Ознакомительная версия.
– Три.
– А скольких пилотов потеряли?
– Мы все еще не знаем. Нужно дождаться, пока все прибудут в Нойбиберг.
– Я знаю, но сколько приблизительно?
– Возможно, всего десять, – ответил Герберт.
– Славная картина. Три сбитых вражеских самолета, дюжина собственных потерь и тридцать четыре самолета группы, превращенных в металлолом. Хорошее круглое число. Я вам скажу кое-что: как только я вернусь, держу пари, меня понизят в должности.
– Не говорите ерунду. Кто, по-вашему, примет командование над группой? У кого есть необходимый опыт? Вы не должны задумываться на этот счет.
– Хорошо, в нашей группе соотношение побед к материальным потерям – один к десяти. Каждый знает, что, когда американцы нападают сотнями «Крепостей», мы поднимаем в воздух десять несчастных самолетов. Такова ситуация. Интересно, изменится ли она когда-нибудь?
Его вопрос остался без ответа. Снова наступила тишина. Я просто покачал головой и продолжил смотреть в окно вагона.
Неожиданно Герберт воскликнул:
– Если дела будут идти так же, то я предвижу очень мрачное будущее! Союзники полностью выбьют нас из воздуха.
– У меня меньше опыта, чем у вас, – произнес я с сомнением, – но я думаю, что есть и другие причины, кроме нашей меньшей численности. Против нас как численное, так и техническое превосходство. Мы, несомненно, должны продолжать сражаться, но Me-109 устарел. Два года назад, в Африке, пилот подобный Марселлю мог сбить шестнадцать «Спитфайров» в течение одного дня[54]. По всеобщему признанию он был асом, но интересно, смог бы он повторить свой подвиг сегодня? Нет никакой тени сомнения в том, что наши враги не только имеют ту же квалификацию, что и мы, но и превосходят нас. Это, в дополнение к нашей малой численности, еще одна причина трудностей, с которыми мы сталкиваемся в ходе боев. Вы очень редко можете сбить четырехмоторный бомбардировщик во время своего первого вылета. Удивительно, как много эти «ящики» могут выдержать. Наша машина, получив лишь половину тех попаданий, была бы сразу сбита. Сбить «Крепость» или «Либерейтор», имея два крупнокалиберных пулемета и одну 20-миллиметровую пушку – это высший пилотаж. Вы, «старики», можете сделать это, если необходимо, но молодежи остается лишь болтаться в их воздушных потоках; по вам бьют со всех сторон, а вы должны как можно лучше прицелиться под массированным огнем пулеметов. Вы должны приблизиться к цели на дистанцию 150 метров, если хотите изрешетить ее, а тем временем они могут это сделать с вами с 2000 метров. Я делал все, что мог, но еще не освоил этот трюк. Два или три захода на бомбардировщики, и ваш боекомплект на исходе, принимая во внимание, что «Крепости» продолжают стрелять как ни в чем не бывало.
– Это просто потому, что вы плохой стрелок, Хенн.
– Возможно, или потому, что я не имел достаточной практики. Я не единственный. Остальные новички тоже стреляют мимо цели. В любом случае, сколько из опытных пилотов способны приблизиться к бомбардировщику, хладнокровно нажать на кнопку и отправить его в штопор? Вы должны целиться всей своей машиной. Хвостовой бортстрелок бомбардировщика, сидящий в турели, имеет автоматизированный привод. Он может поймать несчастный истребитель в свой прицел на дистанции 1500 метров. Его пулеметная лента 30 метров длиной. Он может спокойно жать на кнопку, в то время как мы способны ответить лишь 150 снарядами[55]. Три ствола против четырех на стороне противника[56]… 120 «Крепостей», летящих в плотном строю, против двух истребителей. Прелестная разница.
– Вы забываете одну вещь, – вмешался Герберт. – Хвостовой бортстрелок немеет от страха, когда видит приближающийся «стодевятый». Я не хотел бы поменяться с ним местами. Для нас бортстрелок неподвижная мишень, тогда как мы можем бросить самолет в сторону, если его огонь подберется к нам слишком близко. Он привязан к своему месту, мы – нет. Он выполняет неблагодарную работу.
– Я соглашусь с вами, если есть сразу несколько «Мессершмиттов», а не один-единственный. Было бы не слишком плохо посылать по два истребителя на бомбардировщик, чтобы сбить его. Помните, как вы и я над Мариттимо атаковали 120 «Крепостей»: 1440 стволов против четырех пулеметов и двух пушек. Хотите, чтобы я вычислил пропорцию?
– Вы слишком много думаете, Хенн, – прервал меня Старик. – Вы решаете и вычисляете все дни. Никто не просит вас об этом. Все, что вы должны делать, это стрелять, нажимать на свою кнопку словно сумасшедший и ни о чем не думать. Вы должны быть быстрее врага и первым открывать огонь… Тогда вы сможете увидеть его падение. Я, как и вы, знаю, как обращаться с логарифмической линейкой, когда хочу доказать, что ситуация безнадежна, но, в отличие от вас, я ни о чем не думаю, когда атакую противника. Я набрасываюсь на него. Это граница моих рассуждений. Сбить его так или иначе. Не имеет значения как, пока вы не преуспеете в этом, и порой я добиваюсь успеха.
