Можно думать, что услуги, которые он сумел оказать наследному принцу с момента своего прибытия, а также многочисленные подарки лежали в основе его потрясающего успеха. Ценные подарки всегда рассматривались придворными евреями как инвестиция на будущее при условии их разумного распределения. В своих мемуарах Глюкель из Гамельна рассказывает в связи с этой историей весьма характерный эпизод. Она описывает пышное бракосочетание своей старшей дочери с сыном банкира Элией Клеве, которое почтил своим присутствием второй сын прусского «Великого Курфюрста»:
«…На эту свадьбу также прибыл некий Моката, португальский ювелир, который носил прекрасные небольшие золотые часы, украшенные бриллиантами, ценой в пятьсот дукатов. Элия Клеве раздобыл эти часы и хотел подарить их принцу. Один из его друзей, находившийся поблизости, спросил у него: «Зачем это тебе нужно? Если бы он был наследным принцем, то я бы тебя еще понял». Но как я уже говорила, вскоре наследный принц скоропостижно скончался, и юный принц занял его место. После этого Элия Клеве сильно упрекал своего друга каждый раз, когда встречался с ним. И, конечно, юный принц никогда бы не забыл такого прекрасного подарка, поскольку крупные вельможи никогда не забывают веши такого рода…»
Итак, мы добрались до темы сердечных отношений, которые устанавливались между евреями и немецкими государями. И те, и другие находились вне обычных рамок немецкого общества того времени, но каковы бы ни были подлинные причины этой близости между членами обеих каст, каждая из которых по-своему была проникнута духом собственного превосходства, в XVIII веке невозможно представить двор немецкого государя без своего еврея. В 1741 году во время конфликта в епископстве Хильдесгейм между евреями и корпорацией мясников раввин Гершель Оппенгеймер обратился к князю-епископу с просьбой поставить ремесленников на место:
«…если бы мясники имели хоть какой-нибудь придворный опыт, они бы не действовали так глупо, поскольку почти невозможно найти в Германской империи государя или правителя, у которого бы не было своего придворного еврея, имеющего возможность в любое время обратиться к нему, в отличие от мясника. Евреи постоянно получают милости, привилегии и даже монополии, что полностью противоречит принципу, согласно которому евреи не могут рассчитывать на столь же благосклонное отношение правителей, как другие подданные…»
В Германии имелось около трехсот княжеств, которые предоставляли возможность сотням евреев сделать карьеру и разбогатеть. Чем меньше было княжество, тем более близкими оказывались отношения между государем и его евреем, так что иногда правитель попадал под влияние своего агента. Генрих Шнее опубликовал несколько писем, адресованных в 1730 году графом Липпе-Детмольдом своему банкиру Йозефу Исааку. Вот отрывок из этих писем:
«Йозеф, мы хотим довести до вашего сведения, что на сегодняшний вечер у нас нет больше масла, и мы просим вас сделать все необходимое, чтобы доставить нам достаточно масла уже сегодня вечером. Времени очень мало, потому что иначе мы не сможем сесть за стол; мы надеемся, что вы сделаете все возможное…»
В другом письме граф просил еврея срочно добыть ему свечи, ибо иначе он будет вынужден бодрствовать в темноте. Таким же смиренным тоном он просил о денежных авансах. Подобная зависимость заставляет думать скорее не об отношениях между Мефистофелем и Фаустом (в романтическом описании Зомбарта), а об ужасных морлоках Г. Уэллса или о фильме «Слуга» Йозефа Лузи. Но не будем увлекаться литературными сравнениями, поскольку если и была область, где воображение и литературные клише причинили слишком много зла, то это, конечно, область антисемитских наваждений, во все времена приводивших к характерному преувеличению возможностей, которыми располагали евреи.
