- Аи впрямь - бедный, - сказал вдруг пришедший в волнение самокатчик. - Не ведает, что творит, сам себе яму роет - врагов с друзьями путает. Аракчееву, слыхать, потакает, когда он над покойной ма" тушкой царицей насмешки строит... Шутка ль, победные знамена екатерининского славного полка назвал во всеуслышание царицыны юбки? В Херсоне-городе сокрушен памятник Потемкину. В Новороссийскую губернию пришло, говорят, секретное предписание - до нашей Сибири молва донесла - тело светлейшего князя из склепа вынуть и псам кинуть...
- Уж это едва ли правда, - сказал Аргунов, - а что царствование он начал с великого кощунства над прахом матери и отца - это уж всенародно было...
- Даром не пройдет, говорят в народе, что вырыл прах отца, короновал и силком с матерью соединил, - подтвердил самокатчик.
- Расскажите, как вышло дело, Иван Семенович, - попросил Аргунов, меня в городе не было, а из очевидцев кто ж лучше вашего изобразит?
- Для потомства запомнят молодые.
- Очень просим, - вежливо поклонился Росси. Брызгалов не стал ждать, чтобы его упрашивали.
Он любил рассказывать, когда хорошо слушали. Превыше всего почитал ритуал, фрунт, правило - за что взыскан Павлом, а к странному поступку императора у него было совершенно особое уважение. И в то время как все Павла осуждали за то, что он, вырыв прах Петра Третьего, облек его мантвей, водрузил на голый череп корону и, в издевку над родной матерью, похоронил его заново с нею рядом, - Брызгалова поступок этот восхищал необычайно.
- Уж ежели рассказывать, так все по порядку, - сказал он, - и чтобы не было мне от вас никакой перебивки. Мать! - крикнул он по направлению комнаты, где находилась жена с маленьким, и стукнул своей длинной палкой в дверь. - Убери сейчас ребят!
- Пашенька, Сашенька, - молила женщина, но отроки забились глубоко и не обнаруживали признаков жизни.
Брызгалов пошарил своей тростью под скамьей, должно быть задел хорошо мальчиков, потому что оба, взвизгнув истошными голосами, тотчас прожелтели нанковыми панталонами и на четвереньках убрались к матери.
Засунув в нос понюшку табаку и основательно про-яихавшись, Брызгалов начал:
- Всем вам известно, что императору Петру Третьему смертный час приключился в Ропше, как свыше объявлено было, "по причине геморроидальных колик". В народе же сильно болтали, будто Алексей Орлов ему саморучно жизнь прекратил и прочее тому подобное. Словом, тело его привезли в Лавру в бедном гробу, четыре. свечи возложены были по сторонам гроба. На императоре всего облачения - поношенный голштинский мундирчик. Ручки в белых перчатках больших, на которых, многие тогда приметили, тут и там кровь запеклась следы, сказывают, неаккуратного вскрытия тела. Предан земле был без пышности, с одной лишь малой церковной обрядностью. Матушка-императрица не почтила своим присутствием погребения супруга. Да-с, как некоего разжалованного, лишенного короны и державы российской, хоронили горемычного Петра Федоровича...
И сколь похвальна сыновняя справедливая ревность об отце императора Павла! Ревность к восстановлению, хотя бы посмертному, прав отчих.
Тридцать карет, обитых черным сукном, запряженных цугом, каждая в шесть лошадей, выступали чинно одна за другой. Лошади с головы по самый хвост в черном сукне, при каждой свой лакей с факелом, опять-таки в черной епанче с длинным воротником, в шляпе с широченными полями, с крепом. И лакеи, с обеих сторон кареты, в таком же наряде, и кучера...
И в сих черных каретах сидели черные кавалеры двора и на бархатных черных подушках держали на своих коленях регалии.
Семь часов вечера в этом месяце - это мрак ночной. И смертный страх обуял, когда двинулась эта могильная чернота из Зимнего дворца в Невскую лавру за два дня до вырытия из могилы Петра Третьего.
Не забыть этой страшной картины. Багрово горящие дымные факелы, зеленоватые от их света перепуганные люди.
Наконец тело императора Петра Третьего вырыто из могилы и купно с его старым гробом положено в богато обитый золотым глазетом новый гроб. И выставлено посреди церкви.
Брызгалов задумался, как бы заново созерцая все, о чем вспоминал...
- А дальше, Семеныч, - вымолвил просительно Аргунов, - ужели сегодня не докончите?
