Капиталисты поневоле - Ричард Лахман

ГЛАВА 8

ВЫВОДЫ

Капитализм и национальные государства были созданы не визионерами, не великими стратегами, не навязчиво-маниакальными протестантами. Элиты и неэлиты были одинаково рациональны в том, что понимали свои интересы, знали, какую угрозу им представляют их враги, могли аккуратно оценить относительные возможности каждой стороны и выбрать союзников в своей борьбе, основываясь на хладнокровном расчете, а не на сентиментальных побуждениях или традиции. Новые социальные отношения и политические институты Европы раннего Нового времени развивались шаг за шагом, когда осторожные элиты пытались сохранить те привилегии и полномочия, которыми они уже пользовались. Те немногие элиты, чьи серии по большей части оборонительных маневров произвели гигантские и непредсказуемые изменения в их обществах, никогда не намеревались создавать новые социальные отношения или новые способы производства. Они в действительности были капиталистами поневоле.

Большинство европейских элит в эпоху Средневековья знало, что воспроизводить свои социальные позиции очень легко. Война, голод, демографический кризис могли убить каких-то конкретных представителей элиты или целые семьи, но их позиции как правителей, магнатов, сеньоров, клириков или буржуа продолжали существовать и наследовались другими членами либо старых элит, либо тех, что недавно образовались. Частная и семейная мобильность практически не оказывала влияния на социальные структуры средневековой Европы. Исследования социальной стратификации и демографии дают нам понять, каков был характер будничной жизни, и показывают основы социального воспроизводства. Причины социальной трансформации нужно искать в другом месте [269].

Ни сами города, ни социальные группы и те разные виды образа жизни, которые развились в «городском воздухе», не вызвали к жизни те экономические и политические институции, которые со временем воцарились в Европе, а затем и во всем мире. Большинство городов развивалось в согласии с хартиями, которые им выдавали короли или знать, и оставалось зависимым от них. Города поставляли предметы роскоши сельским аристократам и духовенству и были вынуждены делиться богатством со своими спонсорами и покровителями. Североитальянские города отличались от всех прочих тем, что на них притязало сразу несколько крупных сил, и поэтому в них не доминировал какой-нибудь один правитель. Города в этом регионе действительно добились автономии, а постепенно и суверенитета, создав новый тип европейской политии.

Элитный конфликт развернулся в иную сторону в Северной Италии, когда конкуренты-аристократы «опустились», обратились вниз в поисках союзников для своих сражений друг с другом и с крупными силами, которые пытались восстановить свою власть над городами-государствами. Единичные элиты постепенно установили гегемонию над большинством городов-государств. Эти возникшие правящие элиты, такие как ведомые Медичи «новые люди» Флоренции, были ограничены теми уступками, которые они сделали неэлитным союзникам (преимущественно членам гильдий) во время своего восхождения к власти. Эти уступки в сочетании с небольшими размерами потребительских рынков в экономически отсталой и бедной Европе Ренессанса ограничили итальянское сельское хозяйство и мануфактуры производством высокоприбыльных предметов роскоши. Итальянские элиты максимизировали свою политическую безопасность и экономическое преуспевание, рефеодализировав земли, должности, долговые обязательства и рынки, которые они контролировали. Ренессансные города-государства не стали столицами транснациональных империй и основателями аграрного и индустриального капитализма.

Западная Европа за пределами Северной Италии была дестабилизирована конфликтом между множественными элитами, следствием Реформации. Реформация стала критической точкой перехода в европейской истории, хотя и не по тем причинам, которые выдвигал Вебер в своей «Протестантской этике и духе капитализма». Протестантизм не привел к единому набору психологических и идеологических императивов и, следовательно, сам по себе не открыл новые направления и модусы действия. Реформация разрушила существовавшие структуры элитных и классовых отношений и заронила сомнения в старые системы верований, открыв возможности для состязания разных конфессий. Элиты сражались друг с другом за контроль над церковной собственностью и полномочиями, а перед европейцами из всех слоев общества объявилось множество вариантов того, кому и во что верить.

Европейцы раннего Нового времени ответили на эту конкуренцию больше страхом, чем противодействием. Элиты почти всегда были реакционны и пытались сохранить свои земельные права, юридические полномочия и должности. Неэлиты тоже активно реагировали на изменения, покушавшиеся на их средства существования и их общины. Хотя неэлиты могли стремиться к радикальным или утопическим целям, они действовали осторожно, бросая вызов привилегиям правящих классов только, когда элиты казались им разделенными или слишком занятыми борьбой с конкурентными элитами на родине или заграницей [270].

Раздоры элит не обязательно заканчивались созданием капиталистических производственных отношений или национальных государств, как показывают траектории развития североитальянских городов-государств. Я постулировал во введении, что власть, которую порождают элитные конфликты, остается эфемерной, если ее не заключают в рамки производственных отношений. Наше исследование итальянских городов-государств, Испании, Нидерландов, Франции и Англии подтверждает эту первоначальную гипотезу и предлагает следующий вывод: те стратегии, к которым прибегали успешные элиты, чтобы парировать непосредственные угрозы со стороны конкурирующих элит и неэлит, вели к долгосрочным последствиям, которые сказывались на производственных отношениях.

Никто не мог предугадать или контролировать конечный эффект своих действий, хотя бы потому, что цепи конфликтов и структурных изменений тянулись очень долго. Трансформации в Англии и Голландии произошли относительно быстро. Конфликт в Англии начался с Реформации Генриха VIII, а разрешен был во время гражданской войны; все продолжалось не более века, как и период, в продолжение которого голландские элиты восстали против испанского правления и укрепили свою гегемонию на родине. В то время как Генрих VIII, английские джентри и олигархи каждого голландского города строили свои планы и достигали поставленных целей, ни одна из этих групп не могла предвидеть, какие последствия их действий скажутся на них самих или на их наследниках через десятилетия и столетия. Никто не мог предсказать экономических результатов своих политически мотивированных поступков.

Конфликт голландских элит создал жесткую структуру социальных отношений, позволив голландским купцам завоевать и колонизировать часть Америки и Азии, которые были свободны от конкурентов. Единство элит и социальное затишье в Голландии XVIII в. привели к тому, что голландская социальная структура не изменились в ответ на геополитические и экономические вызовы со стороны британцев. Каждая голландская элита оказалась настолько окопавшейся на своих институциональных позициях, что смогла блокировать реформы, даже когда в XVIII в. стало более чем ясно, что хваленая голландская система не может противостоять