Так что понять Алексея Башилова можно. Был бы кустик, веточка даже, он, возможно, и не ощутил бы такого ужасного одиночества, лишившись собаки.
С этого дня началось его полное и безнадежное одиночество.
* * *
Если бы кто-то сказал, что на пустынном арктическом острове ни один день не будет похож на другой, Алексей ни за что не поверил бы. Каждый день новый. Словно кто-то нарочно задался целью доказать, что жизнь по самой сути разнолика, неистощима на всякого рода неожиданности.
Нынешний день он начал с учета продовольствия. Его осталось куда меньше, чем нужно, и гораздо меньше, чем хотелось бы. Пришлось принять единственно возможное решение: еще сократить дневной паек. Если питаться, чтобы только продержаться, время от времени к тому же устраивать "голодные" дни, то протянуть можно еще месяца два, а может, и чуть дольше.
А потом что? Впереди арктическая зима.
Хоть ложись и помирай. Нет, он не ляжет. Как только выпадет снег, будет ставить силки на песцов. А когда образуется ледовый припай, станет охотиться на нерпу, на морского зайца.
Как и с чем охотиться, об этом еще будет время помозговать. Не зря говорят: нужда научит.
И как только навернулись на ум эти злосчастные калачи, сразу вспомнилась та жизнь, когда еды было вдоволь. Перед глазами явственно предстали зеркальные витрины мирного времени, в которых пирамидами выкладывались красноголовые и прямоугольные сыры, розовые окорока, а на крюках в изобилии развешивали колбасы и копчености.
От одного воспоминания закружилась голова.
- Вот жизнь пошла: то не вспоминай, про это не думай, - посетовал Алексей.
Посвежело, море гнало и гнало белогривые серо-зеленые валы. От воды несло пронзительным холодом. Скоро море скует льдами, и оно перестанет выбрасывать плавник. Да и сейчас не больно-то много выбрасывает. Щепке и той радуешься. А сколько топлива потребуется, если и в самом деле случится зимовать?
Дни становятся все короче, не успеешь оглянуться, свету и совсем не будет. Как жить в темноте? В аптечке какое-то масло есть, вазелин - не сгодятся ли для светильника? Его надо загодя смастерить. И в избушке все время в темноте неуютно. И холодно, из всех щелей дует. В первые дни этого не замечал, а сейчас спасения нет от пронизывающих сквозняков.
Придется конопатить, во что бы то ни стало конопатить, иначе пропадай. А вот чем конопатить? Один из ватников совсем изорвался, придется его пустить на тряпье, им и затыкать щели.
- Значит, так, - подвел итог своим раздумьям Алексей, - дрова - раз, светильник - два, конопатить - три. Что еще? Да, еще силки - это посложнее...
Как пригодилось бы ружье или, на худой конец, охотничий нож. Впрочем, настоящие промысловики добывают зверя и птицу без выстрела, а без ножа не обходятся.
Мысли текли и текли, и все об одном - как тут выжить и что еще сделать, чтобы дольше продержаться?
Одежду обязательно надо чинить - штаны стали просвечивать и форменка на локтях протерлась. Горит здесь одежда. Не заштопаешь, в одних лохмотьях останешься...
Дел набирается порядочно, и, чтобы не забыть, лучше записать. Огрызок карандаша есть и четвертушка бумаги нашлась в ватнике. Вообще, стоило бы вести дневник, записывать, пусть не каждый день, самое значительное.
Сходил в избушку и только пристроился на чурбачке, над головой раздался явственный гул моторов. Из-под серой тучи с южной стороны стремительно вынырнула летающая лодка. Уж не та ли, что пролетала несколько дней назад? Да какая разница, та или не та. Летит прямехонько на остров. На этот раз наверняка не пройдет мимо! И опять, в который раз, захлестнула горячая волна радости - вот оно, спасение, конец всем мукам! Это уже была не надежда, а уверенность. Полнейшая уверенность.
Алексей изо всех сил размахивал шапкой. Самолет стремительно приближался и шел точно на него. Отчетливо видны гофрированные темно-зеленые бока фюзеляжа. Зеркально поблескивают стекла пилотской кабины. Даже силуэты людей за ними угадываются. Что там угадываются, их видно. Он может поручиться за то, что видит людей.
Теперь-то уж наверняка заметят, не могут не заметить не его, так избушку. Не имеют на это никакого права!
Самолет так близко уже, что все вокруг дрожит от грохота. Но тут-то как раз и становится ясно, что машина проходит левее острова. Не сбавляя скорости, несется дальше, все дальше...
Да как же так? Как же не заметили? Ведь высота совсем небольшая. Можно ли не увидеть на таком расстоянии человека на голом острове? А избушку?
Алексей в отчаянии сорвался с места и помчался за удаляющейся машиной. В груди горело, сердце колотилось у самого горла и вот-вот норовило выскочить.