– Иногда, но не всегда, – вздохнул Герберт.
– Это не имеет никакого значения. Когда-нибудь придет и моя очередь, и это будет доказательством того, что враг прицелился лучше меня. Тогда все закончится. Это однажды случится. Вот так-то!
Я продолжил спор:
– Возможно, мы могли бы действовать другим способом.
– Что вы имеете в виду? – спросил Герберт.
– Я, в частности, думаю о 150 «Мессершмиттах-109», все новые машины, которые сейчас стоят на аэродроме Фоджа под охраной пехотной роты. Мы могли бы использовать их. В теории, когда пилот сбит и ему повезло выжить, он спустя пять минут может сесть в новую машину. Вместо праздного стояния в Фодже, эти «шишки» добились бы большего успеха в Трапани, Салеми или в другом месте. Если бы только мы имели их. Мы должны были лишь сесть в них и запустить двигатели. Вместо этого мы ждем, когда очередной дождь бомб уничтожит их на земле. И мы трое едем в Германию, в то время как 150 пригодных к полетам самолетов находятся в Фодже. Вы понимаете это? Для меня это просто…
– Вы бы лучше помолчали, Хенн. Мы не знаем, кто сидит в соседнем купе.
– Что вы подразумеваете? – спросил я, уставившись на Герберта. – Что я сказал? О да, конечно. Подрывные разговоры против армии. Мятеж. Давайте держать наши рты закрытыми и продолжать летать до самой победы.
Старик не прерывал меня, позволяя говорить. Я посмотрел на него краем глаза и сильно смутился, словно школьник, пойманный с банкой варенья. Я открыл свой портфель и сделал вид, что ищу какой-то документ. В этот момент он произнес:
– Скажите мне, Хенн. Откуда вы знаете о 150 «Мессершмиттах» в Фодже?
– Так мне сказал Закс. Я украл один из них, чтобы добраться до Лечче, но никто не заметил этого.
Командир группы встал и заложил руки за спину.
– В чем мы нуждаемся, так это в новом и более быстром самолете. «Стодевятый» устарел. Что с реактивными самолетами Вилли Мессершмитта, которые достигают скорости звука? Разве вы не слышали о них? Это будет настоящая работа. Очевидно, они сейчас испытываются. Если бы мы имели их в Трапани, то какую резню мы могли бы устроить.
– Могли иметь, – заметил я. – Да, вот именно могли. Испытательный аэродром Рехлин на другом конце Германии[57]. Там у них свои несчастья. Вы когда-нибудь слышали о славном «Мессершмитте-210»? Это было потрясающее фиаско. Первоначально этот двухмоторный «ящик» достигал той же скорости, что и «Лайтнинг». Предполагалось, что он будет даже быстрее. Конструкторы направили опытный образец в Рехлин, где его осмотрели чиновники. Сначала были крики восторга, а затем у высокопоставленных инженеров возникла сомнительная идея относительно размещения в хвосте машины дистанционно управляемых огневых точек. Они принялись за работу, не подумав об ухудшении качеств самолета. Двойное хвостовое оперение «двухсотдесятого» было заменено огромным килем. Сектор огня был увеличен, но машина утратила устойчивость[58]. По любому пустяку она сваливалась в штопор. Ее переработали в многоцелевой самолет, пикирующий бомбардировщик, разведчик, штурмовик и легкий бомбардировщик, тогда как она проектировалась как истребитель[59]. Они вернули опытный образец из Рехлина на завод «Мессершмитт» в Аугсбурге. Помните, что этот «двухсотдесятый» в то время был самым быстрым двухмоторным самолетом в мире. Теперь в него пихали различные штуки: однотонную бомбу, автомат для бомбометания с пикирования, автопилот, бронезащиту и дополнительные топливные баки[60]. Самолет становился все медленнее и медленнее. Конструктор не воспринимал это всерьез, потому что это, должно быть, стоило ему больших денег. Сотрудники рейхсминистерства авиации, занятые закулисной борьбой, знают об этом лучше. Фюзеляжи этих «двестидесятых» снова были демонтированы. Их удлинили на метр, чтобы придать большую устойчивость[61], после чего самолеты послали в Тунис[62]. Были посланы все шестьсот. Геринг тогда сказал: «Тем лучше. Мы израсходуем их». Он был прав. Их истратили, а вместе с ними и их пилотов. Дистанционно управляемые огневые точки так никогда и не использовались, а двигатели никогда не развивали мощность свыше 1450 лошадиных сил. «Лайтнинги» сбивали их, словно мух, от Орана до Алжира и от Алжира до Туниса[63]. Ныне Мессершмитт спроектировал другую машину, которая известна как Ме-410. Никто не должен забывать этого. И командир группы, и Герберт молчали. Я чувствовал, что они оба, по существу, согласны с моими доводами, но ни один из них никогда не говорил так искренне, как только что сделал я.
Ознакомительная версия.
