Ознакомительная версия.
Соловецкие сидельцы победили, но и понесли тяжелые потери. «Дом Спаса Преображения и соловецких чудотворцев» был разрублен надвое. С самого начала войны царь постарался прибрать к своим рукам большую часть соловецкого хозяйственного организма. Еще весной 1668 года непризнанный братией архимандрит Иосиф с группой старцев поселился в Сумском остроге на берегу Белого моря, всего в 110 верстах от островов, чтобы оттуда руководить монастырскими угодьями в России и Поморье. Никанор знал, что Иосиф предпочитал оставаться в Вологде, на самом крупном монастырском подворье, но царь лично «попросил» архимандрита на север.
Сохранить монастырь без взбунтовавшейся беломорской твердыни — это была политически разумная, но невыполнимая мысль. С болью в сердце Никанор видел, как год от года монастырское хозяйство разваливается, хиреет. Соляные промыслы, требовавшие огромных денежных вложений, приходили в упадок. Дать денег Иосиф не мог, их у него не было. Множество полезных для освоения Поморья работ, направлявшихся и финансировавшихся соловецкими приказчиками, не производилось, ибо сами приказчики оказались в осаде. Люди Поморья, зарабатывавшие живые деньги и получавшие пропитание от многочисленных торговых связей, промышленной деятельности, вскоре оказались в нищете, на грани голодной смерти. То, что строилось веками, царские воеводы и служилые люди развалили за несколько лет.
Конечно, Москва могла бы помочь Иосифу деньгами и припасами, чтобы он попытался создать новый хозяйственный центр в Сумском остроге. Но кто-кто, а Никанор прекрасно понимал, что правительство преследует иные цели. Не желая терять больших соляных доходов, царь Алексей Михайлович выделил средства для усолий и корабельщиков — выделил в обрез, поручив соляное дело отставным дворянам и выборным горожанамцеловальникам. Государство накладывало руку на хозяйство монастыря; холмогорский, своим и иные воеводы распоряжались его имуществом, все доходы изымались в Москву. Лишенное запасов, а также возможности маневрировать средствами и поддерживать попавших в беду, северное хозяйство гибло на глазах. А царь еще обкладывал впадающих в нищету, разоренных крестьян и промышленников новыми налогами. Население разбегалось, часть его по указу самодержца вербовалось на государственные работы или вообще вывозилось «на вечное житье» в другие места.
Разоряя отхваченную им большую часть монастырского хозяйства, царь Алексей Михайлович напрасно надеялся, что блокированная меньшая часть понесет по крайней мере такой же урон. Голова и сердце монастырского хозяйства — обитель на Белом море — успешно боролись с блокадой. Почти прекратился приток денег от богомольцев, ибо немногие могли пробраться в монастырь, но значительно увеличились денежные вклады от людей, желавших спасти свои души помощью страдальцам. По прикидкам Никанора, поступление денег в казну сократилось вчетверо — зато и расходы казначей с братией уменьшили более чем впятеро.
Принимая бескорыстные вклады и пожертвования, Соловецкий монастырь старался все же платить людям за доставляемые товары. Через братию Анзерского монастыря соловчане покупали сколько угодно соленой рыбы, приобретали перец, чеснок, яйца в пищу и для иконного дела. Рыбу, мясо и шкуры морского зверя исправно поставлял Мурманский промысел, сообщение с которым царский воевода не мог пресечь. Под руководством келаря Азария монастырь оснастил пушками и вывел в море собственный рыболовецкий флот.
За весну и половину лета 1668 года Соловки сильно пополнили свои запасы зерна — теперь его должно было хватить на несколько лет. Пополнение житниц продолжалось и после прихода на Белое море царских стрельцов: при всем старании они не могли контролировать беломорское судоходство. Умелые соловецкие приказчики в Мезени, под носом у воеводы, закупали сукно, холст, кожи, коровье масло, овчины и другие товары, умудряясь даже платить за них в таможню. Мастерские Соловецкого монастыря не прекращали работы, создавая запасы одежды, орудий и всего необходимого на долгий срок вперед. Мельницы мололи зерно, поварня и квасоварня исправно ублажали братию и трудников едой и питьем.
Выдернув еще одного серебряного карася, Никанор с удовлетворением подумал, что даже без сообщения с берегом (от чего упаси Бог!) обитель могла держаться многие годы. Рыбы в озерах было вдосталь, огороды давали достаточно овощей, на островах водились олени[43] и зайцы, глухари, тетерева и куропатки, весной и осенью здесь садились целые тучи перелетных птиц[44], в лесах и на болотах было видимо-невидимо брусники, черники, голубики и морошки. Пока, однако, не было необходимости трогать непуганого, почти ручного зверя и птицу.
