Все эти планы Пестеля не были тайной для последующих поколений. Но вот такой парадокс: те же люди, которых передергивает от имени Сталина, чуть ли не боготворят декабристов. Хотя, повторюсь, Сталину до создания такой машины было очень далеко. Как действовала бы структура, наделенная исключительными правами и никому не подотчетная, легко себе представить. Мало никому бы не показалось.
И ведь заметьте: Пестель – это вам не Дмитриев-Мамонов, который дальше проектов, изложенных на бумаге, так и не пошел. Пестель был человеком действия. К счастью, его тоталитарная утопия неосуществима в принципе. Но, сложись судьба по-другому, при попытке создать новое общество декабристы наломали бы таких дров…
В период с 1818 по 1820 год дела в Союзе благоденствия шли вроде бы очень хорошо. Автор этих строк сам принимал участие в деятельности радикальных структур, стоящих на грани субкультуры и политической организации. Подобные периоды являются, в общем-то, самыми счастливыми в их деятельности.
На самом деле: ряды растут, идеи, так сказать, овладевают массами. Единомышленников уже достаточно много, чтобы ощущать: «ты не один». Вовлеченность в субкультуру не позволяет оглядеться по сторонам. Субъективно кажется: движение набрало большую скорость – и тот наш, и этот наш. А те – они пока не наши, но сочувствуют. Да скоро мы всех сделаем!
С другой стороны, пока еще не возникает необходимости принимать решения, чреватые крупными неприятностями. Пока что все идет мирно и – по большей степени – в рамках закона. То есть позволяет, находясь в безопасности, ощущать себя великим преобразователем и большим историческим деятелем. А этим, как мы помним, сильно увлекались декабристы.
Но только все хорошее когда-нибудь кончается: прелесть новизны приедается, а разговоры с товарищами по движению начинают идти по второму и третьему кругу. К этому времени обычно исчерпывается приток новых людей, готовых присоединиться к движению. Круг реальных экстремистов – и экстремистов потенциальных – всегда довольно узок. Потихоньку-полегоньку начинается застой.
Выхода из него может быть два. Самый распространенный: движение начинает потихоньку выхолащиваться, вырождаться. Пойди история чуть по-другому, декабристы и в 1840 году, будучи уже серьезными дяденьками – с детьми, в чинах, – собирались бы по старой памяти, произносили бы тосты «за свободу» и читали старые стихи… Такое в мире случалось множество раз.
Но в любой субкультуре всегда остаются заигравшиеся, которым заняться чем-либо другим – выше их сил. Вот что вспоминает неугомонный Якушкин: «…жаловались, что Тайное общество ничего не делает; по их понятиям, создать в Петербурге общественное мнение и руководить им была вещь ничтожная; им хотелось бы от Общества теперь уже более решительных приготовительных мер для будущих действий».
Это тоже, в общем, не страшно. Поскулили бы да куда-нибудь делись. Ну, к примеру, спивались бы в своих имениях, жалуясь, что жизнь не удалась. Но в случае с декабристами история пошла по второму, значительно более редкому варианту. Появился серьезный человек.
То есть Пестель никуда и не пропадал. Он с самого начала был членом Коренной управы. Но, во-первых, Пестель служил в провинции. А во-вторых, до некоторого времени его ультрареволюционные теории были как-то не ко двору. Не находили они отклика среди широких декабристских масс. К нему так и относились: есть, мол, на Украине один отморозок… Его время пришло именно тогда, когда творившаяся канитель стала всем несколько надоедать.
«Но по всем прочим предметам и статьям не было общей мысли и единства в намерениях и видах. Сие разногласие относится преимущественно до средств, коими произвести перемену в России, и до порядка вещей и образа правления, коими бы заменить существовавшее правительство», – показывал потом Пестель на следствии.
Перемене настроений способствовали и внешние события. В начале 1820 года произошла революция в Испании. Начиналась новая волна движений за независимость в Латинской Америке. В Испании восставшие добивались восстановления конституции[5]. Это для декабристов звучало актуально.
В России тоже было не все благополучно. Дело в том, что кроме преобразователей «слева» имелись и столь же рьяные сторонники реформ внутри правящей элиты. Речь идет прежде всего о графе Аракчееве и его военных поселениях. Суть их была такова: уменьшить расходы на армию, посадив солдат на землю. Пускай они, дескать, соединяют военное дело с крестьянским трудом. На самом деле идея эта не столь дубовая, как нам внушали в школе. Она очень спорная, и это тема для отдельной книги. Но то, что военные поселения внедрялись варварскими методами, – это правда. В результате начались восстания. Декабристы не имели, да и не могли иметь никакого к ним отношения. Но все это вкупе – события в Европе и в родной стране – вызывали недоуменные вопросы: вокруг все на ушах стоят, а мы что сидим?
