Последний абзац «Ответа» содержал не менее вызывающее. «Мы, — его авторы так и не раскрыли свои фамилии, — с горечью констатируем, что ревизионистские попытки ряда товарищей в Ленинграде привели и к явным нарушениям организационных заветов Ленина, к попытке использовать ленинградскую организацию как центр борьбы против большинства партии и её ЦК. Но мы глубоко уверены, что испытанные бойцы Ленинграда… одёрнут своих вождей»{558}.
Теперь не могло оставаться сомнений в том, что в Москве репетировали съезд. Загодя провоцировали ленинградскую делегацию на такие действия, которые послужат обвинением в создании оппозиции. Это, скорее всего, и заставило Зиновьева добиться права на содоклад, чтобы самому разъяснить происходящее.
Ну, а те, кто счёл себя оказавшимися под ударом, в канун открытия 14-го съезда РКП предприняли попытку не оправдаться, нет. Доказать свою правоту, а заодно и ошибочность взглядов Бухарина. Крупская, Каменев, Зиновьев и примкнувший к ним Сокольников подготовили сборник своих статей «Некоторые материалы по спорным вопросам». Издали его «на правах рукописи», да ещё и под грифом «Совершенно секретно. Только для членов XIV съезда РКП(б)»{559}. Тем попытались оградить себя от вполне возможного обвинения в развязывании дискуссии.
Открывалась эта небольшая по объёму, карманного формата брошюра старой, написанной ещё в апреле для журнала «Большевик», статьёй Крупской «Было ли у Ильича два стратегических плана: один — в 1921 году и другой — в 1923 году?» с многозначительным пояснением в оглавлении: «запрещённая к печати». За ней следовала вторая статья Крупской же, написанная в сентябре — «На животрепещущую тему».
На этот раз вдова вождя для выражения своих взглядов воспользовалась как поводом публикацией в «Правде» заметки некоего Грандова «О нашей помощи деревенской бедноте». Написала то, о чём все предпочитали молчать. Как никогда резко высказалась в адрес не только Бухарина, но и остальных членов ПБ, в том числе и сотоварищей по сборнику — Зиновьева, Каменева. Но не называя их. Подчёркивая тем множественность своих оппонентов.
«Последнее время, — отмечала Крупская, — всё чаще и чаще начинают приукрашивать действительность. Говоря словами православного катехизиса, «желаемое и ожидаемое (социализм. — Н.К.) как бы в настоящем». Мы закрываем себе глаза на расслоение деревни, расслоение называем иногда даже «нивелировкой». Хотим как страус под крыло спрятать голову, чтобы не видеть тех фактов, которые являются ничем иным, как неизбежным следствием НЭПа».
Далее же разъясняла, что по Ленину НЭП — это «манёвр, обходной путь, долженствующий вывести на широкую дорогу, ведущую к социализму». И продолжила: «Капитализм — враг бешеный. НЭП и заключается в том, чтобы этого врага держать на крепкой цепи. Если капитализм с цепи у нас сорвётся, он свалит советскую власть. Это и есть суть НЭПа. Тот, кто утверждает, что эту цепь надо ослабить, выпустить из рук (а это и предлагал сделать своим лозунгом Бухарин, как считала Крупская. — Ю.Ж.), забывает о прошлом, не понимает настоящего и обязательно упрётся в болото или, хуже того, свалится в пропасть».
Лишь в конце статьи Крупская вспомнила о том, с чего начинала. О «правдинской» статье Грандова. И снова использовала никому не известного автора, чтобы выразить своё неприятие «нового курса». Писала: «Деревенская беднота — слой деревни, живущий частично или полностью, в прямом или замаскированном виде продажей своей рабочей силы… Это слой эксплуатируемый, ближе всех других слоев деревни стоящий к пролетариату… Это единственный слой, на который пролетариат может опереться в деревне идеологически… Это решающий слой в деле смычки рабочего класса и крестьянства»{560}.
Тем самым в пылу полемики Крупская сделала весьма важное признание. Оказалось, что даже почти через пять лет после введения НЭПа, тот так и не дошел ещё до деревни. До тех самых крестьян, ради которых и был затеян. Более того, партия в целом ещё не пришла к общему пониманию того, что же такое НЭП, почему его приняли и зачем. И, самое главное, судя по всему, НЭП пока не принёс того, что от него ожидали.
Если две статьи Крупской, занявшие десять страниц брошюры, переполняли сверх всякой меры цитаты из произведений Ленина, то пятнадцать — одной статьи Каменева «Об урожае» — вроде бы страдали от иного. От избытка цифр. И уже известных по «Бюллетеню» ЦСУ, по статье Голендо и новых, тех, которыми автор располагал как глава СТО.
