Вообще-то, впервые идея крестового похода против неверных была высказана знаменитым предшественником Урбана II, Григорием VII, еще за двадцать с лишним лет до клермонских событий. Однако, по своим главным целям, да и по внутреннему содержанию, она была несколько иной. Дело в том, что внешнеполитическая ситуация в то время была совершенно другая. После сокрушительного поражения византийской армии при Манцикерте новый константинопольский бази-левс Мануил VII, находящийся в состоянии панического страха, был готов пойти на все ради спасения страны и своей власти. Он разослал послов во многие страны Европы, униженно моля оказать помощь гибнущей Византии. Прибыло такое посольство и в Рим, к преемнику св. Петра. Мануил заранее соглашался на любые условия: подчинение восточной церкви римскому папе, даже признание власти папы над самим императором, в том числе признание его права возлагать корону и утверждать нового базилевса.'Такие роскошные предложения не могли не вызвать отклика у Григория VII, известного своим .непомерным властолюбием. Папа обласкал послов и стал собирать «апостольское воинство» для борьбы с неверными и защиты Константинополя. В своих письмах 1074 года этот наместник Христа на земле хвастался, что по обе стороны Альп стоит 50 тысяч человек «святого воинства», готового под его личным руководством обрушиться на мусульман. Цифра эта, вызывает, правда, очень серьезные сомнения, однако совершенно очевидно, что были предприняты важные шаги по организации похода. Поход, в итоге, не состоялся: вскоре Григорий VII ввязался в борьбу не на жизнь, а на смерть с германским императором Генрихом IV, и от великих планов пришлось отказаться.
Тем не менее, сама идея священной войны против исламского мира продолжала витать в воздухе. Тяжелые поражения, понесенные христианами на Востоке (падение Антиохии в 1084 году) и на Западе (разгром в Испании при Залакке в 1087 году), только укрепляли христиан в мысли, что необходим серьезный ответный удар. Но занятые междоусобицами светские владыки были неспособны оказать согласованный отпор наступлению ислама. Единственной силой, объединяющей Европу, была в это время католическая церковь во главе с папой, и реально лишь она одна могла собрать общеевропейское воинство. Но здесь возникал один очень важный идеологический нюанс: церковь, согласно Христовым заповедям — организация исключительно мирная, священнослужитель не мог брать в руки оружия, кроме как для защиты собственной жизни. Призыв к военному наступлению на мусульман был для церкви того времени идеологическим нонсенсом — вещью совершенно невозможной. Запрет необходимо было обойти, но как это сделать?
При таких обстоятельствах Урбан II весной 1095 года собирает в Пьяченце церковный собор, на который съехалось около четырехсот высших иерархов католической церкви. Конечно, собор не был посвящен только этому вопросу; -здесь решались и многие старые задачи — борьба с симонией, обмирщением церкви, за укрепление папской власти. По совести говоря, мы даже не знаем, обсуждался ли в Пьяченце вопрос об организации крестоносного воинства, так как заседания собора были сугубо секретными, а в изданных после него декретах ни о чем подобном не говорилось. Однако, кое-какие обстоятельства позволяют утверждать, что эта тема не только была на повестке дня, но и являлась одной из самых главных.
Об этом свидетельствует, в первую очередь, прием на соборе в Пьяченце послов византийского императора Алексея Комнина. Послы вновь привезли просьбу о помощи восточному христианству со стороны Запада. Надо сказать, что для Византии ситуация к этому времени значительно улучшилась. Сельджукская держава после смерти Малик-Шаха распадалась на глазах. AjieKceg уже нанес несколько поражений отдельным тЮркским 0ТрЯдам и закрепился на азиатском берегу Мраморного моря. Но этот умный, талантливый политик хорошо понимал, что сил одной Византии, ослабленной и предыдущими поражениями, и непрерывной борьбой с норманнами, засевшими в Южной Италии, никак не хватит на настоящую войну с сельджуками. Нужна была помощь — любая. В то же время Комнин был достаточно силен, чтобы не идти на унизительные уступки. Ему требовалась помощь для контрнаступления на турок; для сохранения же статус-кво императору вполне хватало собственных сил и средств. Поэтому речь шла не о подчинении православия Риму, но разве лишь о восстановлении единства двух церквей, и уж никак не мог быть поднят вопрос о том, чтобы константинопольский базилевс подчинился римскому папе.
