От графа Ушаков сразу поехал домой. Открывая ему дверь, Федор сообщил:
- А у нас гость. Федор Иванович пожаловал.
- Добро. Положи куда-нибудь, - сунул он Федору шкатулку и стал раздеваться.
- Что это, уж не султанская ли вещица? - приняв шкатулку, изумился Федор. - Вернули? Выходит, не подошла... Что же теперь с ней делать?
- Я же сказал, спрячь. В комнату мою отнеси.
- Ладно, отнесу, - промолвил Федор и напомнил о госте: - Федор Иванович в столовой дожидается.
Федор Иванович доводился Ушакову племянником, был сыном младшего брата Ивана, погибшего во время одного из дальних плаваний. Хороший был офицер.
Сын Федор пошел по его следам: окончив кадетский корпус, тоже стал служить во флоте. Он жил в Кронштадте, имея чин лейтенанта.
- Здравствуй, Федор Иванович, - приветствовал Ушаков племянника, войдя в столовую. - Какими судьбами?
- Здравия желаю, дядюшка! - низко поклонился ему гость.
Федор Иванович сообщил, что приезжал в Министерство морских сил и зашел к нему по пути. Сухощавое лицо его было обветренно. В остальном он оставался таким же, каким его Ушаков видел в последний раз - тонкий курносый нос, глубоко посаженные серые вдумчивые глаза: вылитый покойный отец.
- Что у тебя в министерстве? Важное дело?
- Важное, дядюшка, зело важное... - Федор Иванович помедлил немного и продолжал, оживившись: - В министерстве новость про вас слышал, сказывали, будто государь рескрипт подписал - дана вам, дядюшка, полная отставка.
Поджав губы, Ушаков покивал головой:
- Коли так - хорошо. Давно жду.
Он старался выглядеть перед племянником спокойным, даже беспечным: пусть думает, что рад государевому решению.
Вошел Федор-слуга, потоптался перед хозяином, желая о чем-то спросить, но, так и не спросив, принялся накрывать стол.
- Александр Петрович приходил? - поинтересовался Ушаков.
- Не был. Как утром ушел, не появлялся более. Сказывал, будто в министерстве дела у него...
Ушаков снова обратился к племяннику:
- А у тебя что за дела в министерстве? Так мне и не сказал.
- Видите ли, дядюшка, - заколебался с ответом Федор Иванович, - слух прошел, будто в Средиземное море к Сенявину подкрепление посылают - то ли фрегат, то ли два фрегата.
- За стол садитесь, - бесцеремонно вмешался Федор, - за столом и поговорите. А то у гостя нашего, наверное, с утра росинки во рту не было.
Некоторое время ели молча. Но вот Ушаков, вспомнив о прерванном разговоре, положил вилку и обратился к племяннику:
- Итак, готовится к отправке фрегат. Что дальше?
Федор Иванович сразу перестал есть, заговорил просяще:
- Дядюшка, замолвите за меня слово. Надоело тут, хочу на тот фрегат, хочу к Сенявину плыть, а без протекции кто возьмет? Вся надежда на вас, дядюшка, - закончил он с мольбою в голосе.
Ушаков сердито кашлянул, насупился. Не понравилась ему просьба племянника.
Эскадра, куда желал попасть Федор Иванович, была послана в Средиземное море осенью 1805 года для принятия Ионических островов, в свое время отвоеванных Ушаковым от французов, под "особое покровительство" российского императора. Ушаков думал, что эскадру поручат ему - очень хотелось, но Чичагов, к которому он обратился, недвусмысленно дал понять, что об этом не стоит даже разговаривать.
- Вы нужны здесь, - сказал он ему, - лучше порекомендуйте вместо себя кого-нибудь другого.
- Ну... ежели для сего дела я уже не гожусь, - помедлив, промолвил Ушаков, - то советую обратить внимание на Дмитрия Николаевича Сенявина. Знатный флотоводец.
Чичагов удивился. Он никак не ожидал такой рекомендации.
- Мне рассказывали, что вы находились с ним в великой ссоре, он был на стороне ваших врагов.
- Сие не меняет моего к нему отношения, - нахмурился Ушаков: ему было неприятно вспоминать прошлое.
Сенявина Ушаков знал еще с русско-турецкой войны, когда тот служил под его началом. Он очень ценил его смелость, находчивость, широту ума, прочил ему большое будущее. Сенявин на любовь отвечал любовью, называл Ушакова своим учителем, учился у него искусству флотоводческого дела. Но потом в их отношения вмешались недоброжелатели Ушакова, в первую очередь граф Войнович и Мордвинов. Поверив наговорам этих людей, молодой офицер охладел к своему учителю и командиру, хуже того, стал ему дерзить, а однажды даже отказался выполнить одно из его распоряжений. Потемкин, узнав о случившемся, вынужден был посадить Сенявина под арест. Нарушителя воинской дисциплины хотели судить, но за него заступился сам же Ушаков, простивший ему дерзостные выходки. Дружба между ними возобновилась и более не нарушалась. Они вместе участвовали в Средиземноморском походе в 1798 1800 годах. После этого похода Сенявин некоторое время служил начальником Херсонского порта, а затем в чине контр-адмирала получил назначение в Ревель на должность командующего тамошней эскадрой.
