К сожалению, ни Андропов, ни его коллеги по Политбюро, ни многочисленные специалисты по Афганистану были не в состоянии дать объективную оценку ситуации. Термины «бандформирование», «бандглаварь», прочно вошедшие в лексикон наших органов госбезопасности в послевоенные годы, возвратились к жизни в Афганистане. Как нередко случается, пропагандистские ярлыки мешают осознавать действительность. В начале 1982 года лишь очень немногие мужественные люди на нашей стороне осмеливались утверждать, что наша армия и кабульское руководство ведут войну не против бандитов, а против афганцев-мусульман, против значительной части афганского народа. Западные утверждения такого рода отметались как измышления враждебной пропаганды, чем они, ради справедливости надо сказать, и были на самом деле. Запад столь же плохо представлял себе афганское общество, как и Москва.
Предположим, что Андропов своим незаурядным умом мог распознать, что в Афганистане мы столкнулись не с широкомасштабным бандитизмом, а с народным сопротивлением, что афганское общество вдохновляется не идеями апрельской революции и развитого социализма, а исламом, традиционными ценностями и обычаями своей страны, непостижимыми для людей из другого мира. Подобному прозрению не было места в советской политике 1982 года. Оно означало бы признание провала всего грандиозного афганского мероприятия.
Линия на ликвидацию банддвижения была жестко обусловлена не столько афганскими, сколько советскими реалиями. Она явилась стратегической ошибкой, исправлять которую начали лишь в 1986 году.
… Андропов покидал Кабул во время жестокой снежной бури. Видимость приближалась к нулевой, ни один летчик не рискнул бы взлетать в горах в такую погоду. Но председателя КГБ уже ничто не удерживало здесь. Он выполнил свою миссию, в Москве ждали неотложные дела. Для Юрия Владимировича короткий визит сюда имел неожиданные и неприятные последствия. Редкому посетителю афганской столицы удавалось покинуть ее хотя бы без желудочного заболевания. Андропову не повезло — он заболел оспой. Видимо, врачи не сразу поняли, с каким заболеванием они имеют дело. По рассказам, состояние быстро становилось безнадежным. Каким-то чудом жизнь Андропова была спасена, но предстояло ему прожить меньше двух лет.
(По книге Ю. И. Дроздова «Записки начальника нелегальной разведки».)
«События в Афганистане заставили нас создать в 1978–1980 годах и послать туда укомплектованные спецрезервистами внеструктурные подразделения типа «Зенит» и «Каскад». Трудности, с которыми столкнулись там наши ребята доказали ошибочность принятого в 50-е годы решения о прекращении деятельности частей специального назначения.
31 декабря 1979 года я и Вадим Алексеевич Кирпиченко в присутствии Владимира Александровича Крючкова докладывали Юрию Владимировичу Андропову о нашем участии в афганских событиях. После окончания беседы я сказал о том, что нужно уже сейчас, оценивая этот опыт, подумать о формировании специального кадрового подразделения в системе КГБ. Юрий Владимирович посмотрел на меня, не ответив ни слова. В середине января произошла очередная встреча. Я уже пришел с бумагой, в которой была изложена идея создания «Вымпела». В течение 1980 года после неоднократных обсуждений, согласований в правительстве и Политбюро руководство КГБ согласилось с необходимостью образования такого подразделения.
На состоявшемся 19 августа 1981 года закрытом совместном заседании Совета Министров СССР и Политбюро ЦК КПСС высшее руководство страны приняло решение о создании в КГБ совершенно секретного отряда специального назначения для проведения операций за пределами СССР «в особый период».
После того, как решение о формировании «Вымпела» было принято окончательно, передавая мне бумаги, Юрий Владимирович Андропов сказал: «Ну вот, на! Работай, создавай! И чтоб равных им не было!»
Его первым командиром стал участник штурма дворца Амина, Герой Советского Союза Эвальд Козлов, боевой капитан 1 ранга из морских погранчастей КГБ. А потому назвали отряд «Вымпел», по ассоциации с адмиральским брейд-вымпелом на мачте. Официальное же название было скучное — Отдельный учебный центр КГБ СССР.»
Шебаршин Леонид:[72]
В 1984 году последовало трагическое событие, — смерть Андропова. В разведке его ценили, и он высоко ценил разведку. Будучи председателем КГБ, занимая высочайшее партийное, а следовательно, и государственное положение, Андропов поддерживал постоянный контакт с ПГУ. В 1974–1981 годах мне пришлось побывать у него шесть раз. Ощущение скованности, волнение исчезли сразу же после первого рукопожатия. Юрий Владимирович, думается мне, обладал даром располагать к себе людей своей безыскусной, абсолютно естественной манерой общения. Коллега разговаривал с коллегой. Его интерес к мнению собеседника был искренним, вопросы задавались по делу, по тем проблемам, которые именно в тот момент требовали выяснения. Андропов допускал возражения, не прочь был поспорить и охотно шутил.
Он принимал меня и накануне моей иранской командировки. «Смотри, брат, — напутствовал он меня перед отъездом, — персы такой народ, что мигом могут посадить тебя в лужу, и охнуть не успеешь!» И добавил, что надо внимательно разобраться в потенциале демократического движения: «Думается мне, что перспективы у левых в Иране нет». Юрий Владимирович оказался прав.
Однажды Андропов удивил и порадовал меня — посоветовал перечитать «18 брюмера» Карла Маркса, чтобы глубже понять иранские события. Удивительно было то, что это увидел один из руководителей того периода, когда живой самостоятельной мысли, казалось, уже не было места в высших сферах. Меня поразила применимость многих идей Маркса к иранской ситуации, изящность его формулировок.
Мы горевали по Андропову».
Политические выступления Андропова
Анализ двух сборников Ю. В. Андропова «Избранные речи и статьи» показывает, что он оставался последовательным марксистом-ленинцем, хотя и пытался творчески подойти к идейно-теоретическому наследию КПСС.
А. Лукьянов:
«Юрий Владимирович был решительным защитником марксизма-ленинизма, который он, в отличие от Брежнева, знал не по специально подобранным референтами цитатам, а по первоисточникам. В дни столетия со дня смерти Карла Маркса он подготовил и опубликовал интересную, на мой взгляд, работу о судьбах демократии, где впервые поднял основательно забытую нашими коммунистами проблему самоуправления в обществе. Для внешне сурового, требующего дисциплины Андропова этот разговор о демократии был на первый взгляд неожиданным. На самом же деле это шло от глубокого понимания того, что порядок в обществе может быть прочным только тогда, когда он опирается на подлинно демократические институты[73]».
По мнению бывшего ответственного партийного работника и диссидента Роя Медведева, который многие годы посвятил глубокому изучению феномена Андропова, написал несколько книг и множество статей о нем, «Андропов был искренним приверженцем марксизма и ленинизма и никогда не ставил ни перед партией, ни перед самим собой задачи глубокого переосмысления привитых ему с юности учений о социализме и капитализме».
Действительно, в ту эпоху для номенклатуры столь высокого ранга «глубокое переосмысление» могло бы иметь лишь одно название — ревизионизм. Однако (вопреки утверждениям других, в том числе зарубежных биографов Андропова, пытавшимся представить эту сложную личность бездушным исполнителем воли высшего партийного руководства, начетником и догматиком), сам Андропов оставил документальные свидетельства творческого подхода к марксизму-ленинизму, доказательства личного стремления найти в классическом марксизме ответы на серьезные проблемы эпохи. Более того, он неоднократно писал и говорил о необходимости «непрерывного самообновления революционной теории под воздействием революционной практики».
Например, в статье «Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР»[74] помимо сугубо теоретических положений и цитат из классиков, неизбежных для юбилейной публикации, содержится немало собственных, авторских, как философских, так и сугубо прагматичных, экономических воззрений. Пожалуй, впервые за годы социализма Андропов посмотрел на классовую борьбу с такой точки зрения: тысячелетиями человеческое общество оперировало понятиями «мое — не мое», и только последние десятилетия мир социализма осваивает понятие «наше». Многие трудности советского общества Андропов связывал именно с диалектикой борьбы этих понятий:
