Нехватка денег вынуждала правительство нажать на Ирландию. Она в то время в полном смысле считалась колонией Англии, и там король имел право вполне “законно” вводить и собирать налоги. Но ирландцам и без того жилось хуже некуда. Их положение завоеванного народа ничем по сути не отличалось от индейцев. Правами они не обладали ни малейшими. Их обирали, как могли, сгоняли с земель, заселяемых англичанами. Или отдавали в рабство новым хозяевам их прежних наделов. Даже убийство ирландца англичанином влекло за собой лишь небольшой штраф. Недовольство там зрело постоянно. А в результате нового увеличения налогового гнета ирландцы не выдержали. Начались волнения и бунты. Король послал туда Стаффорда с карателями, но… ведь им тоже требовалось платить!
И в дополнение ко всем бедам допустил неосторожность архиепископ Лод. В рамках своих реформ по укреплению англиканской церкви и единообразию богослужения он подготовил модифицированный молитвенник. И после Англии попытался внедрить его в Шотландии — которая была объединена с Англией личной унией. Шотландские пресвитеры отказались его принять. Да ладно бы — просто отказались. Молитвенник они сочли поползновением на свои религиозные права и заключили между собой “ковентат” — договор о борьбе за торжество пуританства. Отменили у себя епископство и в 1639 г. объявили англичанам войну. Король стал собирать против них армию. Наскреб 20 тыс. солдат, но такой швали, что она почти вся разбежалась еще на марше, не вступая в бой.
Лишившись войска, опозорившийся Карл вынужден был заключить в Бервике перемирие с шотландцами. А Лондон по случаю поражения короля… устроил иллюминацию и народные гуляния. Взбешенный монарх вызвал из Ирландии Стаффорда, приказав ему проучить мятежников, как шотландских, так и своих. Но на солдат для такого “проучивания” денег тоже не было! И после 11 лет перерыва Карлу все же пришлось созвать парламент. Получивший название Короткого. Потому что в субсидиях на армию депутаты отказали, откровенно заявляя: “Чем хуже дела короля в Шотландии, тем лучше дела парламента в Англии”. И через 3 недели были распущены.
Перипетии придворной борьбы, развернувшейся у трона после смерти Филарета, нам неизвестны. Русские предпочитали не выносить “сор из избы”, поэтому наши источники обходят этот вопрос, а иностранцев о таких делах не информировали. Ясно лишь, что борьба имела место. По-видимому, мать царя, великая старица Марфа, пыталась восстановить прежнее влияние на сына, вернуть к власти Салтыковых и прочих своих ставленников. Не исключено, что она пробовала действовать и через царицу, которую продолжала держать под контролем. Но в любом случае не преуспела. 15 лет правления патриарха в значительной мере сформировали личность Михаила Федоровича и приучили его к другому окружению. Поэтому фактическим главой правительства стал двоюродный брат царя Иван Борисович Черкасский, один из ближайших сподвижников Филарета. Политик дальновидный, мудрый и осторожный. А патриархом был избран митрополит Иоасаф. Тоже сподвижник Филарета. Хотя на государственную власть своего предшественника он уже, конечно, не претендовал.
Правительство Черкасского в целом продолжило начинания царского отца. В частности, это касалось армейской реформы. Правда, от европейской системы комплектования войск наемниками после печального смоленского опыта отказались. Даже тех ландскнехтов, которые не изменили, предпочли распустить. О том, что это была за публика, красноречиво свидетельствуют записки Олеария — голштинское посольство как раз ехало от Новгорода к Москве и повсюду заставало пустые деревни. Потому что крестьяне разбегались по лесам от немецких солдат, шедших из Москвы к границе и грабивших всех подряд. Встретив телегу с багажом посольства, наемники прогнали сопровождавшего стрельца, отняв у него саблю, вышибли дно у бочки с пивом и перепились. Подоспели послы с приставом и остальными стрельцами, избили мародеров и отобрали у них оружие.
Но офицеров-специалистов, показавших верность царю, оставили на службе. И полки “нового строя” сохранились. Всего их в ходе войны возникло 10 — 6 солдатских и 4 кавалерийских. Теперь эти полки комплектовали только из русских нижних чинов со своими или иноземными командирами. Солдатские полки разместили на шведской границе, в Олонце и Старорусском уезде. А рейтарские и драгунские расквартировали на южных рубежах. Воинам выделялись для поселения деревни и слободы, платилось жалование. Проводилось их регулярное обучение, они несли пограничную службу. Но в свободное время могли заниматься хлебопашеством, ремеслами, торговлей, освобождаясь от налогов. Правительство учло и выявившуюся в ходе войны нехватку регулярной пехоты. И стало формировать новые стрелецкие приказы. В них переводилась часть служилых казаков, и общее число стрельцов достигло 25,5 тыс.