Забросив снова удочку, Никанор вознес к Богу молчаливую молитву за то, что он не оставляет своим промыслом православных людей Поморья, не убоявшихся объявленного царем Алексеем Михайловичем наказания за помощь Соловкам: духовным — заточение в Сибири, мирским — смертную казнь. Спасая свои души, люди делали все возможное для поддержки «сидельцев за Христово имя и спасительный крест». Нищие прятали под лохмотьями и провозили в монастырь сукно. Голодные крестьяне — мужики, бабы и ребята — в вёдро и ненастье плыли к Соловкам из Кеми, Шуи, Понгома, со всего побережья, доставляя рыбу, масло, хлеб и множество других товаров.
«Берег» и духовно поддерживал соловецких сидельцев. То из одного, то из другого места приходили вести, что люди отказываются молиться по-новому, оказывают сопротивление властям. Сельские попы становились вдруг горячими проповедниками, смело идущими на муки за веру; их паства нередко «выбивала вон» царских и митрополичьих сыщиков. Соловецкие челобитные, грамотки и «посылочные письма» о вере ходили по рукам и строжайшие допросы схваченных властями владельцев рукописей не позволяли выявить «сообщников».
Томясь в заточении, умирая на плахе, поморские староверы давали стране новые образцы мучеников. Никанор помнил много таких примеров. Бывшего соловецкого подьячего Ивана Захарьева, письмо которого «к ссыльным людям ростовцам» из заточения было перехвачено, воевода Волохов жег огнем и пытал ледяной водой, но страдалец твердил: «В думе со мной никто не был». То же говорили зверски пытаемые монахи Пимен и Григорий, написавшие «воровское письмо» о мучениях сумских заключенных «от слуг антихристовых». День казни Захарьева в Сумском остроге, куда воеводе пришлось силой сгонять крестьян, 17 июня 1671 года, был отмечен Никанором как день памяти нового мученика.
Поддержка «берега» убеждала Никанора, что он был прав, призывая братию к вооруженному сопротивлению. Тогда, 22 и 23 июня 1668 года, архимандрит пережил нелегкую внутреннюю борьбу. Ввиду высадившегося на остров стрелецкого отряда воеводы Игнатия Андреевича Волохова братия и трудники святой обители разделились. Их и так уже оставалось меньше шести сотен — нежелающие бороться и неспособные к борьбе давно разъехались.
Но все же остались люди, в трудную минуту предложившие сдаться, искать царской милости, покориться властям. Некоторые хотели даже перебежать к воеводе, но были схвачены товарищами и уведены в крепость.
Гораздо труднее было Никанору спорить со старым верным товарищем, соловецким Златоустом казначеем Геронтием, призывавшим братию открыть ворота стрельцам и безропотно пострадать от властей за веру, уподобившись древним мученикам. Непригоже, говорил Геронтий, уклоняться от подвига во имя веры, и нельзя монахам проливать людскую кровь, и нелепо биться с воинами, присланными от помазанника Божия, если он и уклонился к неправде. И проповедь Геронтия могла бы увлечь многих на Соловках, если бы он выступил перед черным собором, не поговорив прежде со своими друзьями Никанором и Азарием. Им он показал написанный для собора приговор, «что против государевых ратных людей не биться и монастыря не запирать!». Оставив Геронтия, Азарий и Никанор спешно собрали совет лучших людей, выдвинувшихся во время подготовки к обороне.
В келью архимандрита сошлись служки Фаддей Петров и Елизар Алексеев, избранные братией сотниками, Самко Васильев, известный своей отвагой кормщик, Григорий Черный, кузнец Киприан, Федор Брагин, дьячок Еремей, попы Дмитрий и Павел, монахи Симон, Тихон, Глеб, Герман, Иов Щербак, Аникий и другие, всего более двадцати человек. Это были люди не только испытанной верности отцепреданному благочестию, но обладавшие решимостью отстоять вольность беломорской твердыни от тьмы воинов Антихриста. Каждому из них братия доверила на своем участке готовить монастырь к обороне. Ни Геронтий, ни сам Иоанн Златоуст не убедили бы их сложить оружие, сдаться. На этом совете судьба Геронтия была решена. С болью в сердце, хотя и понимая неизбежность этой меры, Никанор согласился, что Геронтия следует лишить казначейской должности и возможности общения с братией. Немедля бывший казначей был взят под стражу и брошен в темницу.
Ознакомительная версия.