Далее мы уже вступаем в область догадок. Какие предложения привезли собору и папе послы Алексея Комнина? И здесь, зная изощренный в интригах ум византийца, который лишь благодаря недюжинным способностям пробил себе путь к престолу, позволим себе предположить, что именно Алексей подсказал Урбану II мысль о походе на Иерусалим. Действительно, византийский император убивал этим сразу двух зайцев. Во-первых, идея защиты Гроба Господня от поругания иноверцами позволяла обойти пресловутый запрет и получить, наконец, военную помощь. В самом деле, ведь никакой закон не запрещает поднимать оружие в собственную защиту. Что же тогда говорить о защите самого Христа, святых паломников, великих святынь, которые для каждого христианина дороже собственной жизни? Вот такая казуистика вполне в византийском (впрочем, и в церковном) стиле. Во-вторых, с учетом географического положения Иерусалима, Алексей мог успешно решить сразу две задачи: одну, реально существующую — задачу борьбы с сельджуками, и вторую, гипотетически весьма вероятную. Ведь в случае победы католического воинства над турками анархическая рыцарская вольница стала бы представлять серьезную угрозу и для самой Византийской империи. Так не лучше ли, после ожидаемой победы над главным врагом византийцев, дать этой недисциплинированной, но весьма опасной массе вооруженных людей очень заманчивую, но и очень далекую цель? Если в этом походе крестоносцы погибнут в пустынях Сирии или обломают себе зубы о твердыни Ливана и Палестины, то вторая проблема снимется сама собой. Если же Христово воинство, паче чаяния, победит, то для Византии это тоже будет неплохо, ибо победителям-крестоносцам будет уже не до нее — удержать бы завоеванное, находясь в сплошном мусульманском окружении. Да и исламские силы в этом случае вынуждены будут разделиться, а значит — и ослабить давление на империю ромеев.
Сделал ли византийский базилевс такое предложение собору и папе, мы не знаем. Вполне возможно, что идея принадлежала и самому Урбану II или одному из его сподвижников, тем более, что и католическая церковь в случае ее реализации получала большие выгоды. Так, обходя с помощью словесной эквилибристики существующий запрет на войну, церковь и, в первую очередь, папство в ее лице, фактически приобретала собственную вооруженную силу. Конечно, сфера ее применения была достаточно ограниченной — борьба с неверными и защита паломников, но сам факт обладания такой мощью резко усиливал позиции того же папства при проведении независимой политики. В дальнейшем, как мы увидим, римская курия сполна использовала открывающиеся возможности, размахивая «крестоносной дубиной» направо и налево. Крестовые походы против еретиков — альбигойцев* или гуситов**, против язычников-литовцев и схизматиков-русских, наконец, против самого германского императора(!) и других непокорных светских владык — таков далеко не полный диапазон действий «христовых воинов» в более поздние времена.
В случае успеха Первого крестового похода на небывалую высоту поднимался авторитет главы апостольского престола как организатора сего великого деяния.
* Альбигойцы — крупная еретическая секта в Южной Франции в XII — начале XIII вв. Название свое получила от города Альби — «столицы» сектантского движения.
** Гуситы — сторонники великого чешского религиозного реформатора Яна Гуса, сожженного в 1415 г. по решению Констанцского собора.
Возрастала духовная власть римского папы, вера в его непогрешимость. Ну, а при неудаче все можно было списать на Господню волю, нерадивость военачальников или недостаток веры у самих крестоносцев. Так что при любом варианте событий папство не оказалось бы в проигрыше. Помимо этого, успех похода мог принести церкви и новые земельные владения, новые богатства, новых прихожан, а значит, и новые налоги. Отметим попутно, что все захваченное имущество тоже облагалось церковным налогом — десятиной — и церковь таким образом получала также и десятую часть награбленного.
Наконец, не последнюю роль играло желание церкви прекратить бесконечные междоусобные войны и рыцарские грабежи. Орды неимущих рыцарей, которые кочевали от хозяина к хозяину, порой сбиваясь в стаи, грабили все и всех и уже наносили немалый урон имуществу монастырей и приходов. Многие бароны с завистью и вожделением смотрели на накопленные церковью богатства, и духовный авторитет далеко не всегда спасал те же монастыри от погромов и разграбления. Крестовый поход позволял направить эту почти стихийную разрушительную силу в иное русло, весьма полезное для церкви.
