Низкий уровень техники земледелия имел своим прямым последствием уничтожение дернового покрова вокруг поселений. Этому способствовало и вытаптывание пастбищ у водопоев стадами домашнего скота, и уничтожение кустарников и деревьев для топлива. В результате аридизации (установления более сухого климата) во II тысячелетии до н.э. усилилось выветривание легких степных почв и расширилось пространство, занятое песчаными и каменистыми пустынями. Сократились площади, пригодные для земледелия и выпаса. Этот разрушительный процесс неизбежно должен был привести к ухудшению условий жизни и вызвать культурный спад, связанный с изоляцией отдельных племен, разобщенных большими пространствами пустынь.
Из создавшегося тяжелого положения в засушливой зоне было найдено два выхода: а) интенсификация полеводства путем введения ирригации – в Средней Азии, бассейне Тарима и Минусинской котловине, Египте и Месопотамии; б) экстенсификация животноводства – перегон скота со стравленных и подвергшихся эрозии участков на нестравленные, что привело к развитию кочевого скотоводства. Увлажнение климата степи, имевшее место в I тысячелетии до н.э., повело к расширению пастбищных угодий и обусловило подъем хозяйства первого кочевого народа Центральной Азии – хунну. Новая аридизация климата степей в III в. н.э. прервала на короткое время развитие кочевой культуры, но затем оно было продолжено древними тюрками (VI – VIII вв.), уйгурами (VIII – IX вв.) и монгольскими племенами (X – XIII вв.).
Первые два тысячелетия (I тысячелетие до н.э. – I тысячелетие н.э.) кочевая культура испытывала подъем. Повозка на массивных обрубках древесных стволов, которую могла сдвинуть с места только воловья упряжка (такая повозка изображена на скалах Минусинской котловины), в IV в. сменилась телегой на высоких колесах, а в VII в. вошел в употребление вьючный транспорт, что сделало кочевание более легким, быстрым и способным форсировать горные хребты. Было усовершенствовано жилище – возникла юрта. Китайский поэт VIII – IX вв. Во Цзюйи посвятил восхвалению юрты два прекрасных стихотворения, в которых он доказывает преимущества легко отапливаемой юрты перед деревянными дворцами китайских вельмож и тростниковыми хижинами крестьян. В VII – IX вв. тюркская одежда перенималась и китайцами и византийцами, заимствовавшими ее у хазар, так как эта одежда была наиболее удобна, тепла и своеобразно красива. Даже гуннские прически были в Константинополе криком моды.
Аналогичный процесс наблюдался в I тысячелетии н.э. в общественных институтах и военной технике. Гунны создали родовую империю с иерархией чинов и должностей; тюрки изобрели форму сосуществования военной демократии с родоплеменными объединениями и удельно-лествичную систему престолонаследия, имевшую цель предотвратить распад каганата. (Аналогичную систему ввел на Руси в XI в. Ярослав Мудрый.) Военная техника шагнула вперед после того, как была улучшена порода лошадей и освоена плавка алтайского железа, что позволило, наряду с конными стрелками, организовать ударные отряды панцирных копьеносцев. К слову сказать, большая часть войн, которые хунну и тюрки вели с Китаем, были оборонительные. Кочевники вторгались в Китай не более чем на 200–250 километров, а легкая конница Ханьской и Таиской империй проникала в степи на тысячу километров – до Алтая, хотя никогда не могла закрепиться прочно.
Расцвет кочевничества закончился к XIV в. Внутренним противоречием, вызвавшим упадок кочевой культуры, был тот же момент, который вначале обеспечил ей прогрессивное развитие, – включение кочевников в географические и биологические условия аридной (засушливой) зоны. Численность населения у кочевников определялась количеством пищи, то есть скота, что в свою очередь лимитировалось площадью пастбищных угодий и периодическим изменением увлажненности степного климата. В рассматриваемый нами период население степных пространств колебалось очень незначительно: от 800–900 до 1200 тысяч человек. Эта ограниченность в росте населения вызывалась печальной необходимостью, и проводилась она весьма жестокими мерами: внутренними войнами и стимулированием детской смертности. И то и другое весьма тормозило развитие производительных сил кочевых народов. Кроме того, узкая специализация на пастбищное скотоводство ставила кочевников в значительную зависимость от оседлых соседей: кочевники нуждались в продуктах земледелия, а попытки завести в степи пашни, предпринимаемые еще хунну в VIII в. и уйгурами в IX в., не дали существенных результатов.
