Уже в конце 1721 года, значит, вскоре после принятия Петром императорского титула, Сенат и Синод решили именовать Екатерину «Ея Величеством Императрицею». В 1723 году Петр вознамерился короновать Екатерину, и 15 ноября был написан манифест, в котором после некоторых замечаний о войнах сказано между прочим: «В которых вышеписанных наших трудах наша любезнейшая супруга, государыня императрица Екатерина, великой помощницей была, и не точию в сем, но и во многих воинских действиях, отложа немочь женскую, волей с нами присутствовала и елико возможно вспомогала, а наипаче в Прутской кампании с Турки, почитай отчаянном времени как мужески, а не женски поступала, о том ведомо всей нашей армии и от них, несомненно, всему государству» и проч.
Коронация Екатерины совершилась в Москве с великим торжеством 7 мая 1724 года. Впоследствии рассказывали, что Петр желал этой церемонией указать на Екатерину как на преемницу. Во всяком случае, при ее воцарении изречения Петра в этом тоне служили аргументацией при поддержании прав Екатерины. Как бы то ни было, коронация Екатерины являлась нововведением. За исключением коронации Марины Мнишек, не было подобного события в истории России [902].
Много было рассказываемо о разладе, происшедшем будто бы между Екатериной и Петром незадолго до кончины последнего, по случаю якобы существовавшей между императрицей и камергером Монсом любовной связи. Частности в этих рассказах, очевидно, в значительной доле основанных на слухах и предположениях, имеют характер анекдотов, а не фактически доказанного исторического события. Можно допустить разве лишь временное или скорее минутное расстройство благоприятного отношения между супругами, после чего между ними тотчас же восстановилось полное согласие [903].
То обстоятельство, что Екатерина и Меньшиков, лица, самые близкие Петру, лица, которых он называл своими «герценкиндер», сделались преемниками его, не могло не содействовать обеспечению результатов преобразовательной деятельности Петра. Напрасно недоброжелатели России в минуту кончины Петра надеялись на анархию в России, на какую-то реакцию против системы его царствования. Хотя и краткое, управление делами Екатерины и Меньшикова заключало в себе достаточное доказательство, что Петр успел создать школу государственных людей, способных и готовых действовать в духе его; дальнейшая судьба России была обеспечена.
Какой-де он государь? — спрашивали часто в народе, недовольном образом действий Петра, потому что он во всех отношениях отличался от своих предшественников. Прежние цари были полубогами; они молились и постились, любили окружать себя блеском торжественного и пышного церемониала. Петр, напротив, держал себя во многих отношениях как бы частным человеком, работал и веселился наравне с представителями разных классов общества, не гнушался и компании скромных людей, столь же охотно вращаясь в среде матросов и плотников, как и беседуя с государями, министрами, дипломатами и полководцами. Прежние цари занимались немного, не имели понятия об упорном труде, по целым часам смотрели на работы придворных золотых дел мастеров или прислушивались к нелепой болтовне придворных шутов. Петр вставал рано, около 4 часов утра, занимался государственными делами, обыкновенно в 6 часов отправлялся в Адмиралтейство или в Сенат и трудился в разных занятиях до ночи, употребляя минуты отдыха для работы за токарным станком или для осмотра разных инструментов, приборов, орудий или для посещения фабрик и мастерских. Труд для него был наслаждением; он знал цену времени, не раз восставая против русского «сейчас». Нельзя удивляться, что трудившийся неусыпно, действовавший быстро и решительно государь редко оставался доволен трудом других, требуя от всех и каждого такой же неутомимости и силы воли, какой отличался он сам. Иностранцы, следившие за ходом дел, замечали, что в отсутствие царя работы по управлению государством или шли гораздо медленнее, или останавливались совершенно. Петр не любил роскоши, ел скромно, иногда спал на полу, ездил в одноколке и проч. Зато он любил шумную пирушку в кругу приятелей, веселье, разгул, попойки. Шутки и потехи иногда доходили до ужасающих размеров. Сложность комизма задумываемых им маскарадов, пародий, шуточных празднеств трудно постижима. Никто не станет отрицать, что устроенная Петром свадьба шута Тургенева в 1695 году, такое же празднество в 1704 году, свадьба Зотова в 1715 году и проч. отличались особенной грубостью шуток, юмором для нашего века и нрава едва понятным. Нельзя, однако, не вспомнить при этом, что и при других дворах в XVII и XVIII столетиях встречались потехи, свидетельствующие о свойственном тем временам вкусе, не подходящем к нашим нравам и