К этому времени относится и первая попытка создания на Волге и Каспийском море регулярного флота. Точнее, судостроение и судоходство на Руси уже существовали. Ранее говорилось о морских кочах, казачьих челнах. По рекам также ходило множество судов различных типов — струги, дощаники, ладьи, будары, насады. И среди них были корабли отнюдь не маленькие. Например, струги достигали водоизмещения 30–35 тонн, есть упоминания о стругах “с чердаки и чуланы” (с каютами и трюмами). Хуан Персидский описывает на Волге большие ладьи, на 100 гребцов, и указывает, что эти “галеры очень хорошо устроены”. О развитии водного транспорта говорит то, что из Астрахани ежегодно вывозилось по Волге 300 тыс. пудов (4800 т.) только рыбы и икры — не считая прочих товаров: шелка, пряностей, арбузов, дынь. Но и бандитов на этом оживленном пути хватало. Из-за отвлечения войск на войну, на татарские и калмыцкие набеги, волжские “воровские казаки” опять разгулялись. Позволяли себе даже в открытую издеваться над служилыми. Так, в Царицыне стрельцы вывозили своих коров на Сарпинский остров, где они могли пастись без пастухов — не убегут. А стрелецкие жены и дочери ездили туда на лодках доить скотину. “Воровские казаки” продумали специальную “операцию”, устроили засаду и захватили толпу девок и баб. Вдоволь потешились, раздели всех догола, поголовно перенасиловали — впрочем, после этого отпустили.
А в 1633 г., когда Россия вступила в войну на стороне протестантской коалиции, в разоренных противником мелких княжествах Северной Германии возник проект поправить свои дела за счет торговли с русскими. Особенно если получится выпросить право на беспошлинный транзит с Персией. Инициативу взял на себя князь Шлезвиг-Гольштейна Фридрих III. Первые контакты устанавливались еще при Филарете, а в 1634 г. в Москву прибыло большое и тщательно подобранное посольство — в него включили известного ученого Адама Олеария, художника и медика Гартмана Граммана, поэта Пауля Флемминга. Их в России знали, даже имели надежду переманить на службу. Царь лично похвалил труды и изобретения Олеария, намекая: “Такие люди нам надобны”.
И для голштинцев сделали исключение, даровали право торговли с Ираном на 10 лет. Потому что у их нищего княжества не было ни денег, ни товаров. Правительство решило, что такие конкуренты нашим купцам не страшны, зато сама Россия могла получить через Шлезвиг-Гольштейн прекрасный выход на западные рынки. Предполагалось, что немцы построят в Нижнем Новгороде 10 больших кораблей, которые будут курсировать по Волге и Каспию и возить шелк. Русских это тоже устраивало. Суда заодно патрулировали бы, разгоняя “воровских казаков”, и открывалась возможность перенять европейские технологии. Голштинцам разрешили нанимать плотников, но с условием — “от тех плотников корабельного мастерства не скрывать”. В Нижнем возникла судоверфь, которой руководил родившийся в России немец Ганс Берк (он же Иван Бережитский) и прибывшие из Германии мастера Кордел, Зелер, Кранц и Стирпомяс. В 1635 г. был спущен на воду первый “европейский” корабль “Фридрих”. Плоскодонный, но в остальном построенный по типу морских судов — трехмачтовый, 12-пушечный, с каютами для команды и большим трюмом для товаров.
Но проект с треском провалился. Русские и персидские купцы, путешествовавшие в Иран на легких судах, “наподобие небольших барж” (Олеарий), заранее выражали сомнение, будет ли пригоден “Фридрих” для особенностей здешней навигации. И оказались правы. На Волге тяжелый корабль то и дело садился на мели, от Нижнего до Астрахани полз 1,5 месяца. А в мелководном, но бурном Каспийском море попал в шторм. Громоздкая плоскодонная конструкция была неустойчивой, судно валяло и било волнами. Корпус, пострадавший еще на волжских мелях, дал течь и начал разрушаться. И чтобы спасти людей, корабль пришлось посадить на мель у берегов Дагестана. Где волны добили его окончательно. От постройки остальных судов отказались.