Наступившая в конце XIV в. аридизация климата степей сказалась уже к XVI в. настолько, что монгольские народы рассеялись по окраинам степи в погоне за травой, пастбищами, так что «их войска не составляли больше единого целого». В это же время пала экономическая, а стало быть, и военная мощь Золотой Орды, и только калмыки, опиравшиеся на лесистые склоны Тарбагатая, отстаивали до 1758 г. свою независимость от маньчжуров. Русские поселения постепенно захватывали степь с северо-запада, а маньчжурские крепости – с юго-востока, и пространство для перекочевок все более и более сужалось. Кочевники этой эпохи сочли за благо добровольна подчиниться оседлым народам: монголы признали верховную власть маньчжурского богдыхана, а казахи – российской императрицы Анны Иоанновны. Отказ от самоустройства был признаком непреодоленного кризиса кочевой культуры и кочевого быта.
Итак, кочевничество – это явление мирового масштаба, существовавшее около трех тысячелетий. Возникло оно как способ приспособления человека к изменившейся природной обстановке и точно по тем же причинам на наших глазах исчезает. Природа снова меняется, хотя уже не вследствие космических воздействий солнечной активности, а в результате деятельности человека, вооруженного машинной техникой и энергетическими ресурсами из недр земли. Степи превращаются в пашни; в предгорьях вырастают поселки и курорты; через пустыни проложены железные и шоссейные дороги; автомобили заменили верблюдов и лошадей. Изменился мир – и способы приспособления человека к среде тоже стали иными.
Бывшие кочевники теперь становятся иногда земледельцами, иногда фабричными рабочими, а часто, не желая покидать родные степи, превращаются в прекрасных водителей автомашин. Творческие силы, позволившие их предкам преодолеть эпоху засухи, не иссякли и теперь дают возможность потомкам найти свое собственное место в мировой цивилизации наших дней.
Где она, страна Хазария [166]
Задача, решение которой предлагается в этой статье, уже давно поставлена исторической географией. Вот ее условия, предельно кратко сформулированные М.И. Артамоновым в книге «История хазар»: «До сих пор точно не установлено местонахождение главнейших городов Хазарин – Итиля и Семендера, неизвестны их вещественные остатки. Не обнаружены не только могилы хазарских каганов, но вообще неизвестны собственно хазарские погребения.
Иными словами, до сих пор не была открыта территория, на которой жил хазарский народ, хотя довольно точно были известны границы хазарского каганата». Здесь же профессор Артамонов наметил путь к разгадке, утверждая, что только археологические поиски на Нижней Волге «прольют свет на вопросы, остающиеся неосвещеными письменными, источниками». Действительно, в 1960–1963 гг. Астраханская археологическая экспедиция Государственного Эрмитажа обнаружила не только хазарские могильники с богатым инвентарем, крепости, памятники искусства, следы поселений, но и составила карту распространения хазар в VI – X веках. Ученые, сочетая достижения археологии, исторической географии и палеогеографии, добились большого успеха.
Хазары были многочисленны и богаты. Занимались они главным образом земледелием и рыболовством, а также отгонным скотоводством. Виноградники и сады были неотъемлемой собственностью каждого хазарского рода. Все это показывает, что хазары жили не в сухих степях, а по берегам рек Волжской дельты.
И действительно, повторный осмотр берегов Волги в 1959 г. севернее Астрахани убедил в том, что остатков хазарского города Итиля там нет, но в пойме, ныне заливаемой в половодье, недалеко от села Селитряного, были найдены фрагменты керамики VII – X веков, которые скрыли речные наносы слоем в 1,2 метра [167]. В 1960 г. в дельте Волги, на высоком бугре Степана Разина, было найдено первое хазарское погребение. Это дало повод предположить, что уровень Каспийского моря в VII – IX веках был ниже, чем ныне.
Для проверки мы исследовали подводный конец Дербентской стены, находящийся ныне на глубине 5,5 метра. Опустившись на дно в аквалангах, мы установили, что стена построена не на насыпном моле, а непосредственно на скальном основании из сасанидских плит VI века, что технически возможно было сделать на глубине меньше человеческого роста. Следовательно, уровень Каспийского моря был на четыре метра ниже, чем теперь. Значит, дельта Волги простиралась на юг гораздо дальше, до спада глубин, и площадь Хазарии была на 50 000 квадратных километров больше. Это подтвердили находки хазарских поселений на мелководье Каспия в 15 км от берега. В VII – IX веках богатая Хазария представляла собой прикаспийские Нидерланды.
