И тут поднялся в императорских покоях великий шум; и послы повернули назад, и подошли к воротам, и вскочили на своих коней. Когда они уже были за воротами, не было никого среди них, кто бы сильно не возрадовался; и это было не так уж удивительно, ибо они спаслись от великой опасности; ведь они чуть ли не наверняка были недалеки от того, чтобы быть умерщвленными или схваченными. Таким образом, они возвратились в лагерь и рассказали баронам, как действовали<…>».[213]
По сообщению де Клари, таких посольств было несколько: «и они опять увещевали его, чтобы отослал им их плату. А он ответил послам, что ничего не заплатит им, что он и так уже с лихвой заплатил им и что он их нисколько не страшится; мало того, он потребовал, чтобы они убирались прочь и освободили его землю, и пусть знают, что если не очистят ее как можно скорее, то он причинит им зло. С этим и возвратились послы восвояси и дали знать баронам, что ответствовал им император. Когда бароны это услышали, то держали совет, что им предпринять, и, в конце концов, дож Венеции сказал, что он сам хотел бы пойти и переговорить с императором. И он послал гонца передать, чтобы император пришел в гавань переговорить с ним. И император явился туда на коне; а дож повелел снарядить четыре галеры, потом взошел на одну из них, а трем приказал сопровождать ее, чтобы его охранять; и когда он приблизился к берегу, то увидел императора, который прибыл туда на коне, и он заговорил с ним и сказал ему: „Алексей, что ты думаешь делать? – сказал дож. – Припомни-ка, что мы возвысили тебя из ничтожества, а затем мы сделали тебя сеньором и короновали императором; неужто ты не выполнишь своих обязательств по отношению к нам, – сказал дож, – и ничего больше не сделаешь для этого?“. „Нет, – сказал император, – я не сделаю ничего больше того, что уже сделал!“ „Нет? – сказал дож. – Дрянной мальчишка, мы вытащили тебя из грязи, – сказал дож, – и мы же втолкнем тебя в грязь; и я бросаю тебе вызов, а ты заруби себе на носу, что отныне и впредь я буду чинить тебе зло всей своей властью“».[214]
Таким образом, император Алексей IV категорически отказался исполнять обязательства, которые он принимал на себя по договору, скрепляя их клятвой на святынях. Фактически, это лишало крестоносное войско возможности двинуться в Святую Землю – для этого не было ни средств, ни необходимой провизии. Гунтер Пэрисский сообщает нам, что примерно в это время крестоносцев посетили посланники из Святой Земли – источник его сведений, аббат Мартин, был среди принимавших их. Посланцы просили крестоносное воинство незамедлительно оказать им помощь. К сожалению, исполнить их просьбу было невозможно – латиняне не без оснований опасались, что даже если они последовали бы к Святой Земле, коварные греки нанесли бы им удар в спину.[215] В этой ситуации у крестоносцев не было иного выхода, кроме как начать военные действия, чтобы взыскать обещанную плату.
«Так началась война; и всяк, кто мог чем-либо навредить другому, вредил и на суше, и на море. Франки и греки бились во многих местах: и никогда, благодарением Божьим, они не бились без того, чтобы греки не теряли больше, чем франки. Война длилась, таким образом, долгое время, до глубокой зимы».[216]
Следует здесь заметить следующее: нет сомнений, что общий ход событий и действия крестоносцев противоречили распоряжениям Папы Иннокентия III, которые мы уже рассматривали. Однако если оставить за скобками этот аспект послушания Святому Престолу, начавшиеся военные действия, с точки зрения этики феодальной войны, были вполне законными и справедливыми. Соглашения, которые были заключены императором, были им вероломно нарушены, при этом было совершено клятвопреступление. Эта война не была направлена на личность Алексея IV, но на его имущество и благосостояние, имея целью взыскать то, что по праву принадлежало латинскому войску. «Крестоносцы рассматривали ее как морально оправданную попытку „заплатить себе“. Феодальные рыцари, с их рыцарской культурой, укорененной в чести, считали, что их нападения на византийские территории есть естественное следствие бесчестного отказа Алексея IV исполнить свое клятвенное обещание. Венецианцы, смотревшие на вещи с коммерческой точки зрения, соглашались со своими северными союзниками. Был заключен контракт. Если условия об оплате не были выполнены, то венецианцы считали оправданным получить причитающееся силой».[217]
В работе Рэймонда Шмандта, посвященной IV Крестовому походу убедительно показано, что все военные действия крестоносцев в течение него[218] полностью отвечали принципам учения о справедливой войне, принятым в то время.[219] Их действия, в рамках средневековых представлений, законны и справедливы – единственное нарушение, которое до сих пор было допущено, это нарушение папских распоряжений, которые требовали от них несколько большего, чем простой справедливости военных действий: двигаться к Святой Земле и воздерживаться от пролития христианской крови (хотя бы и справедливого).[220]