Мысль работала лихорадочно, мелькнула догадка, что фигуру в сером ватнике на фоне серых камней с высоты действительно нелегко заметить. И вот он на бегу срывает ватник и что есть силы размахивает им.
А самолет уже далеко. В вышине за ним стелется реденький хвост сизого дымка. Там, в пилотской кабине, должно быть, тепло, попахивает уютно машинным маслом, успокаивающе мерно гудят моторы. В тепле и благодати сидят люди, от которых зависит судьба, что там судьба - жизнь заброшенного на затерянный в море пустынный и холодный остров. Ведь и пилот, и штурман, и бортмеханик, и еще кто там есть, оглядывают горизонт, морские дали и сушу, когда она попадается, замечают множество всяких мелочей, но не видят того, ради кого летают, кого хотят найти. Как же так?..
Алексей бежит и бежит за самолетом, выбиваясь из последних сил. Неужели так и улетят, не заметив его? Этого допустить нельзя, это же несправедливо, ужасно, черт знает что!
- Эй вы! - кричит Алексей пересохшим ртом.
Но там, в вышине, - да какая, к дьяволу, вышина, каких-нибудь двести пятьдесят - триста метров, - его, конечно же, не слышат. Может, кофе распивают, а скорее всего болтают о разном, травят баланду, как это принято у моряков и летчиков. А ты тут погибай!
Лодка стремительно уменьшалась в размерах. А он все бежал и бежал, надеясь на чудо: вдруг возьмет да и оглянется пилот или еще там кто и увидят его, бегущего. Бегущего-то легче заметить.
И все же наступила та минута, по правде говоря, жесточайшая минута, когда стало ясно, что все отчаянные усилия напрасны, что с самолета его не заметили и не заметят. Но Алексей продолжает бежать, пока не споткнулся и со всего маху не растянулся на гальке.
- Как же так? Ну, как же так? - Алексей в отчаянии бил кулаком по гальке.
Потом бессильно уронил голову и чуть не заплакал. Он и заплакал бы, но слез не было. Через какое-то время с усилием поднял отяжелевшую голову и снова оглядел небо. А вдруг самолет пошел на разворот, чтобы сделать посадку? Он изо всех сил пытался разглядеть летящую точку. Но небо было пусто и все охвачено безжизненной тишиной. Проклятая тишина!
Минут десять просидел он, растерянный и разбитый. Едва-едва поднялся и побрел к жилью. И все думал: "Что же делать, что теперь делать?"
Он никак не мог уразуметь, что с самолета, летевшего так низко, не заметили избушку. Ладно, человека не заметили, он, может быть, с высоты кажется вроде серой гальки, но избушка? Ведь она торчит совершенно на голом месте. Уж ее-то не заметить мудрено... А вот не заметили. Почему?..
Он попытался представить себе остров с высоты. И тут его осенило. А что, если избушку видели? Так мало ли их, необитаемых, поставленных неизвестно когда и неизвестно кем, торчит по всей Арктике? Нужна не избушка, а люди, признаки жизни. Вот что важно, вот за чем следят.
Что же такое сделать, чтобы в следующий раз его непременно заметили? Дым - вот что может лучше всего обнаружить присутствие человека. Но не будешь все время жечь костер. На это никакого топлива не напасешься.
Что же еще?.. А вот что, надо на геодезической вышке повесить парус. Его-то уж будет видно.
* * *
Чтобы победить, нужно уметь терпеть и стойко переносить невзгоды.
Размышляя о том, что все так неудачно складывается, Алексей вспомнил об охотниках, промышляющих в полярной тундре. Они работают и живут весь долгий охотничий сезон в полном одиночестве. Несколько раз на борту их парохода оказывались такие охотники. Кое-что рассказывали о житье-бытье, по большей части не о своем. Один такой рассказ Алексей запомнил хорошо. Даже фамилию того, о ком шла речь, - Колударов.
Случилось с этим Колударовым самое страшное из того, что может произойти в бескрайней полярной тундре, - пожар. Все имущество и весь припас сгорели.
Пожар случился, когда охотник уехал проверять капканы. И в отъезде-то был не больше обычного, а вернулся к остывшему пепелищу. Остались лишь нарта с собачьей упряжкой. Еды нет, если не считать двух мороженых песцов, которых недавно вынул из капканов. За спиной винчестер с единственной обоймой, стало быть, есть какая-то надежда на удачную охоту. И это все, а вокруг - беспредельное, безлюдное пространство.
Выход один - добираться до ближайшей фактории. Это триста - триста пятьдесят километров. Зима выдалась свирепая, все еще тянулась непроглядная полярная ночь, когда в двенадцать часов дня темно так же, как и в полночь. Колударов ободрал песцов, разрубил на части, накормил собак и отправился в путь. Собаки на скудном пайке быстро выматывались. Хочешь не хочешь, отдыхать надо. И с каждым разом стоянки становились все продолжительнее, собаки поднимались все неохотнее.