Однако сколь бы ни было навязчивым это преувеличение, один из его источников составляли некоторые действия финансистов прошлого. Особенно среди дворянства находилось много христиан, желавших тайно заняться спекуляцией или ростовщичеством, чтобы этим не испортить свою репутацию. Для этого евреи, услужливые и умеющие хранить тайну, не стыдящиеся вести себя как евреи, были идеальными подставными лицами. Этот фасад обманывает даже сейчас многих современных историков! Часто это была лишь марионетка, за веревочки которой дергал христианский финансист. Еще чаще речь шла о компаниях, в которых христианский партнер, составлявший невидимую часть айсберга, играл решающую роль. Так, карьера Баруха Симона (деда писателя Людвига Берне) при дворе кельнского князя-архиепископа состоялась благодаря покровительству министра графа Бельдербуша, главного партнера компании, общее состояние которой достигало миллиона дукатов. По распространенному слуху капеллан двора отец Паулин также входил в эту компанию. О нем говорили:
«Sub vesperum cum ministro et Baruch spolia dividebet» («Под вечерней звездой и Барух со священниками будут делить добычу»).
В Саксонии, когда министром был Брюль {1733-1763), граф Йозеф Больза стал самым богатым человеком королевства. Он пользовался подставными лицами-евреями, среди которых в частности был «посредник двора» Самуэль Эфраим Леви, для своих спекуляций и ростовщических займов короне. «Доход, который он из этого извлекает, пожалуй, слишком еврейский, и услуги его светлости нам слишком дорого обходятся», – писал в 1761 году Брюль. Алчность графа Больза привела к тому, что его стали подозревать в скрытом еврействе, так что в эпоху нацизма его потомки оказались вынужденными предпринять генеалогические разыскания, чтобы добыть «сертификаты арийской принадлежности».
В той же самой Саксонии разыгрался последний акт трагикомедии, в ходе которой Вольтер, поручивший сыну ювелира Гершеля купить для него саксонские облигации, сумел крупно обмануть этого молодого человека; в результате отец умер от горя. Поэт Лессинг, который в это время служил секретарем философа, резюмировал эти распри в следующей эпиграмме:
«Чтобы объяснить очень кратко,
Почему это дело
Плохо кончилось для еврея,
Ответ может быть примерно таким:
Господин В… оказался более хитрым мошенником, чем он».
Как мы уже говорили, Ротшильды создали основу своего состояния, извлекая прибыль из сокровищ, накопленных маркграфами Касселя, в соответствии с получаемыми от них указаниями.
Способность евреев прикрывать своим еврейским знаменем всевозможные неблаговидные или противоречащие кодексу чести дела, безусловно способствовали многим впечатляющим взлетам. Достигнув высокого положения, придворный еврей избегал главных унижений своей касты; он получал право поселяться за пределами гетто и носить оружие. Обозначение «еврей» в официальной корреспонденции использовалось вместо обращения «господин». Именно в этой форме его имя упоминалось в официальном альманахе двора. Катафалк герцога Брауншвейгского на похоронах Александра Давида не был изолированным случаем. Крупные немецкие сеньоры любили почтить своим присутствием еврейские похороны, церемонии обрезания и особенно свадьбы, которые иногда праздновались в резиденции местного властителя. Похоже, что подобная предупредительность и почести такого рода гораздо больше ожесточали христианскую буржуазию, чем зрелище финансовых успехов детей Израиля. Это ожесточение можно почувствовать в причинах, на которые ссылались члены городской управы, чтобы отказать евреям, несмотря на их протесты, в допуске на знаменитое место для прогулок. В своем заключении они написали: «Эти амбициозные мысли могут быть спровоцированы только гордыней и желанием сравняться с христианами».
Если не учитывать яркость красок, то во Франции XVIII века можно увидеть такую же картину, что и в Германии. Евреев защищало центральное правительство, на них активно нападала поднимающаяся буржуазия, и их по-христиански ненавидело население в целом за относительным исключением просвещенных и привилегированных кругов. Старинный эдикт об их изгнании из Франции, подтвержденный в 1615 году Людовиком XIII, не был упразднен, так что они понемногу распространялись в королевстве на полуподпольном основании из Эльзаса, Меца, папского анклава Комтат-Венессина и портовых городов. Они не пользовались во Франции такой специфической поддержкой, какую они находили в Германии, раздробленной на множество княжеств, к раздражению их подданных. Но возможно, человеческий климат страны, имеющей широкий выход к древнему Средиземноморью, способствовал смягчению контрастов и ненависти.
Тем не менее, прибытие евреев в какой-нибудь город могло быть воспринято как оскорбление божественного величия, как это утверждало низшее духовенство Нанси в 1708 году в своем ходатайстве, обращенном к герцогу Леопольду Лотарингскому:
