Все эти черты своеобразия русской истории, по мнению М. П. Погодина, определили близость в России власти и сословий. Русский «чиновный боярин» сам отказался от сословных привилегий в виде системы местничества, Россия не знала выступлений, подобных действиям «черни бастильской в минуту зверского неистовства», в России не действовали лица, подобные Гракху, Мирабо, Руссо и др. Отсюда и реакционная политическая программа М. П. Погодина, который в своих взглядах на настоящее и будущее русского народа исходит из мысли, что «российская история может сделаться охранительницею и блюстительницею общественного спокойствия, самою верною и надежною»[74].
Рассматривая исторический процесс, М. П. Погодин в духе старой феодально-клерикальной историографии оставляет в нем место для действий ряда необъяснимых случайностей, которые воспринимаются как нечто чудесное, как плод вмешательства в судьбы человеческие провидения. Воздействием таких случайностей М. П. Погодин объясняет и причины возникновения централизованного государства на Руси, вследствие чего решение данного вопроса получается весьма упрощенное. Утверждение на Руси «единовластия» происходило, по М. П. Погодину, просто и легко: «все роды удельных князей вымерли или обмелели», «и Москва должна была только что прибрать их наследства к своим рукам». Целые княжества «покорились» московским князьям, «повинуясь силе какого-то естественного тяготения»[75]. Говоря о роли Москвы в качестве центра единого Русского государства, М. П. Погодин не знает, чему более удивляться: естественному ли ходу вещей, «в котором одно изтекало, кажется, из другого, или тем неожиданным посторонним событиям, которыми заботливо отклонялись все опасности, нещастья…»[76]. Падение татаро-монгольского ига М. П. Погодин объясняет так: «Слабые оковы монгольские свалились с наших рук сами собою»[77]. Историческая концепция Погодина свидетельствует о полном крахе в тот период дворянской историографии, об ее неспособности к объяснению исторических явлений.
В 1834 г. появилась статья Н. В. Станкевича «О причинах постепенного возвышения Москвы до смерти Иоанна III»[78]. Значение этой статьи заключается в том, что она надолго привлекла внимание исследователей, занимавшихся проблемой образования Русского централизованного государства, к одному специальному вопросу, ставшему как бы основным, к вопросу о факторах, способствовавших выдвижению Москвы в качестве государственного центра. Ссылаясь на труды Геерена и Гизо, автор высказывает мысль о том, что политическое значение народа определяется «централизацией», его объединением «в одно неразрывное целое»[79]. Это — общее место русской буржуазной историографии, считавшей, что условием целостности народа является его формирование в государство как организацию якобы общенародную. Далее автор указывает, что для достижения «политической целости» на первых порах необходимо преобладание какого-либо города над остальными частями страны. Для наблюдателя важно подметить «первый момент сего преобладания» и тем самым получить возможность изучить «все степени гражданской жизни, от первых ее следов до значительного развития», проследить, «как разнородные части общества совокупляются в одно гармоническое целое», уловить «первое биение сердца в живом политическом теле». Таким образом, по мысли Н. В. Станкевича, история «постепенного возвышения Москвы» есть ключ к истории государственной централизации страны. С возвышением Москвы «тесно и неразрывно соединен ход России к политическому существованию»[80]. Так произошло сужение большой проблемы создания единого государства и сведение ее к вопросу о роли в этом процессе Москвы и Московского княжества.
Н. В. Станкевич называет четыре причины возвышения Москвы. В качестве первой он отмечает выгодное положение Москвы в центре других княжеств, что давало московским князьям возможность, «приобщая к себе независимые владения», постепенно превращать «центр в окружность». Второй причиной автор считает татаро-монгольское нашествие. Оно уничтожило «принципат» Владимира[81], который перестал быть местопребыванием великих князей; монгольские ханы поддерживали московских князей, последние обогащались от сбора дани с удельных княжеств для передачи в Золотую орду; наконец, со временем московские князья, окрепнув, возглавили борьбу с Ордой. «Вот каким образом чуждое варварское иго было одною из важнейших причин, способствовавших возрастанию нашей древней столицы», — пишет Н. В. Станкевич[82]. Третьей причиной возвышения Москвы явилось, по Н. В. Станкевичу, то, что она сделалась местопребыванием митрополитов, которые «влияние свое на народ употребляли в пользу князей» и стали «орудием князей для утверждения их могущества». Наконец, на четвертое место в ряде причин возвышения Москвы автор ставит политику московских князей, направленную к «расширению границ и приобретению политической значительности»[83].
Конечно, Н. В. Станкевич значительно глубже подошел к вопросу о причинах возвышения Москвы, чем его предшественники, отметив не единичные моменты, а совокупность условий, определивших историческую роль этого центра: географический фактор, внешнеполитические события, значение деятельности церкви, характер политики великокняжеской власти. Но, несмотря на то, что предложенная Н. В. Станкевичем для объяснения поставленной проблемы четырехчленная формула вошла (с известными модификациями) в последующую историографию, она все же не раскрывала этой проблемы, ибо из поля его зрения почти полностью выпадали явления социально-экономического характера. Явно неверное решение со стороны Н. В. Станкевича получил такой важный вопрос, как влияние на историю Руси татаро-монгольского завоевания, расцениваемое автором в положительном плане[84].
Общая концепция русского исторического процесса в буржуазно-либеральной историографии этого времени наиболее полно разработана в трудах представителей так называемой государственной школы — К. Д. Кавелина, Б. Н. Чичерина и особенно в исследованиях С. М. Соловьева. Концепция эта имела определенное политическое значение. Она по существу давала с позиций буржуазии, выступавшей в союзе с царизмом, историческое обоснование процесса развития феодальной монархии, долженствующей мирным путем (без революционных потрясений) перерасти в монархию буржуазную как высший идеал государства.
К. Д. Кавелин рассматривает историческое развитие России под углом зрения борьбы двух начал: «кровного» — «семейного» и «государственного». Из «кровного союза» постепенно выходит личность, которая «ставит себя выше семьи» и отрицает «кровные отношения» во имя «идеи» государства. Появление государства было «началом самостоятельного действия личности», «началом гражданского, юридического, на мысли и нравственных интересах, а не на одном родстве основанного, общественного быта».
Переломным моментом в процессе перехода от «кровных отношений» к государственным было «уничтожение удельной системы» и политическое объединение русских земель. При этом в истории образования единого Русского государства К. Д. Кавелин считает главным не уничтожение независимости отдельных княжеств. Это было «делом возрастающей силы». Гораздо важнее для К. Д. Кавелина другое: то, что при разделе территорий между представителями княжеской линии, укрепившейся в Москве, постепенно увеличивалась доля, принадлежащая великому князю. Это обстоятельство К. Д. Кавелин считает актом сознания: «держава, ее нераздельность и сила поставлены выше семьи»[85]. Образование единого государства, по мысли К. Д. Кавелина, стало возможным в результате победы «идеи» государственного строительства в связи с тем, что личность сбрасывает с себя семейные оковы.
Следовательно, согласно идеалистической концепции К. Д. Кавелина, возникновение Русского централизованного государства было результатом целеустремленной политики московских князей, и в этом отношении его взгляды совпадают с взглядами дворянских историков. Но действия московских князей, по К. Д. Кавелину (и в этом его отличие от дворянской историографии), определяются осознанным и сознательно проводимым в жизнь идеалом государства. Так либеральная буржуазия искала в прошлом подтверждения своим политическим идеалам, якобы характерным для национального сознания и осуществляемым отдельными мыслящими представителями общества.
Для концепции К. Д. Кавелина показательно также представление о полной противоположности исторического развития России и стран Западной Европы («…ни одной черты сходной, и много противоположных»)[86]. Применительно к периоду политического объединения русских земель это означало отрицание существования на Руси феодальных отношений.