- А дальше, согласно церемониалу, вот что последовало: в пять часов дня император прибыл в храм в сопровождении великих князей, придворных, жены. Вошел в царские врата. С престола взял приготовленную корону и возложил на себя. Подошел затем к останкам родителя, снял корону с себя и возложил на него. Пусть осуждают, кто посмеет, я же полагаю, сим поступком сын восстановил упущенное пред отцом. Из останков же уцелели следующие предметы, обстоятельно перебрал их Брызгалов: - кости, шляпа, перчатки, ботфорты.
- Какой ужас! - поеживаясь, заговорил Аргунов. - Коронованный скелет с его оскалом зубов, пустотой глазниц, в перчатках и ботфортах. Какой сюжет для картины!
- Брызгалов, увлеченный последовательностью воспоминаний, не отвечая, продолжал;
- В карауле по обеим сторонам гроба стояли шесть кавалеров в парадном уборе. В головах два капитана гвардии, в ногах четыре пажа. И пребывало тело Петра Третьего в этой роскоши с девятнадцатого ноября по второе декабря. Дежурили непрерывно особы первых четырех классов. Все это было сделано в посрамление первоначальному нищему и безлюдному погребению.
Император Павел самолично был пять раз на панихиде. Всякий раз, открывая гроб, он прикладывался к руке покойного. Особо же торжественный церемониал был при перенесении праха.
Брызгалов встал и широко отставил руку с бамбуковой тростью:
- Все полки, все как есть полки армии и гвардии, которые находились в столице! - сказал торжественно, с такой важностью, как будто сейчас ему предстояло этими полками командовать. - Войска стояли шпалерами от лавры до дворца. Произведен был троекратный беглый огонь. Пушечная пальба, колокольный звон по всем как есть церквам. Алексею Орлову, убийце, повелено свыше нести в собственных руках императорскую корону. Тут прилично случаю вспомнить... - Брызгалов таинственно понизил голос: - Ведь именно он, сей Орлов, и лишил Петра Третьего этой короны. Ищут его везде, дабы принял свою искупительную пытку, - нигде не находится. Исчез, растаял, словно сквозь землю от позора и стыда провалился. Вообразите, обнаружила его убогая старушка нищая. Коленопреклоненный и рыдающий, укрылся он в темном углу за колоннами церкви. Вывели, принудили принять в руки корону. Плакал, шатался, а шел. Принял казнь.
Мороз был страшенный, один рыцарь печальный в латах, в кольчуге и забрале насмерть замерз. Но гроб Петра Третьего отвезли в Зимний дворец и поставили рядом с гробом Екатерины. Наконец оба гроба проплыли по нарочито наведенному мосту - от Мраморного дворца прямо в крепость.
Да, уважительный государь и не гордый! Давеча ко мне с каким делом прибег. Очень мучается он, что графа Палена в самый день закладки замка изругал, ногами на него топал, мучается, что в гневе закладку сделал. Хоть сейчас и возвеличен им Пален, но как государь во всякие приметы верит, то опасается, кабы вред от того гнева его не произошел ему в новом замке. Вот намедни призвал он меня и говорит: "К обедне сходи, Брызгалов, да вынь за него, за фон дер Палена, за раба божия Петра, просфорку, чтобы мне от него какой беды не вышло". - "Помолиться, говорю, завсегда рад, ваше величество, а только просфору вынимать неподобающе, как граф фон дер Пален, говорю, вроде нехристь - лютеран он, и нашей просфоры евонная душа не признает". Расхохотался, однако милостиво сказал: "Ну как хочешь, дурак".
А разве я неправильно разъяснил? Нехристь - может, слово излишнее, а все же, если он лютеран, значит, не по нашему приказу числится на небе.
- Затейник наш царь-батюшка, слов нет, затейник, - то ли одобрительно, то ли с укором сказал самокатчик, когда Брызгалов по знаку выглянувшей в двери жены для чего-то ушел в соседнюю комнату. - Над покойником покуражиться легко, когда помер, а вот, слыхал я, в городе говорят, рабочих-строителей замка отблагодарить знатно приказано - всех сюда вселить, и с семьями. Пущай своими боками сырость обсушат!
- Медики всячески удерживают императора от переезда в Михайловский замок "и вселения туда кого бы то ни было - сырость его смертоносна, сказал Росси.
Брызгалов, входя, услышал эти слова и рассудительно добавил, обводя всех совиным взором из-под напудренных широких бровей.
- И я государю императору осмелился доложить, что рабочих потому вселять нежелательно, что у них произойти могут от лютой здешней сырости повальные болезни, почему заместо осушения стен дыхание их расточать будет одну лишь заразу. Но его величество уперлись в своей мысли о скорейшем въезде: хочу, сказали, помереть на том месте, где родился. И точно, когда стоял здесь Летний императрицын дворец, там и народились они двадцатого сентября тысяча семьсот пятьдесят четвертого году.