В общем, Коренной управе в этой ситуации не оставалось ничего иного, нежели собрать совещание по поводу установления «сокровенной цели». То есть для ответа на вечный вопрос «что делать?».
Задача была непростой, как непросто было собрать и представительный форум. Россия большая, дороги плохие… В те времена путь из Петербурга в Москву – по самой лучшей тогдашней «трассе» – занимал примерно неделю. Но в январе 1820 года сборище все-таки состоялось. Оно проходило на квартире Федора Глинки на Театральной площади.
В нем принял участие весь актив, за исключением Трубецкого. Он был за границей. Отметим, что этот товарищ всегда ухитрялся не попасть туда, где было опасно. Зато все остальные были на месте. Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы, Никита Муравьев, Михаил Лунин, Николай Тургенев, Иван Якушкин, Иван Шипов и некоторые другие. Докладчиком был Пестель: другого, кто был бы готов к выступлению, просто не нашлось.
Павел Иванович развернул бурную предварительную деятельность. Он даже сумел каким-то образом заручиться поддержкой умеренного Никиты Муравьева. Как? А кто его знает! Возможно, логика и диалектика Пестеля были и впрямь неотразимы. Или (что, кстати, подтверждается поведением Муравьева на следствии) тот был просто слабовольным человеком.
Так или иначе, Пестель прочитал доклад. Тема была вроде бы теоретическая. Что лучше: конституционная монархия или республика? Вот как об этом на следствии рассказывал сам Пестель:
«Князь Долгоруков по открытии заседания, которое происходило на квартире у полковника Глинки, предложил Думе просить меня изложить все выгоды и все невыгоды как монархического, так и республиканского правлений с тем, чтобы потом каждый член объявлял свои суждения и свои мнения. Сие так и было сделано. Наконец, после долгих разговоров, было заключено и объявлено, что голоса собираться будут таким образом, чтобы каждый член говорил, чего он желает: Монарха или Президента, а подробности будут со временем определены. Каждый при сем объявлял причины своего выбора, а когда дело дошло до Тургенева, тогда он сказал: “Президент, без дальних толков”. В заключение приняли все единогласно республиканское правление».
Судя по тому, что на следствии никто от этого не отпирался, все так и было. Темное вообще-то дело. Как это Пестелю удалось так быстро перевести всех в свою веру? Заметим, что потом многие вернулись к прежним воззрениям. То ли Пестель и в самом деле был отличный оратор, то ли декабристы до сих пор всерьез не относились к тому, что говорят. Но могло быть и так: на безрыбье и рак рыба. Члены Союза благоденствия увидели лидера, который четко знал, к чему надо стремиться и что делать.
Итак, если решили устанавливать республику, то куда девать царя-батюшку? Никита Муравьев был на тот момент исключительно под влиянием Пестеля, а тот смотрел на вещи просто: порешить, и дело с концом. Это показалось остальным собравшимся чересчур крутым. Долго спорили, но силы были неравны. У противников цареубийства был лишь один аргумент: «а может, не надо?» И еще – утверждение, что после убийства царя в стране начнется черт-те что. Бардак и анархия. Но Пестеля такими возражениями было не сбить. Он не моргнув глазом отвечал: «Опасенья насчет безначалия и беспорядков, при Революции произойти могущих, изъявлял я всегда сам и, говоря о необходимости Временного правления, приводил в подкрепление сей необходимости все опасения насчет безначалия и беспорядков: мнением полагая, что надежнейшее и единственное средство к отвращению оных состояло бы в учреждении Временного правления».
Вот! Еще одна бессмертная мысль. Революция приводит к власти Временное правление, которое объявляет диктатуру. И действует в полном соответствии с мыслями о приказе Благочиния. А свобода, равенство и братство подождут.
Это совещание имело очень серьезные последствия. Хотя и не такие, каких можно было бы ожидать. Повторилась история с «московским заговором» 1817 года. После совещания многие из участников пришли в себя и осознали, до чего договорились. Вообще, если судить по покаянным речам на следствии, это были не мужчины и боевые офицеры, а дети малые, которые играли в игрушки.
