«…Экономическое и политическое могущество новгородского Дома святой Софии безусловно; однако вся его политика в основе своей отвечала замыслам новгородского боярства»[73].
Впрочем, даже такой жесткий вывод не снимает вопроса об особом сакральном статусе Новгорода (а впоследствии и выделившегося из состава Новгородских земель Пскова) в Русьской земле.
Что же касается Переяславского княжества, то его особый статус, скорее всего, можно было объяснить все-таки тем, что им владели потомки лишь одного из отпрысков Ярославова рода Владимира Мономаха, который сам приобрел особое место в числе наследников великого князя киевского.
Во всяком случае, вопрос о том, почему эти города, так сказать, выпали из нормальной системы управления русских земель, нуждается в серьезном исследовании.
* * *
Итак, основные итоги нашего анализа сводятся к следующим положениям:
1. Новая модель существования единой Русьской земли, представлявшей теперь систему множества суверенных государств, была найдена и легитимирована.
2. Прежняя государственная идея была сохранена: все князья отныне держали отчину свою, но при этом над Русьской землей была рука Божия, даровавшая им единое сердце, чтоб исполнить повеление царя и князей, по слову Господню[74].
3. Связующим звеном при этом, несомненно, выступала церковная организация, глава которой носил титул митрополита Киевского и всея Руси.
Касаясь понимания летописцем того, что представляла собой Русская земля в широком смысле этого словосочетания, я уже упоминал довольно странный, на первый взгляд, вывод одного из лучших отечественных специалистов в области исторической географии В. А. Кучкина. Напомню, о чем шла речь.
Под 6653/1145 г. в Новгородской первой летописи старшего извода упоминается поход на Галич:
«…Томь же лете ходиша вся Русска земля на Галиць и много попустиша область ихъ, а города не възяша ни одиного, и воротишася, ходиша же и из Новагорода помочье кыяномъ, съ воеводою Неревиномь, и воротишася съ любъвью»[75].
Тот же поход описывается и в Ипатьевской летописи, но гораздо подробнее:
В лето 6654[Год указан по ультрамартовскому стилю.] Всеволод съвкоупи братью свою. Игоря и Святослава же остави в Киеве а со Игорем иде к Галичю и съ Давыдовичима, и с Володимиромъ, съ Вячеславом Володимеричем, Изяславъ и Ростислав Мьстислалича сыновча его и Святослава поя сына своего и Болеслава Лядьскаго князя зятя своег̑о, и Половце дикеи вси. И бысть многое множество вои, идоша к Галичю на Володимирка[76]
Сопоставление приведенных текстов позволило В. А. Кучкину вполне резонно заключить:
«…Если новгородский летописец имел в виду всех участников похода, тогда под его Русской землей нужно разуметь еще поляков и половцев»[77].
И если присутствие в числе представителей Русской земли польского князя Болеслава автор известия Ипатьевской летописи хоть как-то оправдывает (уточняется, что тот зять Всеволода), то дикие половцы выглядят в приведенном перечне действительно дико… Правда, если забыть так называемое этнографическое введение к Повести временных лет, в котором половцы стоят в одном ряду с восточнославянскими племенами:
«…Поляне имеют обычай отцов своих кроткий и тихий, стыдливы перед снохами своими и сестрами, матерями и родителями; перед свекровями и деверями великую стыдливость имеют; имеют и брачный обычай: не идет зять за невестой, но приводит ее накануне, а на следующий день приносят за нее — что дают. А древляне жили звериным обычаем, жили по-скотски: убивали друг друга, ели все нечистое, и браков у них не бывали, но умыкали девиц у воды. А радимичи, вятичи и северяне имели общий обычай: жили в лесу, как и все звери, ели все нечистое и срамословили при отцах и при снохах, и браков у них не бывало, но устраивались игрища между селами, и сходились на эти игрища, на пляски и на всякие бесовские песни, и здесь умыкали себе жен по сговору с ними; имели же по две и по три жены. И если кто умирал, то устраивали по нем тризну, а затем делали большую колоду, и возлагали на эту колоду мертвеца, и сжигали, а после, собрав кости, вкладывали их в небольшой сосуд и ставили на столбах по дорогам, как делают и теперь еще вятичи. Этого же обычая держались и кривичи, и прочие язычники, не знающие закона Божьего, но сами себе устанавливающие закон.<…>Так вот и при нас теперь половцы держатся закона отцов своих: кровь проливают и даже хвалятся этим, едят мертвечину и всякую нечистоту — хомяков и сусликов, и берут своих мачех и невесток, и следуют иным обычаям своих отцов»[78]
Как видим, летописца вовсе не смущает такое соседство. Оно странно для нас. Мы даже не замечаем, как срабатывает стереотип: половцы извечные враги Руси. Другого просто не могло быть.
