великой). Но значит, и не следует исчислять, как это обычно делается в литературе, «рождение русской многонациональной империи» лишь взятием Казани (а вскоре – и Астрахани): я бы перенес эту дату на 80 лет назад, т. е. к 1472 г. Заметим попутно, что не только Казань и Астрахань, но и Сибирь объявлялись «исконно вечной вотчиной» русских государей (Там же. С. 180), что не случайно: Иван III именовал себя и «великим князем Югорским», а Иван IV – «Всея Сибирские земли и северные страны повелитель» (см.: Там же. С. 180, 181). Об экспансии царизма в Сибирь и в прилегающие к ней земли см: Lantzeff G. Siberia in the Seventeenth Century: a Study of Colonial Administration. Berkley, 1943; Raeff M. Siberia and the Reforms of 1822. Seattle, 1956; Denelly A.S. The Russian Conquest of Bashkiria, 1552–1740. New Haven, 1988.
Добавлю сюда и следующее. Л.Н. Гумилев полагает (не приводя, однако, никаких доказательств), что в XIV в. потомки обруселых хазар сменили русское название «бродники» на тюркское «казаки». В XV–XVI вв. они стали грозой степных ногаев и, перенеся войну в Сибирь, добили их последнего хана Кучума. Получив подкрепление от московского правительства, они за один век прошли Сибирь до Тихого океана. Нуждаясь в пополнении, они «охотно принимали в свои отряды великороссов, но всегда отличали их от себя. Всех вместе их принято называть великороссами» (Гумилев Л.H. Этногенез и биосфера Земли. Вып. 2. Л., 1979. Депонированная рукопись. С. 175).
11 Множество доказательств этому в таких, например, работах: Макаров Д.Н. Самодержавие и христианизация народов Поволжья во второй половине XVI–XVII вв. Чебоксары, 1981; Дмитриев ВД. Политика царского правительства в отношении нерусских крестьян Казанской земли во второй половине XVI – начале XVII в. // Вопросы аграрной истории Чувашии. Чебоксары, 1981. В них обстоятельно показан ряд ловких маневров царизма в отношении нетатарских этносов Поволжья, вследствие чего и удавалось добиться желаемых целей по отношению к татаро-мусульманскому населению, всячески его, в случае надобности, изолируя, трансформируя (в особенности посредством христианизации) и ставя ряд его значимых в социальном и военном планах групп на службу московским государям.
12 Московские власти умело использовали и буквально феноменальную продажность правящих кругов татарских ханств, вследствие чего в XVI в. удалось в Крыму, например, создать чуть ли не формально функционирующую «московскую партию» (см. подробно: Сыроечковский B.C. Мухаммед-Гирей и его вассалы // Ученые записки МГУ. Вып. 61, 1940; Новосельский АЛ. Борьба Московского государства с татарами в первой половине
XVII века. М.—Л., 1948). Но такого же рода группировки имелись тогда и в Казанском и Астраханском ханствах, и в Ногайской орде (см.: Шмидт С.О. К характеристике русско-крымских связей второй четверти XVI в. Международные связи России до XVII в. С. 359). Заслуживают, наконец, пристального внимания довольно прочно укрепившиеся и в татарских и в среднеазиатских ханствах пророчества о неминуемом их подчинении «белому царю», т. е. русским (см. подробно: Лилеев Н.В. Симеон Бекбулатович хан Касимовский, Великий князь всея Руси, впоследствии великий князь Тверской. 1567–1616. (Исторический очерк). Тверь, 1891. С. 3–4; Посланник Петра I на Востоке. – Посольство Флорио Беневени в Персию и Бухару в 1718–1725 годах. М., 1986. С. 81). Но – как, впрочем, не раз бывало в истории культуры самых разных стран – атомизирующаяся, ясно сознающая свою шаткость, свою внутреннюю противоречивость и расколотость среда Чужаков казалась нередко их антагонистам воплощением идеалов коллективной солидарности, взаимоподдержки, взаиморасположения. Так, литовский автор XVI в. Михалонис Литвани утверждал, что «татары превосходят нас не только выдержкой и благоразумием, но и любовью к ближнему. Они сохраняют между собой взаимное расположение и оказывают друг другу добро» и т. п. (Цит. по: Коялович М.О. История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям. СПб., 1884. С. 58–59).