наклонностям. Избавившись от чопорности прежнего этикета, господствовавшего в Кремле, но не успев усвоить себе утонченность нравов западноевропейского высшего общества, русский двор при Петре мог легко предаваться увеселениям, отличавшимся грубыми шутками, буйным разгулом, необузданной игрой воображения. Самое неприятное впечатление на нас производят потехи Петра, в которых заключалось подражание духовным обрядам, как, например, славление, церемонии при выборе князя-папы, в которых должны были разыгрывать важные роли сановники, как, например, Ромодановский, Зотов, Бутурлин и проч. Во многих подобных шутках Петр, в частностях этих потех, как и в других отношениях, имевший инициативу, приближается к Ивану Грозному и к его образу действий в эпоху опричины. Нет сомнения, что некоторые торжественные процессии были задуманы им самим, что он с непонятной для нас основательностью занимался составлением программ для разных комических празднеств [904]. Укажем как на образчик юмора Петра на пятидневный маскарад, происходивший в начале 1722 года в Москве. Торжественный въезд в Москву происходил в следующем порядке. Впереди всех ехал шутовский маршал, окруженный группой самых забавных масок. За ним следовал глава «всепьянейшего собора» князь-папа И.И. Бутурлин в санях в папском одеянии. В ногах у него красовался верхом на бочке Бахус. Потом ехала верхом на волах свита князь-папы, т.е. кардиналы. После них в маленьких санях, запряженных четырьмя пестрыми свиньями, двигался царский шут, наряженный в самый курьезный костюм. Затем следовал Нептун, в короне, с длинной седой бородой и с трезубцем в правой руке. За ним ехала в гондоле «князь-игуменья» Стрешнева в костюме аббатисы, окруженная монахинями. После нее ехал со свитой настоящий маршал маскарада, князь Меньшиков, в огромной лодке, в костюме аббата. Затем в следующих повозках, имевших отчасти вид лодок, следовали в разных замысловатых костюмах княгиня Меньшикова, князь Ромодановский, царица Прасковья Феодоровна, Апраксин; далее следовал огромный корабль, на котором командовал сам Петр, и проч., и проч. [905]
О богатстве воображения царя, о многосторонности его познаний, о его юморе свидетельствуют его письма, в которых поражает весьма часто оригинальность оборотов, сила выражений, смелость сравнений, изобилие ссылок на исторические факты, на мифологию; множество чужих слов, прибауток и истинно комических мыслей придают этим, к сожалению, все еще не изданным в полной коллекции памятникам чрезвычайную прелесть. Письма Петра, как мы видели в разных частях нашего труда, служат чуть ли не важнейшим источником истории его царствования, его деятельности вообще.
Нельзя не удивляться широким размерам энциклопедического образования Петра. О его занятиях естественными науками мы уже говорили по случаю указания на значение первой поездки царя за границу. На искусства, на живопись и архитектуру он стал обращать внимание гораздо позже. Он велел снять планы и рисунки знаменитого дворца в Ильдефонзо в Испании; при постройке разных дворцов в России ему служили образцами прекрасные здания такого рода в Западной Европе; он заботился о составлении коллекции картин, гравюр, предметов скульптуры. Устройство великолепных парков под непосредственным личным наблюдением Петра, например, в Петергофе, в Екатеринентале и проч., обнаруживает в нем любовь к природе, склонность к изящному садоводству.
Уже в XVII столетии современники удивлялись подробности и размерам познаний царя в области географии. Уже тогда его интересовал вопрос о возможности проезда в Китай и Индию через Ледовитый Океан, или вопрос, соединена ли Новая Земля с материком или нет. Во Флоренции уже в 1698 году боярину Шереметеву показывали карту Черного моря, составленную Петром [906]. По случаю походов и путешествий царь всюду любил собирать топографические данные, изучать особенно водные пути сообщения, узнавать о продуктах каждой посещаемой им области. Сооружение географических экспедиций самим Петром обнаруживает в нем не только пытливость и любознательность, но и необычайное умение заниматься проблемами землеведения. Открытие Берингова пролива, замечательнейший факт в истории подобных событий после подвига Колумба, было не чем иным, как лишь решением задачи, поставленной Петром, приведением в исполнение составленной им для ученой экспедиции программы. То, что было сделано в то время и несколько позже знаменитыми путешественниками, как, например, Гербером, Мессершмидтом, Лангом, Берингом и проч., состоялось большей частью по личной инициативе царя [907]. При нем в России были начаты геодезические работы в больших размерах, появились многие географические карты, составлен Кириловым атлас России [908] и проч.