Чтобы разобраться с подобными недоразумениями, попытаемся понять, кто такие половцы для автора и читателя XII на-
Под 6569/1061 г. в Повести временных лет имеется запись:
«…В лето 6569 (1061). Впервые пришли половцы войною на Русскую землю; Всеволод же вышел против них месяца февраля во 2-й день[Дата выделена киноварью: первое сражение с половцами пришлось на праздник Сретения Господня.]. И в битве победили Всеволода и, повоевав землю, ушли. То было первое зло от поганых и безбожных врагов. Был же князь их Искал»[79].
Правда, при ближайшем рассмотрении оказывается, что это вовсе не первое появление половцев не только на страницах летописи, но и в пределах Русской земли. Еще под 6562/1054 г. встречаем сообщение о событиях, непосредственно последовавших за смертью Ярослава Владимировича:
«…Начало княжения Изяслава в Киеве. Придя, сел Изяслав на столе в Киеве, Святослав же в Чернигове, Всеволод в Переяславле, Игорь во Владимире, Вячеслав в Смоленске. В тот же год зимою пошел Всеволод на торков к Воиню и победил торков. В том же году приходил Болуш с половцами, и заключил мир с ними Всеволод, и возвратились половцы назад, откуда пришли»[80].
Однако настоящая опасность, исходящая от половцев, стала ясна лишь через несколько лет, когда в начале осени 1068 г. объединенные силы русских князей не смогли противостоять им в битве на Альте:
«…В лето 6576 (1068). Пришли иноплеменники на Русскую землю, половцев множество. Изяслав же, и Святослав, и Всеволод вышли против них на Альту. И ночью пошли друг на друга. Навел на нас Бог поганых за грехи наши, и побежали русские князья, и победили половцы»[81].
Следствием поражения на Альте стал переворот в Киеве: место изгнанного киевлянами Изяслава занял сидевший до того в порубе Всеслав. Однако торжество половцев оказалось недолгим:
«…Впоследствии, когда половцы воевали по земле Русской, а Святослав был в Чернигове, и когда половцы стали воевать около Чернигова, Святослав, собрав небольшую дружину, вышел против них к Сновску. И увидели половцы идущий полк, и приготовились встретить его. И Святослав, увидев, что их множество, сказал дружине своей: «Сразимся, некуда нам уже деться». И стегнули коней, и одолел Святослав с тремя тысячами, а половцев было 12 тысяч; и так их побили, а другие утонули в Снови, а князя их взяли в 1-й день ноября. И возвратился с победою в город свой Святослав»[82].
* * *
Кто же эти новые враги Русской земли, которых летописец (пока!) лаконично характеризует иноплеменниками, погаными и безбожными?
Вот предельно краткая и в то же время достаточно емкая история этого этноса в изложении В. Я. Петрухина и Д. С. Раевского: Господствующее положение в степях [Восточной Европы] вплоть до монголо-татарского нашествия XIII в. заняли кипчаки (шары или сары восточных источников, куманы или команы западноевропейских, половцы русских летописей), кочевья которых к середине X в. простирались до Поволжья, в XI до Дуная: сама евразийская степь стала именоваться Дешт-и-Кипчак, Половецкое…
«…Само имя кипчак означает, видимо, неудачливый, злосчастный, пустой человекы: по гипотезе С. Г. Кляшторного, таким презрительным именем победители-уйгуры стали именовать одно из тюркских объединений сиров, — некогда занимавших наряду с тюрками-ашина главенствующее положение в разгромленном уйгурами Тюркском каганате. Это парадоксальное для народа наименование вместе с тем характерно для исторической ономастики раннего средневековья… Несмотря на презрительное наименование, потомки сиров кипчаки смогли возродиться после разгрома: их этноним в героическом эпосе тюркских (огузских) народов возводится уже к одному из соратников Огуз-кагана, эпического правителя и культурного героя тюрков, беку по имени Кывчак (прочие беки также получили имена, ставшие эпонимами огузских племен). Имя кипчак сохранилось в этнонимии многих современных тюркских народов (алтайцев, киргизов, казахов, узбеков) как родовое или племенное название кипчаки приняли участие в их этногенезе, равно как и в этногенезе народов Северного Кавказа ногайцев, кумыков, карачаевцев и др. Русское наименование кипчаков половцы связано с характерными для тюрков цветовыми этническими и географическими классификациями: цветовое обозначение…половый, светло-желтый, видимо, является переводом тюркского этнонима сары, шары— желтый»[83].