В ходе военных действий, как сообщает Виллардуэн, греки пытались сжечь латинский флот, хотя и безуспешно. Виллардуэн комментирует: «Вот какую награду хотел дать им император Алексей за службу, которую они ему сослужили».[221]
1204 г. Второе взятие Константинополя
Между тем, как нам известно, события на этом далеко не завершились. Предыстория дальнейшего такова. Народ Константинополя был недоволен действиями императоров Исаака II и Алексея IV, особенно ограблением храмов с их стороны. Это было использовано теми, кто сам желал захватить власть. Созревал заговор. Во главе его стоял уже упоминавшийся нами Алексей Дука[222] по прозвищу Мурзуфл. Одновременно с этим, возбужденная городская толпа, не желавшая более признавать власть династии Ангелов, провозгласила своего кандидата новым императором. Алексей IV решил обратиться за помощью к крестоносному войску, прося его занять Влахернский дворец и защитить его, как законного правителя. По иронии судьбы передать эту просьбу он попросил Алексея Дуку, главу заговора. При помощи этой информации еще более возбудив народ, Алексей Дука воспользовался ситуацией для захвата власти. В конце января он захватил константинопольский престол. Вскоре он предательски убил Алексея IV, удавив его, а императора Исаака II Ангела заключил в тюрьму, где тот почти сразу скончался[223] (как предполагает Успенский, из-за того, что «не мог перенести горя».[224] «И Морчуфль (Мурзуфл – П. П.) с помощью и по совету прочих греков обулся в алые сапожки и стал императором. Потом его короновали в Святой Софии. Подумать только, ведь никогда никем не было совершено столь ужасное предательство».[225]
По сообщению Гунтера Пэрисского, Мурзуфл также попытался обезглавить крестоносное войско, обманом уничтожив его вождей. Сразу же по убийстве императора Алексея IV, он, от его имени, послал к руководителям латинян с предложением явиться немедленно во Влахернский дворец для уплаты по договору, на самом деле надеясь заманить и убить их. Обсудив это приглашение, крестоносцы воздержались от его исполнения по совету опытного дожа Дандоло, который распознал вероломную греческую уловку. Вскоре все убедились в его правоте, узнав о смерти Алексея IV и узурпации византийского престола.[226]
Произошедшее ставило латинское войско в совершенно новую ситуацию. С одной стороны, смерть не исполнявшего свои обязательства Алексея IV делала бессмысленным продолжение «контрибуционной» войны. Необходимо было выяснить, не согласятся ли его правопреемники уплатить по договору. С другой стороны, престол занял жестокий узурпатор. С точки зрения баронов и рыцарей он не имел, в отличие от Алексея IV, никаких прав на престол. Тем не менее, крестоносцы вступили с Мурзуфлом в переговоры, окончившиеся безрезультатно. При этом крестоносное войско само находилось не в лучшем положении, подвергалось многим опасностям и всерьез боялось греков.[227] Не исключено, что если бы Мурзуфл согласился выплатить долг, оставленный ему «в наследство» предыдущей династией, разорения 1204 г. никогда бы не произошло. Тем не менее, он не только не согласился,[228] но и приказал грекам очистить «свою» территорию.[229]
Вот как выглядела эта ситуация глазами латинян по рассказу де Клари: «Когда Морчофль стал императором, по всему городу разнеслась весть об этом: „Что тут правда, а что ложь? Ну и ну! Морчофль – император, и он же загубил своего сеньора!“ Потом из города в лагерь пилигримов была подкинута грамота, в которой сообщалось о том, что совершил Морчофль. Когда бароны это узнали, то одни говорили, что едва ли найдется кто-нибудь, кто бы сожалел о смерти Алексея, потому что он не хотел выполнить своих обязательств перед пилигримами. А другие, напротив, говорили, что на них лежит вина за то, что он погиб такой смертью. А потом прошло немного времени, и Морчофль велел передать графу Луи,[230] графу Фландрскому231, маркизу[231] и всем другим знатным баронам, чтобы они убирались прочь и очистили его землю и чтобы они зарубили себе на носу, что императором является он и что если по истечении восьми дней он их еще найдет там, то всех перебьет. Когда бароны услышали то, что Морчофль повелел им передать, они ответили: „Что? – сказали они. – Тот, кто ночью изменническим образом убил своего сеньора, он же еще и смеет посылать нам такое требование?“. И они послали ему в ответ слова, что бросают ему вызов, и что пусть он их опасается, и что они не покинут своего места, пока не отомстят за того, кого он убил, и пока не возьмут Константинополь второй раз и не добьются полностью выполнения тех условий, которые Алексей обязан был по договору выполнить в отношении их».[232]