Поначалу Каменев не стремился полемизировать ни с коллегией РКИ, ни с Яковлевым. И без того любому непредвзятому читателю должен был быть виден их основной недостаток. Они стремились «только установить количество середняков. Но не от общего числа крестьянских хозяйств, а только от тех, которые выбрасывали на рынок свои излишки. Задачей же статьи Каменева, в деталях воспроизведшего все ранее сделанные подсчёты, стало иное. Прежде всего определить — кто же даёт товарный хлеб.
Сухие цифры, не отягощенные желанием подогнать их под какой-то конкретный замысел, цифры по сельскохозяйственным зонам -Украине, Северному Кавказу, Сибири, центральной полосе России
— свидетельствовали об одном. Примерно 60% хлеба давали государству 12% крестьянских хозяйств. Не ограничившись только тем, Каменев конкретизировал: 2,2 миллиона крестьянских хозяйств из 19,7 миллиона произвели 1,2 миллиарда пудов зерна из 3,8 миллиарда валового сбора и дали на рынок 699,6 миллиона пудов избытков из 1,1 миллиарда в целом.
Только затем Каменев перешёл к социологии, точнее — к политике. «В этой группе, — писал он, — кулацкие хозяйства составляют не более 2%, и им принадлежит 18% излишков». Остальные же дают те самые середняки, которых все срочно стали искать. Пояснил: «Середняк был, остался и, наверное, ещё на долгий период останется центральной фигурой». Вместе с тем расценил его как зажиточного крестьянина. И высказал мнение, отличное от того, которое оказалось свойственным бухаринским ученикам Слепкову («Расширение НЭПа в деревне») и Стецкому («Новый этап новой экономической политики»), расцененное им как «поклон кулаку».
«Начавшееся с переходом к новой политике расслоение деревни, — вроде бы соглашался Каменев с ним, — найдет свое выражение в ближайшем будущем в дальнейшем увеличении и усилении на известное время новой крестьянской буржуазии, вырастающей из зажиточных слоев крестьянства, с одной стороны, и пролетаризации ее бедняцких элементов — с другой».
Но выводы из столь бесспорного положения сделал иной. Так определил задачи партии по отношению и к середняку, и к деревне в целом: «Наша энергия должна быть направлена на усиленную помощь и середняку, и бедняку при помощи кооперации, сельскохозяйственного кредита, землеустройства, снабжения машинами и т. д., а в политике — наша задача помочь середняку и бедняку организоваться, сплотиться, использовать все формы организации, которые открывает перед ними советская власть для противодействия попыткам кулака захватить экономическую и политическую гегемонию в деревне»{561}.
Таким образом, повторил суть решений 14-й партконференции РКП, повторил мнение, высказанное Сталиным, Быковым (тот призвал на Московской губпартконференции «организовать бедняков и середняков в советах и кооперации… против растущего кулака», заявил: «кулак нам опасен в политическом отношении, поскольку он может повести за собой основную массу крестьянства, имеющую середняцкое хозяйство»{562}), но решительно разошёлся с Бухариным.
…Зиновьев поместил в брошюре для делегатов съезда в общем известную свою статью «Философия эпохи», но на этот раз без редакционных сокращений. Ту самую статью, в которой высказывал своё суждение о НЭПе, о том, куда он может завести «без надлежащего контроля, без постоянной корректировки.
«Да, — объяснял Зиновьев, — опасность перерождения не исключена. Да, развитие НЭПа при затяжке мировой революции чревато опасностями перерождения». Но, решительно продолжал автор, «обозревая первые экономические итоги НЗПа, мы имеем полное право сказать; машина идёт теперь туда, куда её направляют, или, по крайней мере, машина всё более и более идёт туда, куда её направляют. Вопрос “Кто кого?” не снят ещё с очереди, не разрешён ещё полностью, но одно становится очевидным: этот вопрос всё более и более разрешается в нашу пользу»{563}.
Таким оказалось содержание индивидуальных статей тех, кого «Ответ» Московской губпартконференции заклеймил чуть ли не ревизионистами, отступниками. Иной характер носили два коллективных — подписанных Зиновьевым, Каменевым, Крупской и примкнувшим ним Сокольниковым — материала. Первый, весьма пространный, под своеобразным заглавием «Секретная докладная записка (для нескольких товарищей по списку)». Содержавшая их общую оценку народного хозяйства за семь месяцев, прошедших со дня завершения работы 14-й партконференции РКП: «а) С ещё большей силой… обозначился промышленный подъём, позволяющий надеяться на то, что в текущем хозяйственном году мы достигнем 100% довоенного уровня, что наш пролетариат увеличится количественно…