Кандидатура Сенявина в предводители экспедиционной эскадры, предложенная Ушаковым, была утверждена самим императором и вскоре, уже в звании вице-адмирала, Сенявин вышел в море. Провожая его в дальнее плавание, Ушаков не сдержал слез. Он провожал с ним свои последние надежды вернуться в "большой флот". Именно в те самые минуты утвердилось в нем решение уйти в отставку.
...Молчание, воцарившееся за столом, длилось несколько минут. Федор Иванович, не дождавшись ответа, повторил свою просьбу. Ушаков отрицательно покачал головой.
- Но почему же, дядюшка? Для вас это нетрудно. Одно ваше слово - и все будет хорошо.
- Разве не знаешь, что я всегда был против протежирования? Протекция - беда наша. Если бы не протекции, - продолжал он медленно, с трудом подбирая нужные слова, - всякого рода бездарностям, ничтожествам не было бы ходу в верхи. А они ныне всем флотом верховодят. Настоящим адмиралам у кормила ни одного места не оставлено, все места по протекциям заняты. Да и какой из меня покровитель? - добавил он, угрюмо покачав головой. - В министерстве и Адмиралтействе со мною почти не считаются. Сам знаешь, меня самого... - Ушаков не договорил, шумно подвигал стулом и снова принялся за еду. Нелегко достался ему этот разговор.
- Прости, дядюшка, - сказал Федор Иванович.
Больше к этому разговору они не возвращались. Пообедав, Федор Иванович уехал в Кронштадт, а Ушаков прилег отдохнуть. Он чувствовал себя усталым, опустошенным.
* * *
Арапов появился вечером, когда Ушаков, посвежевший после послеобеденного отдыха, обсуждал с Федором домашние дела. Он был пьян, и Ушаков заметил это сразу.
- Где изволили гулять?
- У министра.
Ушаков невольно улыбнулся.
- Не смейтесь. Это я потом, это я в трактире... Захотел - выпил. А до трактира был у министра.
Арапов опустился на стул, отяжелевший и мрачный. Ушаков смотрел на него осуждающе.
- Не смотрите на меня так, - метнул на него взгляд Арапов. - Я сам себе ненавистен, может быть, и напился оттого, что ненавистен...
- Ходили проситься на службу? Или узнать о судьбе своей невесты?
Арапов не ответил. Опершись локтями о колени и погрузив лицо в ладони, он минуты две сидел так, согнувшись, не подавая голоса. Ушаков терпеливо ждал. Наконец Арапов выпрямился. Он казался теперь совсем трезвым.
- Я шел к нему надавать пощечин, но у меня не хватило духу.
- Вы говорили о ней?
- Нет. Ни он, ни я не произнесли ее имени, хотя каждый из нас думал о ней. Мне казалось, он страшился объяснения. Говорил о сыне своем... Будто прикрывался им.
Арапов снова надолго замолчал.
- А что было потом?
- Ничего не было. Я ушел. Я был само ничтожество.
Ушакову стало жаль его. Желая утешить, сказал:
- На вашем месте я, очевидно, поступил таким же образом.
- Нет, вы еще не все знаете! - вдруг поднялся Арапов с загоревшимися глазами. - Когда я вышел в приемную, меня попросили зайти к управителю канцелярии. Там мне объявили о зачислении меня во флот в прежнем звании и предложили курьерство к адмиралу Сенявину в Средиземное море. Я сразу понял, чьих рук это дело. Мордвинову захотелось таким образом откупиться от меня и заодно избавиться от необходимости жить со мною в одном городе. Я был взбешен. Но знаете ли, что я сделал?..
- Надеюсь, не убили министра? - попробовал шуткой разрядить его Ушаков.
- Таких, как я, удавить не грех... Я согласился.
Он снова опустился на стул. Ушаков положил ему на плечо руку.
- Полно, Александр Петрович, стоит ли убиваться? Решение правильное. Вы же искали себе настоящего дела. Вам, несомненно, разрешат остаться у Сенявина. Не всем же уходить в отставку, - добавил он с горькой иронией.
При его последних словах Арапов встрепенулся:
- Нет, что ни говорите, а я скотина. Забыл о главном. Вам, Федор Федорович, письмо. Из канцелярии просили передать. Узнали, что у вас остановился, и попросили. Вот, благоволите получить, - достал из кармана письмо Арапов. - А я, если дозволите, к себе пойду. Уж не обессудьте...
Когда он ушел в боковушку спать, Федор с сожалением сказал:
